|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Добрая фантастика Лариса Турлакова © 2010 Мизантроп Электричка выплюнула Александра из потного табура, злобно зашипела и отчалила.
На маленькой платформе было пусто. Даже скамейки не было. Прогнившая деревянная лестница вела с насыпи к полю, на котором красовался небольшой пруд с чахлыми березками.
Больше всего Саше хотелось броситься в этот прудик прямо в одежде, чтобы потом, как собаке, стряхнуть с себя расплывшихся теток с авоськами, дядек с сивушным духом и бабок с их граблями и запахом старости. Он вытащил из кармана джинсов телефон: связи не было.
— Ненавидишь всех потихоньку? — раздался голос за спиной.
Саша подпрыгнул: что за дурацкая манера подкрадываться незаметно!
— Не боись! Самое страшное позади! — подмигнул друг детства, тезка, весельчак Александр Второй и просто Панса.
Панса — это потому, что в детстве был толстым. А Саша — наоборот был длинным и худым, как жердь. У Сашки Первого был велик „Урал», а у Саньки-толстого приземистая „Кама». Какой-то остряк из их двора, прочитав „Дон Кихот» и увидев друзей на велосипедах, окрестил их соответственно — Дон и Панса.
После Санька-толстый внезапно вымахал в двухметровую скотину, повинуясь моде сделался „качком», отрастил бороду и старался казаться солидным. Но у него ничерта не получалось. Он был безмерно добрым. Пускал слезу при просмотре сентиментальных фильмов, воробушков отогревал зимой, возился с цветами и бабушек через дорогу нет, не переводил — он их перетаскивал на руках, потому что всегда очень торопился. Помочь кому-нибудь торопился.
Саня-первый был полной противоположностью. Жилистый, долговязый и нервный. Он смотрел на мир ярко-синими глазами с долей презрения, не признавал авторитетов и не верил, что существуют великие люди.
„А зачем нам великие? — часто спрашивал Панса. — Мы и без великих хороши...», — на что Дон пренебрежительно усмехался и убеждал друга, что они все по уши в дерьме. Начинался спор до хрипоты, который обычно заканчивался выяснением того, кто из них двоих больший дурак.
Несмотря на идейные разногласия они были лучшими друзьями. Свыклись, срослись так, что, встретившись после долгой разлуки, словно продолжали начатый только что разговор.
Вот и сейчас Дон примчался по первому звонку Пансы.
— Что у тебя стряслось? — спускаясь по лестнице спросил он.
— Я тебе по пути расскажу. Садись в вагон.
Дон остолбенел: оказалось, что в начале поля стоит маленький, словно игрушечный, трамвайчик. Он был из категории „нафталиновых» — с круглой мордочкой и покатыми боками цвета спелой малины.
— Ну что застрял? — Сашка вскочил на подножку и махнул призывно.
Дон огляделся: трамвайной линии нигде не было видно. И сам трамвайчик был беспроводной.
— Ну чего ты озираешься? Трамвая не видел? — Сашка раскраснелся. — Садись, говорю, а то он сейчас уедет!
— Сам? — спросил Дон, заходя в вагон.
— Ага, — кивнул Сашка. — А ты как думал? Он у нас — своенравное чудо техники. Когда ему в взбредет, тогда и едет, куда хочет.
— Балабол! — фыркнул Саша-первый, но трамвайчик тренькнул звонко и поехал.
Дон напрягся: водителя тоже не наблюдалось, а трамвайчик знай себе ехал по полю.
— А-а-а... — он ткнул пальцем в сторону кабины, но Панса только отмахнулся.
— Слушай, ты ведь свободен сейчас?
— Ну да, — согласился Дон, — как ветер. Меня с работы выгнали...
— Это хорошо! — обрадовался Санька.
— Ну да, — хмыкнул Дон. — Куда уж лучше-то...
— Да ты не переживай и не иронизируй! Мне нужно помочь, у меня ситуация...
— Помогу, — согласился друг, — если ты мне все по порядку объяснишь. Например, почему этот трамвай...
— Дался тебе трамвай. Едет — и пусть едет себе спокойно. Я тебе объяснить и хочу....
Панса, торопясь по своему обыкновению и сбиваясь с пятого на десятое, попытался рассказать, в чем дело.
Он работал на базе отдыха. Это Дон прекрасно знал. Не знал он, что Панса стал собственником этой самой базы. И у него, у Пансы, такие проблемы, что рассказать о них он никому больше не может. А он должен быть уверен, что все будет в порядке. Поэтому он и позвонил лучшему другу.
— У тебя что, замов каких-нибудь нет? — уточнил Дон. На самом деле ему было приятно, что друг оказывает такое доверие.
— Есть, — вздохнул Саня. — А вообще у нас штат маленький, из энтузиастов.
— Понятно, дураков нет, — кивнул Дон. — Наверное, зарабатываешь копейки и из-за своего человеколюбия сидишь в этой глуши.
— Да что ты понимаешь! И вообще — если ты за деньги трясешься — я тебе заплачу, не переживай! — вспыхнул вдруг Саня.
Дон присвистнул. Панса сердился крайне редко. Значит, дело действительно важное.
— Не кипятись, — примирительно сказал он. — Я уже здесь, приехал. Чего тебе еще? Сказать, что я вдохновлен идеей за порядком на твоей базе отдыха следить? Это уже чересчур.
— Ладно, — вмиг успокоился Панса. — Ты еще сам уезжать не захочешь. У нас здесь славно.
— Ага. Лютики-цветочки, — вздохнул Дон.
— И цветочки тоже, — согласился Сашка.
Друзья помолчали. Дон смотрел на мелькавшие березки. Трамвайчик шел резво, изредка весело позванивая. Тогда Панса одобрительно похлопывал его по сиденью, словно коня.
— Слушай, а как он работает? Дистанционно что ли управляется? — спросил Дон, опять почему-то тыкая в сторону кабины водителя.
— Да не знаю я! И вообще — он не работает, а живет, может. Чудо, я же тебе говорю!
— Ну-ну, — хмыкнул Дон, пообещав себе при первой е возможности с трамваем разобраться.
— А что у тебя в очередной раз произошло? — снизошел, наконец, Панса к проблемам друга.
— Да ну... — процедил Дон. — Вспоминать противно. Если вкратце, то объяснил своему начальнику, что он дурак.
— А если вдлинце? — тут же заинтересовался охочий до скандалов и сплетен Панса.
— Я ему это объяснил и хотел подтвердить свои слова пепельницей. Ему по голове. Но меня удержали, а я ушел из фирмы по собственному.
— Понятно, — вздохнул Панса. — Все не угомонишься никак.
— А с чего бы это? — возразил Дон.
Перепалка грозила разрастись в вечную игру „дурак-сам дурак», но тут неожиданно трамвайчик встал, как вкопанный. Дон тюкнулся носом в Пансу, сидевшего напротив, и погрозил кулаком в пространство.
— Ну ты, чудо! Поаккуратнее нельзя?
— Не вопи, приехали, — поднялся Саня.
Дон посмотрел в окно. Увидел еловую чащу. И больше ничего.
— Ну и где этот твой дом престарелых?
— Выходи, говорю. Сам все увидишь.
На прощание трамвайчик динькнул тихонько. Дон присмотрелся: трамвай завис в воздухе. Высота была маленькой, но все-таки, заметной. Ни одной травинки не было примято.
— Что за черт? — спросил он недоуменно, но ему никто не ответил. Панса куда-то испарился. Только ели колыхали тяжелыми лапами, словно приглашая Дона на прогулку.
— Панса! — заорал Дон, которому вмиг стало неуютно.
— А-а-а, пожаловал, голубчик! — раздался чей-то тоненький дребезжащий голосок.
Дон увидел бабульку-божий одуванчик, которая неизвестно откуда выползла и улыбалась умильно всеми своими морщинками.
— Пойдем, милок, провожу.
Она схватила его сумку и бодро потопала вперед. Пожав плечами Дон пошел следом. Бабка бормотала-приговаривала:
— А душенька твоя отравлена. Не любишь людей — себя не любишь, значит... тяжело таким, как ты живется, нет у них радости... темнота кругом.
Дон решил не поддаваться на провокации, а просто треснуть при случае Пансе по башке за то, что втянул его в какую-то очередную странную историю.
Ветки чиркали по лицу колюче, он жмурился недовольно и брезгливо, и шел за бабкой, которая, несмотря на возраст, была далеко впереди и продолжала что-то бормотать — Дон уже не вникал.
Он смотрел под ноги на солнечные просветы и вошел в странный ритм ходьбы. Словно провалился в безвременье. Ему казалось, что он идет уже несколько часов, и почему-то стало легко, словно шелуха суеты уходила в эти самые ели...
— Ну наконец-то! — воскликнул Панса. — Я тебя ждать замучился уже! Ты где бродишь? В трех соснах заблудился?
Дон недоуменно обернулся: никакого елового леса и в помине не было. Стояли три огромных ели, за ними было поле и отсвечивал спелый малиновый бок трамвайчика.
— В трех елках, — поправил он друга, — а где бабка?
— Какая бабка? — спросил Панса. — Да что с тобой? — тряхнул он друга за плечи. — Перегрелся?
— Похоже, — растерялся Дон. — Мне казалось, что я по еловому лесу иду, и бабушка какя-то меня вела...
— А, Баба Нина! Тогда ладно, — сразу почему-то успокоился Саня. — А я подумал, и вправду перегрелся.
База была совсем маленькой и состояла из пяти деревянных домиков, которые выглядели очень даже уютно, и баскетбольной площадки, которая располагалась вблизи маленького озера. Оттуда раздавались какие-то вопли.
— Вот здесь у нас домики для гостей, — показывал Панса свои владения другу. — Видишь, никакой суеты, толкотни и общих туалетов, а там — мой личный, директорский домик, — Сашка ткнул толстым пальцем в сторону огромного развесистого дуба с дуплом.
— Ты что, в дупле живешь, как этот, как его... дятел, что ли? — не понял Дон.
— Сам ты дятел! — обиженно пробухтел Панса. — Глаза-то разуй!
Действительно, за дубом виднелся еще один домик, приземистый, с покатой, заросшей мхом крышей.
— Ты его потом осмотришь, — распорядился Панса. — А сейчас время ужина. Пойдем в столовую, там со всеми и познакомишься.
— А это обязательно? — замялся Дон, который терпеть не мог знакомиться с людьми. — Пусть себе отдыхают...
— Обязательно — отрезал вредный Панса и, схватив своей лапищей руку Дона повыше локтя, попер в столовую.
Столовая представляла собой опять-таки деревянное одноэтажное здание. Вдоль стены располагалась раздача. Там стояла уже знакомая Дону бабулька. Она орудовала черпаками и прочими ложками-вилками с завидной быстротой. Все у нее сияло, пыхтело с пылу-с жару, булькало и вкусно пахло.
— Вот она! — ткнул пальцем Дон в бабульку. — Она у меня сумку украла, между прочим.
— Баб Нина-то? — хохотнул Санька. — Не переживай, на месте давно твоя сумка. И вообще, Бабнина у нас, можно сказать, ангел-хранитель. Не знаю, что бы я с моими гавриками делал.
— Вон там наш столик, — гордо показал Панса. Как будто этот факт означал привелегированность его положения. — Ты занимай место, а я жратву принесу.
Дон, пожав плечами, прошел к столику у окна.
— Ну, хотя бы чисто, — пробормотал он и решил осмотреться.
Его внимание сразу же привлекла странная парочка, которая сидела напротив. Двое мужчин среднего возраста. Пожалуй, только возраст и одежда — оба были в просторных темных балахонах до пола — их и объединяли. Один мужик был огромным, словно гора. Даже Панса по сравнению с ним выглядел щуплым подростком.
Человек-гора наливал молоко в стакан, а другой — невысокий, светловолосый, с мелкими чертами лица, следил за ним с опаской, как будто в этом напитке содержался, по меньшей мере, стрихнин.
— Аполлинарий, я тебя прошу, — беспокоящийся явно хотел отобрать стакан.
— Отзынь! — рычал Аполлинарий, стараясь наполнить стакан до краев.
— Я тебя по-хорошему прошу! — взвизгнул первый.
Вместо ответа колоритный Аполлинарий зыркнул из-под бровей-кустов и собеседник сник, но стакан не отпустил.
— А вот и жрачка! — Дон не заметил, когда Панса успел доставить поднос. — На будущее, у нас здесь самообслуживание. Вот тебе — пирожки с капустой, борщ. Мой тебе совет: если молока вдруг захочешь, успевай до того, как эти двое, — Панса кивнул в сторону странной парочки, — появятся.
— А кто они? — понизив голос спросил Дон.
— Этот, который выше меня — Аполлинарий. А маленького Елизаром звать, — ответил Саня, бухая огромную ложку сметаны в борщ.
— Что за имена такие дурацкие? — удивился Дон.
— А они сами себе такие выбрали, — пояснил Панса. — Ты жри давай, а то все остынет...
— Нет, ты погоди! — возразил Сашка-первый. — У тебя какая-то странная база отдыха здесь получается... Елки эти, трамваи с Аполлинариями... Ты давай, объясняй нормально, а то развернусь и уеду!
Он взял ложку и стал раскачивать ее перед носом друга на манер гипноческого маятника.
Панса вздохнул и возвел очи горе. Он терпеть не мог разговаривать во время еды.
— Ну ладно, — сдался он. — Расскажу, как есть. Инопланетяне они.
Ложка плюхнулась в тарелку, расплескав борщ. В том числе и на рубашку Дона. Тот вмиг озверел. А Панса заржал неделикатно.
— Видел бы сейчас свою рожу!
— Заткнись! — посоветовал Дон, размазывая борщ по одежде салфеткой.
— Да ты не обижайся, сейчас Елизар все исправит, правда? — обернулся Пансо к щуплому.
Елизар посмотрел коротко и внимательно на Дона. Пятна изчезли, словно их и не было.
— А как это? — растерялся Дон.
— Да он у нас еще не такое может, — уверил Панса.
Воспользовавшись моментом, Аполлинарий залпом выдул стакан молока.
— Ой, ужас-то какой! — всплеснул руками Елизар.
— Нажрался-таки, — констатировал Панса. — Сейчас начнется...
Что начнется, Дон понять не успел — в столовую ввалились два мужика и тетка. Все они были перемазаны грязью. Видимо, это и были Санькины „гаврики» или отдыхающие.
— Кто последний, тот дурак! — выкрикнул вдруг полный плешивый дядечка в разодранной футболке. Все, толкаясь и что-то вопя, побежали к раздаче.
Последней вошла невысокая стройная девушка. Она строго посмотрела на мужиков и тетку, вздохнула тяжело и подошла к директорскому столику.
— Ну как ты, Наташа? — спросил Панса.
Наташа села и взяла пирожок.
— Никак. Иванов Люську толкнул в озеро, а она разревелась и начала во всех песком кидаться. Ваське попало в лицо, он обиделся, заорал, что у него в кармане есть сто рублей, поэтому он сбежит от нас в Америку, а мы тогда все будем плакать. Генка оскорбился, что друг хочет сбежать без него. Еле их успокоила... Видишь — грязные, как черти.
— Не переживай, Елизар всех почистит, — успокаивающе похлопал по руке Наташу Панса. — Кстати, познакомьтесь: это Наташа, мой заместитель, а это — Дон... то есть, Александр — мой друг.
— Очень приятно, — кивнул Дон.
— Здравствуйте, — устало улыбнулась Наташа.
„Красивая» , — подумал Дон.
Наташа и впрямь была хороша. Дон перебирал в уме подходящие слова: золотоволосая, нежная, милая — все было не то. Она была естественно красива и держалась естественно — словно понятия не имела о различных женских ухищрениях. А может и знала, и поэтому так хорошо выглядела. „Глаза эти дымчатые не сделаешь специально. Это, брат, природа постаралась», — сам себе сказал Дон.
Между тем отдыхающие уселись за один длинный столик и начали шумно есть. Дон с недоумением наблюдал, как тот самый толстый дядечка стукнул своего соседа ложкой по голове. На что ударенный наклонился к тарелке с супом, вытянул губы трубочкой и, набрав полный рот борща, выпалил им в обидчика.
— Тихо всем! — неожиданно громко и властно закричала бабулька Нина.
Чокнутые дядьки с теткой на удивление покорно заткнулись.
Но затишье было обманчивым. Великан Аполлинарий вдруг взревел страшно и, перевернув столик, пошел вприсядку, разводя руки-бревна, ухая молодецки и топоча ножищами. Длился этот танец недолго. Аполлинарий поскользнулся на все том же молоке, которое разлилось, с грохотом рухнул на пол и остался неподвижен.
— Ух ты! — загудели было „гаврики», но бабка с выражением крякнула, и все продолжили есть, как ни в чем ни бывало.
Дон вскочил со своего места.
— Пойдем отсюда! — приказал он другу.
Они вышли на улицу, и Дон постоял, закрыв глаза и слушая тишину. Сашка сопел рядом и переминался с ноги на ногу. Видимо, ему все-таки было неудобно. Только Дон не знал, за что именно. За розыгрыш с инопланетянами, за поведение гостей базы отдыха или за выходку Аполлинария. Впрочем, его мало сейчас интересовало душевное состояние Пансы. Самому бы с ума не сойти...
— Рассказывай, — раздув ноздри приказал он другу.
— Тут в двух словах не получится... — почесал затылок Санька.
— Я уже понял, — уверил друга Дон. — Они что, чокнутые все, да? — понизив голос он кивнул в сторону столовой.
— Сам ты чокнутый! — возмутился Санька. —Я тебе наглядно показать хотел...
— Ага, показал, — согласился Дон. — Придурков каких-то, которые у тебя отдыхают.
— Ладно, пойдем в домик, там поймешь, что к чему.
В домике было прохладно и даже достаточно уютно. Дон, знающий привычку Сашки разбрасывать по углам что ни попадя был удивлен почти идеальной чистотой.
„Наверное, это Наташа уют обеспечивает», — почему-то ревниво подумал Дон и тут же укорил себя за такое гадкое отношение к другу. Нет, чтобы порадоваться за приятеля.
— Это баб Нина постаралась к твоему приезду, — сказал Сашка. Словно мысли прочитал. У Дона аж уши покраснели от стыда.
— Располагайся, — Панса включил старенький „Горизонт». Телевизор тихонько загудел, нагреваясь.
— Что, кино смотреть будем? — съязвил Дон.
— Не, — отстраненно ответил Сашка, напряженно вглядываясь в светлеющий экран. — Хоть бы настройка не сбилась...
На экране появился солидный седой мужчина в костюме, который совершенно несолидно и вдумчиво ковырялся в носу. Дон посмотрел на Пансу. Панса в свою очередь кашлянул, и мужчина поспешно убрал палец из носа.
— Саши, это вы? — заулыбался он смущенно. — А я вот вас жду...
— Да, мы заметили, — поспешно сказал Панса и замолчал. Момент получился явно неловкий.
Дон безмолвно переводил взгляд с одного собеседника на другого. Видеть телевизоры с обратной связью ему еще не приходилось.
— Ну что вы так удивляетесь? — опять улыбнулся седовласый. — Я думал, что человеческая цивилизация уже привыкла так общаться...
— Так не привыкла, — возразил Дон. — Что здесь происходит? — это уже к Пансе.
— Да, правильно. Давайте по порядку. Меня зовут Феофан.
— Еще один оригинал, — пробормотал Дон. — Его уже порядком достали эти люди со странными старыми именами.
— А почему вы так странно реагируете? — осведомился Феофан. — Наташа вот хихикала... Только бабушке Нине наши имена понравились.
— Просто вам попался справочник устаревший, — смущенно ответил Панса. — У нас такими именами давно уже никого не называют.
— Хм, — нахмурился Феофан, — значит, мы допустили ошибку.
— Кто это „мы»? — прервал его Дон.
Феофан приосанился, исполнился достоинством и важностью. Трудно было даже представить, что этот господин может себе позволить ковыряться в носу.
— Мы — это, как вы нас называете, ваши „братья по разуму».
— Дурдом, — прошептал Дон, закрыл глаза и откинулся на спинку дивана.
— Это даже хорошо, что вы не верите, — мягко продолжал вещать Феофан. — Для нашего изучения нам как раз и нужен человек, скептично настроенный.
Дон не счел нужным ответить. Он не любил дурацкие розыгрыши. Сейчас Панса глупо заржет и скажет, что он повелся...
— Мы давно наблюдаем за вашей прекрасной планетой и, конечно же, хотим наладить контакт. Но из ваших книг, фильмов, разговоров мы поняли, что вы не знаете, как на самом деле относиться к представителям других цивилизаций. Очень часто пришельцы представляются людям как враждебные и непримиримые завоеватели... Поэтому мы решили просто понаблюдать за вами. И это тихое место очень подходит для изучения... кхм, простите, я не хотел бы быть некорректным. Скажем так: для знакомства с дорогими нашему сердцу землян.
„Вот заливает! — невольно восхитился Дон. — „Дорогими сердцу, видите ли...»
— Для установления контакта мы выслали двух наших сотрудников, вы изволили видеть их в столовой.
— Изволил, а как же, — подтвердил Дон, расплылся ехидно и приоткрыл глаза.
Видно было, что Феофан не на шутку расстроен.
— Да, — вздохнул он. — К сожалению, мы не учли особенности метаболизма Рчгваха.
— Кого?
— Э-э-э... то есть, Аполлинария, — поправился Феофан. — Видите ли, земной алкоголь на нас совершенно не действует, а вот молоко... да что там говорить, вы сами все видели, — виновато развел руками Феофан.
— Но человек он прекрасный, — вставил Санька.
— Да, — вздохнул Феофан, — разумеется, когда не пьет...
— Ну, допустим, — Дон понял, в чем дело. — Вы продолжайте, рассказывайте, — приободрил он седого.
А сам встал и начал тактический маневр. Он обошел стол, на котором стоял телевизор. Стол был покрыт огромной скатертью, свисающей до пола.
— Ага! — взревел Дон и дернул скатерть вверх.
Под столом никого не было. Панса укоризненно смотрел на Дона, а Феофан молчал. Дон вернулся на место.
— Не верите, — кивнул Феофан. — Ох, вот не хотел я этого делать...
Он вплотную приблизился к экрану. А потом с некоторым трудом вылез из телевизора и уселся рядом. Дон тут же потыкал в него пальцем. Феофан был теплым, живым и, по-видимому, настоящим.
— Можете себя ущипнуть, — разрешил Феофан. — Теперь-то вы мне верите?
Дон с неохотой кивнул.
— Вот и хорошо. Тогда продолжим. Итак, как я уже говорил, мы решили познакомиться с землянами по возможности деликатно, чтобы не было массовой истерии по поводу летающих тарелок и зеленых человечков. Это место показалось нам идеальным, а Александр Петрович сразу согласился нам посодействовать.
Дон невольно заозирался в поисках Александра Петровича. Потом вспомнил, что так на самом деле зовут Пансу.
— Вовсе не обязательно ставить человека в какую-то экстремальную ситуацию, чтобы понять, каков он. Можно наблюдать за ним и в обычной жизни, чтобы понять, может ли он радоваться, например, мелочам. Потому что из отношения к маленьким радостям и неудачам складывается его отношение к жизни вообще, — наставительно продолжал Феофан. — К сожалению или к счастью все предусмотреть невозможно. Мы хотели дать людям эликсир, который бы освободил их от суеты, накопленной за годы жизни, всего лишь освежил бы их восприятие. Это был бы своеобразный... тоник, если хотите. Но Аполлинарий, под действием молока совершил ошибку в пропорциях. И они впали в детство.
Феофан вдруг растаял. Дон, почти убаюканный мурлыканьем пришельца, очухался и с удивлением посмотрел на пустое место. В телевизоре тоже никого не было.
— Я что, задремал? — с облегчением спросил он друга.
Панса помотал головой с грустной миной.
— У него ограниченные возможности общения. И много энергии израсходовалось, когда он сюда вылез...
— Значит, не сон, — задумался Дон. Можно было, кончено, плюнуть на все и уехать. Можно было не поверить этим пришельцам. Или поверить, но не обратить внимания — в конце-концов, ему были глубоко безразличны и чужды эти три человека, пусть даже впавшие в детство. Но Сашка ему не был чужд и, тем более, безразличен.
— Ты хоть понимаешь, что ты натворил? — прошипел Дон. — Ладно здесь — никто, кроме нас и пришельцев этих долбанных их не видит... а домой они как такие вернутся?
— Они сказали, что действие должно закончится со дня на день. И даже влияния на психику людей не будет, — обрадовался Санька. — Просто нужно за ними последить, чтобы глупостей не наделали и не поранились, например.
— А я тогда тебе зачем? — недоуменно спросил Дон.
Санька замялся. И Дон все понял. И обругал себя последними словами. Саньке просто нужна была поддержка. Дружеская. Чтобы было с кем поговорить, поделиться, в конце-концов. А он только морду кривит, критикует и вдобавок, заглядывается на девушку друга...
— Ладно, пойдем с твоими пионерами знакомиться, — поднялся он.
„Пионеры» или гаврики, как их окрестил Панса сидели у костра на толстых бревнах. Двое мужчин и миловидная светловолосая женщина средних лет.
Что-то изменилось в пейзаже и атмосфере. Дон понял, что именно: ели окружили базу плотным кольцом. Одуряюще пахло лесом, свежестью и прохладой наступающего вечера.
— Женщину зовут Людмила Григорьевна, — прошептал Панса. — Слева от нее — Василий Сергеевич, он заводила всей этой компании. А мужик в очках, который рядом с Наташей сидит — это друг Васьки, его Геной зовут. Геннадий Палыч, по-моему.
Наташа, и правда, тоже сидела у костра, Дон ее не заметил сначала. Она разрумянилась, похорошела еще больше.
— А мы картошку печем, — улыбнулась она друзьям. — Давайте познакомимся. — Это Александр...
— Просто Александр, — представился Саша-первый. — Можно Дон.
— Вась-Вась, — пожал руку мужчина, который был облит борщом. — А почему Дон?
Дон рассказал. Мужики заулыбались довольно. Очкастый Гена пошарил в золе длинной палкой и выкатил две картофелины.
— Готовы поди, — деловито сказал он.
Одну картофелину он прокатил по траве Людмиле, а другую отдал Наташе. У Дона рот наполнился слюной. Он вспомнил, что из-за циркового представления, увиденного в столовой, так и не успел поесть.
— А че девкам первым? — заканючил Василий.
— Не девкам, а девочкам, — строго поправила Наташа.
— Друг называется, — пробухтел Васька. — К девка...чкам подлизывается...
— Просто мужчины сильнее, поэтому, чтобы девочкам не обидно было, мальчики им уступают, — объяснила Наташа.
— Поняла! — показал язык Людмиле Васька.
— Подумаешь! — фыркнула Люся, — зато все пацаны — дураки!
— Ну ты! — угрожающе поднял кулак Васька, — Ща как дам больно!
— Картошкой поделитесь? — спросил Дон.
Васька тут же забыл об угрозах и выкатил еще одну картофелину. Дон взял ее, подбросил на ладони, подул.
— Горячая, — довольно улыбнулся он. — Помнишь, как мы с тобой сарай спалили?
— Было дело, — Санька захмыкал довольно. Однажды летом они отдыхали у деда Пансы. И пекли картошку за сараем. Допеклись до того, что ветхий сарайчик загорелся, а Пансин дед долго гонял их по огороду.
Гаврики пришли в восхищение и тут же начали озираться в поисках чего-нибудь похожего на сарай.
Дон наблюдал за ними со смешанными чувствами. С одной стороны выглядели эти люди страшно нелепо: они ухмылялись, говорили несуразные глупости, одежда их была не самого опрятного вида. С другой — он вдруг почувствовал к ним странную необъяснимую симпатию. Может быть, потому, что они были искренни в своей нелепости.
Когда гаврики угомонились, „вожатые» собрались на чай в домике Пансы. Дон бы предпочел что-нибудь покрепче, но понимал, что нужна ясная голова.
— Когда они выпили эту отраву?
— Два дня назад, — вздохнула Наташа.
— А ты не мог сам попробовать сначала, добряк? — обратился к другу Дон.
— Ты с ума сошел?! — возмутился Панса. — Ты что, думаешь, я бы им разрешил? Они расшифровались, когда поняли, что лажа с экспериментом получилась — до этого я думал, что Елизар с Аполлинарием обыкновенные люди... Приехали на базу, заплатили, поселились в домике. Даже Мотя не показывался — прятался где-то.
— Это еще кто?
— Трамвайчик. Его Мотя зовут. Они на нем прилетели, между прочим.
Дон фыркнул.
— А как это зелье к ним попало?
— В молоке, — поведал Панса. — Я-то его не пью — у меня непереносимость лактозы. Наташа тоже, как оказалось, не любит. Аполлинарий-алкаш наш, подумал, что всем молоко нравится, как ему.
— Я не алкаш, — обиженно прогудел Аполлинарий. Он под окном подслушивал.
— Заходи уж, — пригласил Санька. — Елизара тоже зови.
— Меня здесь нет, — сообщил Елизар. — Подслушивать ниже моего достоинства.
Они вынырнули из кустов и облокотились на подоконник, отклячившись.
— Сколько еще будет действовать ваша отрава? — напрямую спросил Дон.
— Я бы попросил... — обиделся Елизар.
— Дня два, наверное, а может, и того меньше, — почесал затылок Аполлинарий. — Чай с молоком? — оживился он, разглядывая стол.
— Я тебе покажу „с молоком»! — пригрозил Сашка. — Спать идите!
Пришельцы исчезли.
— Куда они? — обеспокоился Дон. — Дел не натворят?
— Да они вобщем-то смирные. Им, между прочим, стыдно.
— Есть за что, — согласился Дон.
— Не судите их так строго, — попросила Наташа.
Ну конечно. Не только красивая, но и добрая. Прямо кладезь положительных эмоций какой-то... какая-та.
— Вам, Наташа, легко говорить, — возразил Дон. — Вы и с пионерами ладите. А я детей не люблю... — он прикусил язык. Сказать при женщине, что не любишь детей значит нанести ей личное оскорбление.
Но она только улыбнулась.
— Да бросьте вы! Вот увидите — с ними ладить не так уж и трудно. К тому же, им тяжелее, чем нам приходится. Вы только представьте себя ребенком в теле взрослого человека. Вась-Вась вчера на дерево полез, а слезть боится и ревет. Хорошо, что Аполлинарий огромный — он его, как котенка снял.
Она попрощалась и ушла спать.
Дон вышел на улицу. Около дуба маячил Елизар. В руке он держал кусок мыла и полотенце. На поляне в лунном свете колыхался трамвайчик.
— Он пасется, — почему-то шепотом поведал Елизар.
— Что делает? — не понял Дон.
— Ну, как это... кушает, как конь. У вас коней в ночное водят, я читал, — гордо сказал Елизар. — Вот и наш кораблик по ночам ест.
— То есть, он как бы живой? — удивился Дон.
— Он живой, — подтвердил Елизар. — Корабли у нас рождаются каждый со своим призванием. Кто-то становится детской каруселью, кто-то ходит по морям и океанам, а наш Мотя — уникум. Он способен быть и наземным, и космическим кораблем. Я понимаю, что для вас это странно звучит, но с землянами нас объединяет стремление к общему братству, если можно так сказать... у нас у всех равные права.
— И у трамвая? — уточнил Дон.
— Да, и у трамвая, как вы называете Мотю.
Дон помолчал, раздумывая, стоит ли просветить Елизара по поводу цены пресловутого стремления человечества к равенству и братству. Потом решил, что молчание — золото. В конце-концов, в идеале было действительно так, как говорил пришелец.
Он неволно залюбовался трамвайчиком: тот словно купался в лунном свете, стал серебристым, даже пофыркивал. С какой-то странной грацией взмывал вертикально, а потом нырял в лунный свет и динькал довольно.
— Вы не сердитесь на Аполлинария, — попросил Елизар.
— Бывает... — на самом деле Дон не был уверен, что так бывает, но ему почему-то захотелось отнестись с сочувствием к инопланетянам. Он и сам не знал, почему.
— Да, он у нас со странностями, — грустно признал Елизар и откусил от мыла.
Дона затошнило.
— Воду не пей, — посоветовал он и, махнув рукой, побрел к домику.
— Располагайся, — радушно сказал Панса. Он притащил откуда-то кровать и даже застелил ее, а сам сидел на диване.
— Там Елизар этот твой мыло жрет, — пожаловался Дон.
— Ну и пусть. Что он, мешает тебе что ли?
Поразмыслив, Дон пришел к выводу, что не мешает. Но все равно, пришельцы были подозрительно добрыми. Если только...
— Санька, — хрипло прошептал он. — А представь, что они нас так завоюют тихой сапою.
— Тебе-то что? Ты же людей не любишь...
— „Да, я не люблю пролетариата», — процитировал Дон. — Я человечеству клятву любви и верности не давал, и вообще не представляю, как всех можно любить. Так ведь дело не в том. И так поговорить нормально почти не с кем, а представь, все такими инфантильными станут!
Санька рассмеялся. Все ему было нипочем.
— Ложись спать, параноик! Вот увидишь, все будет хорошо. И вообще — гордиться надо, что мы первые с пришельцами контакт наладили!
— Гордиться,— недовольствовал Дон, вертясь на кровати и взбивая подушку, — вот захомутают тебя в рабство какое-нибудь — будешь знать!
Почти засыпая уже он вдруг вспомнил:
— Сань, а что у тебя с елками творится?
— Это стражи, — пробормотал Панса.
— Какие стражи?
— Бабы Нины. Они базу окружают, чтобы злые люди не вошли, а добрые спали спокойно. Бабнина тут живет испокон веков — колдунья она потомственная. Ты думаешь, почему мне удалось базу взять? Это же Бабы Нины земля. Она сказала, что человек я очень хороший, поэтому и оформила на меня собственность.
— Так я тебе и поверил, — пробормотал Дон и провалился в сон.
Ему приснилось, что Елизаров и Аполлинариев стало много. Их клоны заполонили собой всю Землю. Они ездили на малиновых трамвайчиках с надписью „Молоко» и с жуткими ухмылками спаивали людей своим зельем. А бедные люди становились микроскопическими, им было страшно и они звали маму...
Проснувшись Дон понял, что ему трудно двигаться. Перед глазами была какая-то белая пелена. Ничего не понимая, он дернул рукой и высвободил ее. Снял туалетную бумагу с лица, с трудом сел на кровати, к которой, как оказалось, был примотан. Сунул ноги в кеды, сделал шаг и свалился — шнурки были завязаны.
И тут он услышал дикий визг. А потом — тишина. Дон ошалело выскочил на улицу как был, в одних трусах, босиком. Надо было что-то делать — спасать, материться или воевать — он еще не решил, что.
— А-а-а!!! — навстречу бежал Васька с выпученными глазами. — Люську зарезали!
„Началось!» — мелькнуло в голове. Он перехватил Ваську, который, похоже не собирался останавливаться.
— Где?! — выкрикнул он сипло.
Васька ткнул в сторону елок, которых опять стало три. Дон понесся туда. Из столовой выбежали Бабнина и Панса. Люська лежала в траве. Дон увидел на ее светлом платье алые пятна, сбавил ход — ноги вдруг обмякли — и столкнулся с Аполлинарием, который, топоча ножищами, тоже спешил к Люське.
— Убъю, гады! — зарычал он и попытался его ударить. С таким же успехом можно было треснуть по четырехсотлетнему дубу. Рука заболела немилосердно.
— Да погодь ты! — прогудел Аполлинарий, взял Дона под мышку и понес к месту происшествия.
Люська не шевелилась. Лица было почти не видно — просто кроваво-красное пятно. Дон потянул носом: пахло чем-то забыто-знакомым — сладковатый, приятный запах забивался в ноздри.
— Люська, — шепотом позвал появившийся откуда-то Генка. — А че от тебя гуашью так воняет?
Люська приоткрыла один глаз.
— Это как будто кровь, дурак, — сообщила она Генке и встала.
— Тьфу ты! — в сердцах сплюнул Дон. — Поставь меня на место!
Аполлинарий аккуратно поставил Дона. Баба Нина схватила прутик и саданула по первому попавшемуся гаврику. Им оказался Васька, прибежавший обратно.
— Вот вам, остолопы! — тоненьким голоском кричала Бабнина, охаживая Вась-Вася.
— А я-то тут причем?! — вопил Васька, уворачиваясь от прутика.
Панса тихо матерился сквозь зубы. Люська, с лицом красным, как у индейца, со страхом смотрела на кашу, которую заварила, и теребила подол платья.
— Я только пацанов хотела напуга-а-ать! — разревелась она.
Дон, хромая, пошел одеваться. Он где-то ссадил большой палец на левой ноге. По пути он встретил Наташу. Непричесанная, в одном халатике, она спешила на помощь.
— Мальчики Люсю обидели? — спросила она.
— Обидишь твою Люсю, как же! — неожиданно грубо ответил Дон и сник, увидев обиду в чудных глазах. — Где она гуашь откопала?
Наташа, ничего не понимая, пробормотала:
— Я в город ездила, купила им альбомы, краски, игрушки.
— Спрячь все это, — посоветовал Дон. — Неизвестно, что им в еще в голову взбредет.
Извинившись, он похромал домой. Следом ввалился взъерошенный Санька.
— Нет, ну ты видел, что она учудила? — добродушный Панса был искренне возмущен. — Вчера, перед твоим приездом, они трамвай оккупировали и на нем летали, позавчера бухнули пачку соли в суп, который Бабнина на обед варила... А если у кого приступ сердечный случится?
— Не случится, — нарисовался в телевизоре Феофан. — У них хорошие показатели и к тому же, мы бы не стали рисковать здоровьем наших подопечных.
— Уйди отсюда! — рыкнул Дон.
Феофан скорчил обиженную мину и исчез.
За завтраком царило мрачное настроение. Васька шмыгал носом и переживал незаслуженное наказание, Люська смущенно розовела, но не от стыда, а от гуаши, Генка молчал по обыкновению. Только плечи в голову вжимал, когда Бабнина громыхала кухонной утварью.
Наташа сидела, закусив губу, и ковырялась в омлете.
„Так не пойдет», — решил Дон.
— Мяч баскетбольный есть?
— Есть, — кивнул Панса.
— Гавриков нужно измочалить. Чтобы дурь из них выветрилась.
Они разделились на две команды: гаврики, Дон и Елизар против Пансы с Наташей и Аполлинарием. Мочалили гавриков до самого обеда. Пухленькая Люська отказалась играть уже после второго тайма, зато болельщицей она оказалась отменной. Орала до хрипоты, поддерживая всех и сразу. Гора-Аполлинарий играть не умел совершенно и только широко разводил ручищи, стоя посередине поля. Вась-Вась и Генка с легкостью под них подныривали, а у кольца их ждал Дон, чтобы забить очередной гол.
— Так не честно! — кричала невысокая Наташа, подпрыгивая в защите.
Елизар часто забивал своим же, не успев до конца разобраться в правилах и коварно симпатизируя Пансе, который был добрее Дона.
— Да что ж ты творишь, бестолочь! — орал ему Дон. Елизар только смущенно улыбался.
Победила дружба, потому что, как оказалось, очки уже давно никто не считал. В конце-концов Генка бросил мяч через голову и „чисто» попал в корзину.
Трибуны в виде Люськи восторженно взревели. Генка зарделся смущенно.
— Руки мыть и обедать! — позвала Баба Нина.
По пути к столовой Люська взбежала на пригорок и, приставив ко лбу руку козырьком, стала осматривать окрестности.
— Чур я — царь горы! — заорал Вась-Вась и спихнул Люську с пригорка.
— Вы что, Василий Сергеич, с ума сошли?! — выкрикнула обиженно Люська.
— Я э-э-э... — Васька удивленно смотрел на свою замызганную порванную футболку и царапину на коленке.
Геннадий Палыч положил аккуратно баскетбольный мяч и начал протирать очки.
Вожатые напряженно вытянулись в струнку, напоминая сусликов в поле.
— Сто лет в баскетбол не играл, — смущенно улыбнулся Геннадий.
— И я! — Василий хлопнул друга по плечу. — Классно оторвались!
„Кончился карнавал», — понял Дон, закрыл глаза и выдохнул с облегчением.
Обедали молча и торопливо, стараясь не смотреть друг на друга. Возникло чувство неловкости — как будто все накануне участвовали в грандиозной попойке, а протрезвев, мечтали забыть о безобразиях, которые там творились.
— Эй, Феофил... как тебя там... Протокоп... Феофан! — взывал Дон к старенькому „Горизонту». Феофан нехотя появился.
— Да ладно тебе, не дуйся, — миролюбиво предложил Дон. — Я же на тебя как на своего наорал.
Феофан явно обрадовался, что его приняли за своего.
— Кончился ваш эксперимент, — сообщил Дон. — А что теперь? Все себя неудобно так чувствуют...
— Это пройдет, вот увидите, — успокоил Феофан и снова исчез.
Вечером Дон развел костер и стал терпеливо ждать. Первым, естественно, притопал Панса.
— Хороша поляна! — одобрил он.
— Это Бабнина постаралась, — ответил Дон. На маленьком столике, вкопанном в землю красовалась бутылка коньяка, пакет молока и закуска.
— Кстати, она к Мотьке подошла, пошептала ему что-то, тот дзынькнул согласно и они куда-то улетели, — озадаченно сообщил Дон. — Куда?
— На шабаш, наверное, куда еще? — беззаботно ответил Панса.
Дон поперхнулся коньяком и решил на всякий случай ничего не уточнять. Молча подтянулись бывшие гаврики. Они сияли чистотой и неуверенно переглядывались.
— Ну как вы? — тихонько спросил Дон у Людмилы.
— Хорошо! — неожиданно легко ответила женщина и зассмеялась. Вы знаете, просто хорошо. Какая-то часть меня осознавала, что на самом деле я сорокапятилетняя женщина, обремененная одиночеством и житейскими проблемами. Но, честно говоря, я наслаждалась этим маленьким путешествием в детство.
И сразу как-то потеплело, и все расслабились.
После второй Людмила хихикнула:
— А как я вас разыграла!
— Да уж, на славу, — согласился Дон. — И вообще, будет всем нам что вспомнить. Все шумно согласились и с интересом посмотрели на Аполлинария, ожидая действия молока. Он быстро захмелел, исполнил свой ритуальный танец и стал мирно похрапывать. Елизар заботливо отгонял от него мошек, щурился на огонь и молчал.
— Сегодня „Королевская ночь», — пробормотал Василий.
— Как? — спросил Дон.
Вася повернулся к нему. Его круглое лицо засветилось от приятных воспоминаний.
— Ты что, в пионерском лагере никогда не был? Королевская ночь — это последняя ночь. Тогда всех пастой зубной разрисовывают и издеваются по-всякому.
— Точно! — вспомнил Панса. — Сашка, помнишь, как мы Кольку-ябеду к кровати туалетной бумагой примотали?
— А чего мне вспоминать? — возразил Дон. — Меня самого сегодня... так это был ты? — дошло до него.
— Я-а-а, — загыгыкал Панса.
— Придурок, — добродушно резюмировал Дон. Ругаться не хотелось — пахло костром и хвоей, коньяк приятно согревал изнутри — чего еще человеку надо?
— Между прочим, на Земле уже проводился опыт с омоложением, — сказал Елизар Дону. — Я точно помню, что где-то читал. Там люди омолодились, но не все. Только те, кто был действительно молод душой. Мы решили действовать немного по-другому.
Дон остолбенел.
— Так вы нарочно это все сделали?
— Угу, — кивнул Елизар. — Проверка терпимости жителей Земли. Особенно нам было интересно посмотреть на вас.
— Я что, самый нетерпимый, что ли? — почему-то обиделся Дон.
— Самый противоречивый, наверное, — подумав, ответил Елизар. — Вы все создали мир в миниатюре, так называемый микрокосмос. А ваши тайные терзания оказались для нас очень интересны.
Дон смутился.
— А вы просто спросите, — посоветовал Елизар и отвернулся, словно ничего не говорил.
— На свадьбу пригласишь? — решившись, спросил Дон.
— Какую свадьбу? — не понял Панса и перехватил тоскливый взгляд друга. К ним приближалась Наташа. — Вот ты дурак! — захохотал он. — Ну дура-а-ак! Наташка — она же сестра моя двоюродная, сюда приехала мне помочь. А я тебе не сказал, что ли? А ты чего подумал?
— Ничего, — сказал Дон, глупо улыбаясь. — А к нам новые гаврики приедут?
Лариса Турлакова © 2010
Обсудить на форуме |
|
