|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
И даже вечность когда-то начиналась Владимир Рогач © 2010 Авторизованная биография ДЖОН
— Об отце я знаю только то, что его звали Альфред. Или Альберт. Не помню точно, меня это никогда особенно не занимало. Из воспоминаний об отце остались только запах пота и присутствие здоровенного мужика поблизости, от которого этот запах исходит. Поэтому я был уверен, что мой отец — моряк. Или, на худой конец, грузчик. Ну, понимаете, Ливерпуль — портовый город, и отцы у всех мальчишек без родителей непременно моряки, которые уплыли, но обещали однажды вернуться. Мой вернулся через много лет, стрельнул пару сотен фунтов и снова скрылся за горизонтом, семь футов ему под килем, шесть — под землей. Хотя, возможно, это был и не мой отец, потому что этого звали Альфред, а моего, наверное, все-таки Альберт. Ну, вы понимаете, Ливерпуль — портовый город, а это сплошь бары и бордели. У матери было много соблазнов, а со слов Мими, мать моя была та еще подруга...
Тетя Мими (Мэри Элизабет Смит, в девичестве — Стэнли) всеми силами старалась уберечь Джона от общения с непутевой матерью, считая, что Джулия просто не годится на эту роль. С отцом Джона было сложнее — он все ж таки был сильнее Мими и иногда прорывался по флангу мимо выстроенных теткой редутов, чтобы встретиться с сыном.
— Это было стихийное бедствие, а не мужчина, — вспоминает Мими. — Шумный, улыбчивый, и совершенно безответственный. Я пыталась оградить мальчика от его влияния, но не всегда получалось. Джордж, мой покойный муж, любил Джона как собственного сына, поэтому тоже был против визитов «биологического отца».
Джулия появлялась на пороге дома сестры крайне редко и общения с сыном панически боялась — мальчик ее просто не узнавал. К тому же она немного остепенилась, нашла себе достойного мужчину, вышла замуж, родила двух дочерей, которым посвящала всю себя. Ей было не до Джона.
— Это твой сын, Мими, — сказала она сестре, когда в очередной раз пришла проведать своего мальчика, а тот с порога заявил, что они ничего не покупают, и захлопнул перед ее носом дверь. — Воспитывай его сама.
— Мама? — вспоминал Джон. — Ах, да! Что-то такое воздушное, неуловимое, рыжеволосое. Вбежала, обняла, расплакалась, пропала на полгода. В итоге пропала совсем. Мими рассказывала, что ее сбила машина, но могла ведь и соврать? Могла, учитывая те подробности, в которых она сообщила мне новость о смерти своей сестры и моей матери. Забавно звучит: «своей сестры и моей матери», — будто речь идет о двух разных женщинах. Я понимаю сейчас, что Мим недолюбливала свою сестру, а мою мать так просто ненавидела, потому что именно моя мать, а не ее сестра, могла украсть меня. Пусть даже это одна и та же легкомысленная Джулия Стэнли. Не удивлюсь, если Джулия и сейчас проживает где-нибудь в Блэквуде, ест овсянку и бурчит, что я совсем ее позабыл. А я ее и не помню вовсе, вот ведь в чем загвоздка. Обняла, пропала, обняла, пропала...
Родители других мальчишек ненавидели Джона.
— Если где-то происходила драка, можно было ставить сто к одному, что начал ее я. Мими даже не догадывалась, что за типа кормила завтраками и водила раз в год в «Земляничные поляны» — так назывался приют Армии Спасения, где мальчишками мы подворовывали леденцы и торговали лимонадом, чтобы заработать на курево. Тетя же меня боготворила. И хотела, чтобы я стал «нормальным», представьте. А я хотел быть лучшим. А в чем в то время можно было стать лучшим? В музыке? За океаном уже был Элвис. Какое-то время я торчал от его песен, сам пробовал петь. Носил зауженные брючки... Кок, баки... Отобрал у какого-то «тедди-боя» гитару, подергал струны, но понял, что это не мое, и дал парню в нос. Хотя он-то здесь не при чем. Гитару я оставил себе, и даже притащил домой на Менлов-авеню. У Мими глаза полезли на лоб. «Сколько она стоит, Джон?» — спросила она. Только узнав и поверив, что гитара досталась мне совершенно бесплатно, тетя успокоилась. Тогда-то она и произнесла сакраментальное: «Гитара это хорошо, Джон, но на жизнь ею не заработаешь». А это был вызов — и я решил доказать обратное.
— Джон загорелся этой мыслью, — напишет позднее в своей книге «Джон Леннон в моей жизни» Пит Шоттон — самый близкий друг его детства и юности. — Он ворвался ко мне, размахивая потертым «Рекенбекером» и крича: «Она сказала, что я на этом не заработаю»! Я постарался его сразу успокоить. «Ты в любом случае в плюсе, — сказал я. — Продай ее хоть за пенс, и это будет чистая прибыль, ведь ты отобрал ее у парня, а не купил. А если ему и продашь, то это будет просто супер». Но у Джона были другие планы. Свою первую гитару он искупал в Мерси, приделал к ней медную табличку с собственноручно выполненной витиеватой надписью: «Собственность Чарльза Хардена Холли», сочинил легенду про то, как «Crickets» прилетали в Ливерпуль и дали концерт в одном из клубов, кажется, в «Касбахе» или «Каверне». В то время групп в городе было столько, что мало кто их различал. Мог приехать и выступить хоть сам Элвис с аккомпанирующим составом в перерыве между какими-нибудь «Ураганами» и «Бунтовщиками из Кворри-бэнк» — его бы запомнили не больше остальных. Тем более что репертуар у всех был тот же, что и у заокеанских звезд. И эта «утка» пошла гулять по Ливерпулю. Самое смешное, что Джон запустил ее не в кабаке, среди любителей рок-н-ролла и скиффла, которые могли заподозрить неладное. Леннон поступил хитрее. Мы вместе были на «Гудиссон-Парк», «Эвертон» принимал «красных дьяволов». И вот там-то Джон как бы случайно проболтался, что был на концерте самого Бадди Холли, в доказательство продемонстрировав мне (!) салфетку с «автографом Бадди» (там кривым почерком самого Леннона было нацарапано: «Вот увидишь, они поверят»). Мне оставалось только подыграть. Я кивнул с важным видом, завернул, что мой дядя работает на торговом судне стюардом, полгода назад был на концерте «Сверчков» в Нешвилле и даже выпил пива с Бадди и Джо Малдином, от которых слышал, что у тех скоро гастроли в Ливерпуле...
— Мы с Шоттоном долго смеялись потом, — рассказывает Джон. — Особенно когда я продал «гитару Бадди Холли» за пару сотен фунтов какому-то очкарику в зауженных брючках и «бабушкином» свитере — поклоннику «Crickets». Чистая прибыль плюс веселье. После моей «утки», запущенной на стадионе посреди важного футбольного матча, многие начали вспоминать, что были на «том самом концерте». А потом Бадди погиб в авиакатастрофе, и никто уже не докажет, что он не выступал в «Касбе». Или в «Каверне». Потому что половина Ливерпуля его видела и слышала лично, а у второй половины хранятся сувениры, оставшиеся после выступления «Сверчков». Часть этих сувениров продал я. Одних только очков в этих нелепых оправах больше дюжины, плюс пару гитар и свитер. С этого все и началось.
ПОЛ
Мать пола была медсестрой, и поэтому он был из тех редких мальчишек, кому в годы войны повезло родиться в самом настоящем роддоме. Отец Пола был инженером, желал сыну только добра и немного играл на разных музыкальных инструментах. Пробовал учить этому сыновей — сначала Пола, потом и Майка.
В отличие от Джона, Пол Маккартни не раздражал учителей и соседей. Во всем положительный, прилежный ученик, воспитанный мальчик, вежливый до приторности. Наверное, это и сблизило их с Ленноном. Противоположные заряды. Электрон-Леннон и протон-Маккартни очень удачно дополнили друг друга.
— С Ленноном меня познакомил Айвон Воэн. Я тогда увлекался рок-н-роллом, пел Эдди Кокрена и одевался «под Элвиса», а Джон уже вовсю торговал гитарами, желая доказать тете Мими, насколько та была не права, заявив, что гитара не поможет ему заработать на жизнь. Все его гитары были «особенными»: с «автографами» звезд, которые, не стесняясь, рисовал сам Джон; с каким-то своими биографиями, которые Джон же для них сочинял в духе Кэрролла и его «Алисы».
В то время у всех мальчишек было одно увлечение — музыка, и все поголовно хотели быть Элвисами, Бадди Холли, Чаками Бэрри и Литтл Ричардами. Каждому нужна была гитара, но мало кто умел толком играть.
— Мы уже довольно долго занимались этим бизнесом — торговлей «редкими» гитарами, — вспоминает Айвон Воэн. — Дела шли довольно хорошо, пока разные умники не стали просить перед продажей инструмента показать хотя бы пару аккордов. У Джона с этим было напряженно — не его конек. И тогда я вспомнил про парня из нашей школы — Пола Маккартни. Пол умел настраивать гитару — я сам видел, как он помог в этом одному однокласснику. Я не сразу решился его привести, так как был уверен, что Леннон его не примет. Но вышло наоборот. Я привел Пола, Джон спросил, что тот умеет. Пол взял одну из готовых к продаже гитар, разрисованную черепами, костями и горящими сердцами, провел по струнам, поморщился как от зубной боли — и настроил. Он даже набренчал пару аккордов, когда какой-то ошивавшийся поблизости тедди-бой, увидев, что гитара не только выглядит, что надо, но и звучит, сказал, что покупает ее.
Так состоялось знакомство Джона и Пола.
— Кстати, мое первое имя — Джеймс. Я так и представился Леннону — Джеймс Пол Маккартни, чем изрядно его повеселил. О том, что он Джон УИНСТОН Леннон, я узнал только через пару лет — Джон стеснялся своего второго имени. А мне наоборот второе мое имя всегда нравилось больше первого. Было в нем что-то иностранное, импортное, дорогое. Имя на продажу.
Продавать «чужие» гитары им вскоре надоело.
— Чужие — не потому, что Джон продолжал их отбирать у мальчишек помладше. Такое могло прокатить раз-два, но уже на третий вполне могли загрести в участок с формулировкой «нападение с причинением», или как они там пишут в своих протоколах. Гитары мы стали скупать по дешевке. Чужие — потому что с чужими автографами, пусть даже и оставленными один человеком — Джоном Ленноном. Я предложил продавать НАШИ гитары.
Слово Джону Леннону:
— Я высмеял его сначала, мол, кому нужны наши автографы. Но Пол быстро доказал, что не выжил из ума. Я еще удивился, почему мне самому не пришло такое в голову, ведь художником из нас двоих был именно я.
— Джон потрясно рисовал, — рассказывает Пол. — На чем угодно он мог черкануть пару штрихов — и получалось нечто особенное. Как стихи из его любимой «Алисы», только в графике. Нарисованные стихи. Со временем и я втянулся, но рисовал всегда лучше Джон. Я мог подкинуть какую-нибудь коммерчески выгодную идейку — ему оставалось ее нарисовать на корпусе гитары. Сердечки там, ангелочки, карикатуры на американских звезд. И Джон рисовал. Иногда мы снабжали рисунки стишками в стиле «я тебя люблю, и ты меня люби». Парням, игравшим в Элвиса, очень нравились подобные прибамбасы на инструментах.
К ним стали обращаться. Теперь их бизнес не ограничивался разрисовкой гитар. Талантам Леннона и Маккартни нашлось и другое применение.
— К нам стали обращаться с просьбами придумать название для группы. А Джону это было, что семечки. Каким-то приезжим он посоветовал назваться «Катящимися камнями», намекая, что не прочь их больше не видеть, но потом мы сдружились. Мик купил у Джона губную гармошку, доставшуюся тому от дяди Джорджа, а второй, кажется, Кит, вцепился в гитару, расписанную в «пиратском» стиле. Кит знал пару аккордов, носил треуголку и вел себя как те безбашенные парни с Тортуги, что в свое время наводили шороху в Карибском море. А еще кому-то Джон предложил назваться «Beatles», втирая, что название ему приснилось. Но это — чистое влияние Бадди Холли. Был у Леннона некий «комплекс вины» по отношению к этому очкарику, ведь именно со спекуляции на его имени начался этот бизнес. Группа Бадди называлась «Crickets» — с одной стороны вроде как «сверчки», а с другой вроде как и игра в крикет. Так и «Beatles», только глубже — вроде бы и «жуки» — по созвучию, но по написанию еще и намек на бит, ритм. Не прижилось — Джон в итоге сплавил тем парням название «Каменотесы». А «Beatles» закрепилось за нами, только для больше путаницы мы добавили на конце еще одну S. «Beatless». Чувствуете смысловую нагрузку? Вставить в «жуков» бит было идеей Джона. А убрать из получившегося слова весь этот бит, добавив одну букву, смог я. Ритм — это барабаны, а барабанами мы до какого-то времени не занимались. Только гитары. «И никакой меди!» — как любил говаривать Джон, намекая не только на духовые инструменты, но и на средства оплаты. Медяки нас не интересовали, мы хотели иметь миллионы.
ДЖОРДЖ
Джордж — самый младший из нашей четверки. Ему везло быть младшим. Младший ребенок в семье, младший из компаньонов в «Beatless». Но при этом — любимчик. Младших в семье любят, ничего особенно от них не требуя. Достаточно того, что они младшие и они — члены семьи. А «Beatless» со временем стали почти семьей.
Джон не умел играть на гитаре вообще. Пол — немного. Лучшим из них троих гитаристом был именно малыш Джордж Харрисон.
— Это не по моей вине, — словно оправдываясь, говорил Джордж в одном из интервью. — Просто я не люблю много говорить, а окружающим просто необходимо, чтобы ты издавал хоть какие-то звуки. Если ты все время молчишь, это их настораживает. Представьте, вы пришли брать у меня интервью, а я молчу. Час молчу, два... Настораживает, правда? В общем, мама купила мне за три фунта гитару, размалеванную карикатурными портретами Элвиса, и заставила учиться играть.
Джордж сбивал пальцы в кровь, но не жаловался, потому что вообще не был любителем поговорить. И однажды его гитара «заговорила».
— «Ой, а пусть она заплачет», — просила Луиза (моя мама). И я старательно заставлял инструмент «рыдать». Получалось даже заставлять гитару «произносить» почти членораздельные слова. В основном те самые ругательства из четырех букв, но это было забавно, и это было мое отношение к миру.
Джон был отрицательным зарядом, Пол — положительным. Этим двоим нужен был кто-то нейтральный.
— Однажды Пол привел мальчика с разрисованной мною дешевой гитарой — одной из первых, что нам удалось продать, — рассказывал потом Джон. — Это был Джордж. «Зачем он нам?» — спросил я. «Он кое-что понимает в гитарном звуке», — ответил Пол. Я еще удивился — с чего бы наш малыш Макка привел своего прямого конкурента? Ведь за звук продаваемых инструментов у нас отвечал Пол, за творческую часть отвечал я. «Он умеет настраивать гитару как-то по особенному?» — поинтересовался я. И оказалось, что да, но не только это.
— Я предложил им не разрисовывать скупаемые задешево инструменты, а изготавливать свои. Особенные. «Beatless».
— Да, все эти гитары в форме черепов или женских фигур со всеми пикантными подробностями, похожие на автомат Калашникова и не похожие вообще ни на что на свете, но при этом звучащие на зависть любому «фендеру» — это я. Джон или Пол придумывали форму, или свои пожелания высказывал заказчик — а я делал так, что бы ЭТО звучало как гитара. Или как что оно там должно было звучать.
— Гитара-кошка, гитара-дом, объятый пламенем, даже гитара-гитара... В конце-концов, в то время все хотели играть, но мало кто умел. А если не умеешь играть — чем еще заинтересовать публику. Своим внешним видом и поведением? Так все одевались и вели себя одинаково — эдакий рок-н-ролл-инкубатор. А наши инструменты позволяли быть ни на кого не похожими. Джон и Пол заставляли гитары выглядеть «не как все», а я то же самое делал с их звучанием.
Впрочем, обычные инструменты они тоже производили и продавали. Сначала — только гитары. Вы ведь помните — «никакой меди»? А потом пришло время барабанов. Потому что пришел Ринго.
РИНГО
Ричард Старки — самый старший, самый спокойный, самый обычный из нашей четверки. У Ричарда просто не было времени бунтарить и как-то выделяться. Из-за постоянных проблем со здоровьем он почти не посещал школу, уже то, что научился писать и считать, было большим достижением.
— Я сильно беспокоилась за судьбу Ричарда, — рассказывает его мать — Элзи Старки (урожденная Глив). — Он ведь был таким... безграмотным. А он, нахватавшись этих модных словечек, отвечал: «А мне по барабану». Дедушка Ричарда, услышав это в очередной раз, купил мальчику барабанную установку. Это была просто шутка. Кто ж знал, что так все выйдет.
Но все вышло именно так. Однажды, перестаравшись, Ричард порвал басовый барабан — просто пнул его ногой, и результат не заставил себя ждать.
— Дед сказал мне: «Если тебе все по барабану, то приведи свой барабан в порядок». Он умел красиво говорить, мой дед. У него это было от его деда, а откуда у того — не знаю, я вообще не силен в истории. Я ведь школу так и не закончил. В общем, я пошел искать, кто сможет починить мне барабан, или купит его. И встретил эту троицу — они втюхивали какому-то матросику гитару Джерри Ли Льюиса с автографом. А я только что случайно узнал, что старина Ли играл на клавишах и даже носил прозвище «Убийца роялей». Представьте, как я посмеялся над тем лохом. Но про себя — не хотел портить парням бизнес.
— К нам подвалил какой-то носатый коротышка (прим.перев.: Джон, Пол и Джордж были одного роста — 180,3 см, а в Ринго было всего 172,7 см) с порванным басовым барабаном. «Натянете?» — спрашивает. Я ответил, что он не в моем вкусе, Джордж наиграл что-то матерное из четырех букв на новом инструменте, который мы собирались продать парню их «Ураганов», кажется, самому Рори Сторму. Гитара была шикарная — выглядела как настоящий торнадо... Хотя, речь не об этом — спросите у Рори, он вам покажет ту гитару, она до сих пор у него в коллекции, стоит под три миллиона фунтов. А купил он ее за сотню. Речь о малыше Ринго. Как сказал бы он сам, мне и Джорджу было «по барабану». А Пол заинтересовался. «Вы, — говорит, — только посмотрите, парни! Там же можно хоть Джоконду нарисовать!». И я понял, что он прав. Одно дело гитара — как бы дико она не выглядела, рассмотреть детали будут мешать руки музыканта. А тут — басовый барабан. Полотнище, на котором можно создавать шедевры, которые потом развесят в Лувре и Эрмитаже. А целая барабанная установка? Во что можно превратить ее? Средневековый замок — это самое нелепое и первое приходящее в голову любому ремесленнику. А мы могли ваять шедевры!
— «Ты не против, если мы отделаем твой барабан?» — спросил Пол. Мне было по барабану, и я так ему и сказал. Но хоть колледжов и не кончал, я тоже не дурак. «Не забудьте написать на нем мое имя», — сказал я. Это ведь был мой барабан!
Ринго вернулся через неделю и не узнал свой барабан. И попросил его вернуть.
— Деньги вперед! — потребовал Джон. И маленький Ричард пообещал отработать и сделать все что угодно — только бы ему вернули его сокровище. Хотя бы на день.
— Мне стало интересно, зачем ему это, — рассказывал после Джордж. — Ну я и спросил: «Нах тебе это?».
— А я представил, что дома мне что-то говорят, а я так гордо в ответ: «А мне по барабану!» — и покажу им этот самый барабан. Парни умудрились сделать из него нечто! И им понравилось, что мне понравилась их работа. И они пригласили меня к себе — с тех пор я отвечаю в «Beatless» за барабаны. У меня дома целая коллекция всяких тамтамов со всего света теперь — надо же как-то развиваться и отслеживать конкуренцию.
А в 1966 году «Beatless» добрались до «меди» вообще и саксофонов в частности. И до роялей. Если вы были на концертах сэра Элтона Джона — он играет только на роялях производства «Beatless». И Джерри Ли Льюис предпочитает убивать именно их инструменты.
В руках Эрика Клэптона плачут гитары «Beatless». В руках Джимми Хендрикса они визжат и стонут.
Лондонский симфонический оркестр играет только на инструментах производства «Beatless»...
ЭПИЛОГ
— Однажды я спросил у парней, почему мы, производя все возможные и невозможные инструменты, сами на них не играем. И предложил что-нибудь сочинить, записать и издать пластинку. Мы с Полом накропали что-то про «Люби меня, люби, ты знаешь, я тебя люблю», но вовремя поняли, что это отстой. Джордж потренькал на струнах, напел себе под нос «Не трогайте меня», и на этом все закончилось. Проще всех поступил Ринго. Он сказал: «Мне по барабану». В общем, пусть играют другие. А мы обеспечим их инструментами, не похожими ни на что на свете. Мы это умеем лучше всего. А все прочее нам по барабану.
P.S. I love you
Все великое начинается с мелочей. Мэри Элизабет Смит однажды сказала Джону Уинстону Леннону: «Гитара это хорошо, но вряд ли ты заработаешь ею на жизнь». Мелочь? А мальчишка воспринял этот как вызов. И победил. Он заработал на много жизней вперед. Теперь он богат и знаменит, на его инструментах играют лучшие из лучших музыкантов. А сам Джон не знает ни то что нотной грамоты, а даже пары «блатных» аккордов.
Никогда не было битломании.
Не было «английского вторжения».
Рок-н-ролл умер, изжив себя на просторах американских прерий, или был загнан в глухие резервации.
На инструментах фирмы «Beatless» сейчас играют совсем другую музыку. Совсем другие люди. «Beat-less» — не бит.
Просто мальчик Джон Уинстон Леннон понял по-своему одну единственную фразу. И это все изменило...
Владимир Рогач © 2010
Обсудить на форуме |
|
