|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Добрая фантастика Николай Синицкий © 2010 Неврилит Страна уже перестроилась. Окончательно сломали хребёт так и недоразвитому социализму, заодно вычеркнули из жизни несколько поколений людей, честно и добросовестно строивших города, гидростанции, разведавших богатейшие запасы сырья.
Я уже был на пенсии, жил в деревне и наблюдал за творившимися в стране безобразиями со стороны. С большим трудом, со многими потерями, чуть-чуть не пропал, но всё-таки выбрался из этого мутного перестроечного потока. На его берегу уже ни чего не светило. Но здесь, в деревне хотя бы можно было доживать спокойней. Смирился с донашиванием одежды, экономией в питании, неучастием в жизни, никому ненужностью.
Всё сбил приезд Генки, правда, теперь уже Геннадия Григорьевича. В той, старой жизни мы оба были геологами. Молодость, энтузиазм, романтика захлёстывала с головой. Страна дыбилась новостройками, полезные ископаемые требовались позарез! Уже не понимая, не воспринимая тех старых маразматических политиков, мы выполняли задачи Родины. Мы искали руду. Объединённые единой целью, одним образом жизни, мечтали не о дачах и машинах, а о находках. И они были! И мы были счастливы! В борьбе с естественными трудностями, это была самореализация, самодостаточность, определяющие назначение человека на Земле! А куда только не заносили нас эти поиски! Горы, степи, тайга, ночёвки в палатках, у костров, в полусгнивших зимовьях — всё прошли!
Сегодня это не надо ни детям, ни тем более внукам. Они видят свою реализацию в делании денег. Для этого не надо лезть в тайгу, молотить километры. Для стариков же ни чего не осталось светлого, кроме воспоминаний. С Григорьевичем мы не виделись 15 лет, поэтому воспоминаниям не было конца. Конечно, на радостях было выпито изрядно водки.
— Михалыч, а помнишь, конец сезона 85 года, когда мы ночевали в зимовье? — Он достал из сумки мешочек, в который мы раньше отбирали пробы.
— Ну, ещё бы не помнить! И ночёвка и последствия до сих пор загадочные. — Я внимательно посмотрел на мешочек. — Ты, что сохранил его?
— Да! Забирай на память! Ты думал, что же тогда случилось?
А произошло тогда что-то непонятное. В самом конце того полевого сезона мы с Геной пошли в двухдневный маршрут. С ночёвкой нам здорово повезло. Подвернулось старое, видимо, давно заброшенное, зимовьё. Полуразвалившееся, с проваленной, заросшей мхом крышей, оно выглядывало пустыми глазницами окон из заросшей крапивой поляны. Вдали от жилья, на фоне уже сумеречного леса, при лунном освещении навевало ощущение зловещей сказки. Лучшего места для шабаша нечистых сил трудно было найти, но мы были слишком усталые, чтобы о чём–то серьёзно задумываться, да и ночлег надо было готовить, а сказки — и воспринимались, как сказки. Быстро разгребли гнилой хлам, натаскали елового лапника, получилась неплохая лежанка. Растопили печку, сделанную из обыкновенного железного ведра, благо не до конца сгнившего. Сварили котелок чая, разогрели банки с кашей. За едой обсудили завтрашний день и завалились спать.
Проснулись рано. Через маленькое оконце, зимовьё освещал пыльный, солнечный лучик. Было тихо, только снаружи доносилось щебетание птиц. Поёживаясь от утреннего холодка, мы сидели на лапнике, оглядывались по сторонам. Казалось, что–то произошло, а что — понять не могли.
— Лёша, ты ночью ничего не слышал? — спросил наконец Гена.
— Нет, спал, как убитый, но вот сон приснился очень странный. А ты что слышал?
— Можешь не верить, но я отчётливо слышал, как скрипела дверь, и кто–то вошёл.
— Ну, ты даёшь, кто же мог заходить сюда в такой глуши, разве что медведь, так он наделал бы здесь делов. Во всяком случае, оставил бы следы. А больше ты ни чего не слышал?
— Даже видел. — Он поёжился — Трудно поверить, но я видел и слышал всё собственными глазами и ушами.
— Ну, давай рассказывай, что ты видел, а то мне становится не по себе. — Видимо, сказками бабушки всё-таки вогнали в нас страх перед неизвестным.
— Так вот, проснулся я от скрипа двери. Как и ты подумал, кто же может придти сюда в такой глуши. Смотрю, заходит совсем маленький человек. Даже не человек, а существо, всё мохнатое, хотя руки, ноги, глаза, уши и всё остальное вполне человеческое. Огляделось оно и уставилось на меня. Было жутковато, но я не мог даже пошевелиться, чтобы разбудить тебя. Сидел вот, как сейчас, только загипнотизированный. — Он на мгновение замолчал, потом продолжил: — Вдруг увидел, что у него зашевелились маленькие губки, это было даже забавно. Страх прошёл, я представил, что передо мной говорящая игрушка, но в тот же миг понял, что он со мной разговаривает... Лёша, а ты что так на меня уставился? Ей Богу, я с ним разговаривал, то есть он мне говорил, а я, разинув, рот слушал.
— Гена, успокойся, я верю тебе на все сто процентов. Даже больше, давай я тебе расскажу, что произошло дальше. — Он тоже уставился на меня.
— Значит и ты не спал,.. и всё видел.
— Нет, я в как раз спал, но видел эту сказку во сне. Отсюда вывод: мы оба видели, как ни удивительно, одинаковый сон.
— Лёшка, такого не бывает.
— Генка, а говорящие «чебурашки» в лесу бывают?
— До сегодняшней ночи не видел, а теперь не знаю, что и думать. Но рассказывай, что же происходило по твоей версии дальше.
— Хорошо, проследим это действительно странное событие до конца. Существо это беззвучно шевелило губами, и в тоже время, как навязчивая речь, слова отчётливо воспринимались. Я даже мотнул головой в ответ, когда он поздоровался. Так у тебя было?
— Пока, очень даже так. Продолжай.
— Он сказал, что мы у него в гостях и много лет он уже людей не видел. Потом пошла непонятная околесица о роде людском. Он нёс её долго, из всего я понял только, что люди ему сильно не нравятся. Они изводят природу, которая их породила, изводят себе подобных и вскоре изведут свой и его мохнатый род. В общем, вещал скорый конец света. Знаешь, на фоне сегодняшнего обращения с природой, с бесконечными войнами на земле, его вещание в полутёмном зимовье выглядело очень убедительным.
— Вот, черт, даже впечатления навеял одинаковые! — Не выдержал Генка. — Пожалуй, я соглашусь с тобой. Всё-таки это был сон. Рассказывай дальше, у тебя хорошо получается, прямо, как у моей бабушки.
— Это потому, что я рассказываю сон, а не как ты: «очевидное — невероятное». Другое дело, как мог присниться, совпадающий до мельчайших подробностей, сон сразу двум разным людям?
— Ну, этому можно найти объяснение. Мы за день намотались и ночью были в совершенно одинаковом состоянии, а тема разговора постоянно на слуху.
— Наверно, ты прав, посмотрим, чем можно объяснить продолжение. Дальше самое главное. Он говорил, что мир ещё можно спасти, что основная беда не в губительной технике и даже оружии, а в самих людях. Они так изощрённо научились врать ради сиюминутной корысти, что уже сами себе верят. Это болезнь человечества. Если не перебороть её в ближайшее время, то всех нас ждут очень тяжёлые времена и они не за горами. Их мохнатый лесной род долго бился и изобрёл вакцину, которая может помочь всем вместе выжить. Мы, с тобой, показались им достойными доверия, и они вручают её нам с надеждой, что мы правильно сможем ей воспользоваться. После этого он попрощался, опять скрипнула дверь и, наверно, мы с тобой проснулись.
— Никогда бы не подумал, что среди тайги, когда голова болит о работе и как добраться хотя бы до любимой палатки, могут возникнуть мысли о спасении мира, да ещё обсуждать такие проблемы с лесной чертовщиной.
Я встал и обошёл зимовьё. Везде, одна гниль. Только в углу, насыпана кучка белого порошка и выглядела как свежая. Взял его щепотку, понюхал: «похожа на муку, только запах кисловатый».
— Генка, может, вот это нам оставил Чебурашка?
Генка понюхал порошок, потом лизнул его на пальце.
— Ну, вылитый «неврилит». Ладно. Давай-ка лучше выбираться в лагерь.
На всякий случай он всё-таки насыпал порошка в пробный мешок.
— Сделаем анализы на базе.
Возвращались в лагерь мы разными маршрутами. Путь лежал по заведомо пустым породам и не требовал особого внимания. Где–то через час я почувствовал, что скрупулёзно стал присматриваться к породе и детально её описывать в дневнике. Прекрасно понимая, что это совершенно пустое занятие, настырно продолжал добросовестно, как по учебнику, записывать наблюдения. Мало того, в памяти начали всплывать случаи, когда я где–нибудь привирал, даже оглядывался, как будто искал, кому бы в этом признаться. «Надо же, сон-то заклинило в мозгах!». Я гнал эти мысли, но бесполезно, они преследовали меня до вечера. Только на подходе к лагерю почувствовал, что прихожу в себя. Наконец, начал понимать, конечно, это не воздействие «неврилита», это реакция психики на человеческое, и моё в том числе, враньё. Болезненно она его воспринимает и, пожалуй, может искалечить душу. Испугался за Генку, у него более впечатлительная натура, а потом он ещё и лизал эту дрянь. В лагере его ещё не было. Остальные ребята вернулись с маршрутов, приставали с расспросами, но я быстро поужинав, ушёл в палатку и стал ждать. Он вернулся, когда уже совсем стемнело, угрюмо зыркнул на меня, молча переоделся и пошёл ужинать. Уже на выходе бросил:
— Пистолет убери со стола, это оружие, оно стреляет.
Оружие и правда часто лежало где попало, но все были свои, никому и в голову не могло придти взять в руки чужое оружие. Да и куда его было здесь прятать? Так же как он, под спальный мешок? Никогда раньше он не делал таких замечаний. Видимо, на него всё ещё действует это зелье. С кухни доносились громкие голоса, наверно, и там он нашёл беспорядки. Я уже не в силах был что-то понимать, залез в спальный мешок, укрылся с головой, усталость взяла своё, быстро уснул.
На следующий день прилетел вертолёт и вывез отряд на базу партии. Как всегда, встреча с семьёй, с товарищами отодвинула все остальные заботы. Но я старался не выпускать из поля зрения Генку. Он явно изменился, даже его жена всё допытывалась, что с ним случилось. Совершенно неожиданно признался, что в молодости похаживал «налево», правда поклялся — сейчас любит её одну. Не дождавшись от меня вразумительных объяснений его поведения, она почему-то мне высыпала всё, что думает о мужиках. Но самое главное он выдал на отчёте. Начал с того, что руководство партии из совершенно неперспективных аномалий раздувает мыльные пузыри, мы там работаем, закапывая народные деньги. Заявки от отрядов выполняются из рук вон плохо, лаборатория опаздывает с анализами. Всем досталось. Нашу работу, конечно, оценили, хотя впечатление от самого отчёта осталось неоднозначным. Вскоре я на месяц уехал подменить заболевшего геолога, а когда вернулся, у Гены уже не было никаких отклонений. Выражение и поиски правды были соответственно текущим обстоятельствам. Мы оба были этому рады. Такую прямоту люди абсолютно разучились воспринимать.
— Вот, Григорьевич, а «Чебурашка» тот оказался прав. Может, надо было применить его «вакцину». Перемены не заставили себя ждать и уж больно крутыми оказались, а враньё льётся, как из водопровода.
— Я, конечно, не верю в «Чебурашек». Мы сами хотели перемен. Кто же мог подумать, что они вырастут в такой обман. Кто мог подумать, что стране не надо будет геология! Не нужны будем мы, годами подготовленные к этой профессии.
— Да, мы хотели перемен. Но, похоже, сами и взрастили эту ложь. Вспомни, сколько её тогда было! Мы ведь ей не противились, старались не замечать.
— Помню! Но меня отец, школа научили работать, приносить пользу людям, стране, я и работал! Учился, набирался опыта и работал! И вдруг оказался лишним! Ни работы, ни каких запасов, ни даже самой геологии.
— Вот, это самое главное. В этой ломке перечёркнута жизнь святых людей, выстоявших в ту кровавую войну, возрождавших страну, а заодно и наше рабочее поколение. Кому-то застило глаза богатством природных ресурсов. Под шумок перестройки они ловко перетекли в нужные руки. Но, давай признаемся себе, мы опять и пальцем не пошевелили препятствовать этому! А неучастие в политике, не уберегает от её последствий.
— Да, Михалыч! Истинная правда. Бороться за своё мы так и не научились.
— Ничего, Григорьевич, жизнь, как феникс, восстанет из пепла! Жаль только тех, кто не выжил. Сколько товарищей сгорело в этом горне! Давай помянем их доброй рюмкой водки.
Встреча, разговор, видимо сильно разбередили душу. Такие мысли уже не отпускали последнее время. И как-то ночью приснился совсем уж чудной сон.
Буд-то решил я всё-таки восстановить справедливость в этом мире. Хоть один раз попробовать победить ложь. Задумано — сделано! Как всё гениальное, план был очень прост. Надо только исхитриться, и подсыпать «неврилита», в места обитания элиты (хотя, какая это элита, раньше таковую называли «малиной»). Экспериментировать в области, смысла не было — «рыба гниёт с головы». Продал свою маленькую мастерскую, которой выживал последние годы. На вырученные деньги купил билет до Москвы. Созвонился с дальними родственниками, обещали приютить на пару дней.
Жена до слёз просила не ездить, но не смогла поколебать моей уверенности. Настолько сильно достали велеречивые выступления депутатов и постылая нищенская жизнь пенсионера.
И вот я уже еду в плацкартном вагоне фирменного поезда. За окном — необъятные просторы Сибири. Среди них всё те же убогие деревеньки с погостами, с покосившимися, чёрными домами, но теперь уже с заброшенными пашнями, развалившимися фермами. А вокруг бескрайние поля, вдали бесконечные горы, покрытые богатейшей тайгой. Чувствуется какая-то однобокость жизни. Кто эти люди, проживающие в таких деревнях? Их можно назвать хоть как, только не хозяевами своей земли! Похоже, могущество России, если и будет прирастать Сибирью, то вовсе без тех, для кого это малая родина.
Но вот, наконец, и Москва. Это уже не та, старая добрая, гостеприимная столица. Такое впечатление на меня произвёл бы Чикаго! Быстро проскочив через вокзальную суету, нырнул в метро. Здесь, как всегда, красиво, рационально, быстро, даже шум электричек несёт какую-то надёжность. Напряжённость, вызванная необычной миссией, исчезает. Выйдя на нужной станции, не оглядываясь, добираюсь до знакомого дома. Хозяева встретили радушно, хотя привёз им только грибов да ягод. Гость из Сибири для них, как с Мадагаскара. Немного пообщавшись, прикинулся усталым, быстро ушёл спать. Всё равно им не объяснишь, почему при всех богатствах Сибири, я выгляжу таким бедным.
Утром хозяева убежали на работу. Я сразу достал большой пакет и сложил в него два малых пакета с «неврилитом». Они выглядели безобидно и напоминали расфасованные в магазинах пакеты с мукой. Сверху закрыл ветровкой. Надел джинсы и белую рубашку в полосочку, посмотрелся в зеркало. Может на москвича я и не похож, но за жителя ближайшего Подмосковья пожалуй сойду. Теперь не менее главное: вложил сбоку правой туфли между двух картонок половинку бритвенного лезвия. Пошевелил ногой, лежит крепко и не мешает. Вот теперь я готов сделать доброе дело, (а возможно пострадать за него). Наверно, на взгляд агента «007», мои приготовления смешны, но я учился не в спецшколе, а на нескольких прочитанных аляповатых детективных романах.
Позавтракав, отправился сразу на Красную площадь.
Там были только редкие прохожие. Я не знал, заезжает ли правительство через ворота Спасской башни, но надеялся, что и через них тоже. Уже подходя к ним обернулся, никто меня не преследовал. Я наклонился, как бы завязать шнурок, быстро достал лезвие, чиркнул им по пакету так, чтобы разрезать большой и один из малых пакетов. Потряхивая пакетом, двинулся дальше. Порошок, тонкой струйкой тёк из мешка, посыпая брусчатку. Уже за мавзолеем я понял, что делаю лишнее, да и мешочек почти пустой. Ещё раз оглянулся назад: сильно не бросаясь в глаза, белая полоска всё-таки была видна. Половина дела сделана, нюхайте господа! Вытряхнув остатки порошка, окрылённый успехом, я скорым шагом двинулся к Белому дому.
Не доходя до первого крыльца, проделываю те же манипуляции с мешочком. Процесс пошёл. Спокойно прохожу крыльцо и вижу, как на втором появились два милиционера. Они закурили и, разговаривая, смотрели в мою сторону. Внутри всё похолодело, но я стойко продолжал идти на встречу судьбе.
— Эй, дед, у тебя что-то сыплется из пакета. — Я приподнял пакет и притворно воскликнул.
— Вот, ёлки-палки, всю муку рассыпал. — Начал комкать пакет, при этом из него ещё сильнее посыпалось. Мы находились уже друг против друга, оставалось два-три шага, чтобы я ушёл, но их-то и не хватило. Видимо, старший из милиционеров решил показать пример бдительности.
— Подожди дед, покажи, что у тебя в пакете? — Он подошёл ко мне вплотную.
Я прижал пакет к себе и собирался уходить, это его ешё больше насторожило.
— Давай, давай показывай. — Он уже крепко держал меня за руку.
— Я же говорил, мука это. Где-то зацепил пакетом, видите дырка в нём.
Тут подошёл и второй милиционер.
— Может это наркотики? — Предположил он.
— Ну да, а я наркобарон! Пустите, мне идти надо. — Но они уже меня не слушали, разглядывая порванный мешок, принюхиваясь к порошку. Один из них, лизнув его на пальце, долго морщился, наконец, сказал:
— Мука так не кислит, здесь что-то неладно, вызываем наряд, пусть с ним разберутся в отделении. — Он куда-то позвонил по радиотелефону, требуя машину.
Я уже понимал, что вляпался, но всё-таки попытался ещё раз уговорить их.
— Мужики, отпустите, ради Бога, ну не там вы криминал ищете, мне же сегодня ещё в Иркутск ехать, вот билет.
— Давай сюда все документы, может, и получишь их в отделении. — Они отобрали у меня документы, а тут и «воронок» подкатил. Из него вылез молодой мордоворот с причёской «ёжик», вылитый «браток». Он открыл заднюю дверь машины и недолго думая, схватил меня за шиворот рубашки, затолкнул внутрь, при этом успел дать хорошего пинка под зад. Вот такого я уже стерпеть не мог. Развернувшись, я ему наотмашь съездил по морде. На миг они все онемели, но только на миг. «Браток» заскочил в машину и рявкнул:
— А ну давай руки! — Тут же щёлкнули наручники. — Поехали, я с ним. — Дверь захлопнулась, машина тронулась.
— Ну что гад, будем рассчитываться? — Я даже ответить не успел, как получил удар в под дых. Дыхание перехватило, как рыба, пытался глотнуть воздух, но его не было. Немного оклемавшись, получил ещё один удар, уже по почкам. Пока ехали, он несколько раз весьма профессионально прикладывался ко мне.
В отделении, сдавая меня дежурному, «браток» сказал:
— Буйный дед, оказал сопротивление, рассыпал какой-то порошок возле Белого дома. Вот его документы и пакет.
Пожилой капитан за окошечком принял мои вещи, внимательно посмотрел на меня, понюхал порошок, на пальце так же лизнул его и опять уставился на меня. Видимо, его терзали сомнения: по внешнему виду (по его представлению) я не был похож ни на торговца наркотиками, ни на диверсанта, рассыпающего сибирскую язву, да и порошок по вкусу не напоминал наркотик.
— А чего ты дед так скрючился? — Неожиданно спросил он.
— Живот разболелся от общения с вами. — «Браток» рядом довольно хохотнул.
— Значит не без юмора, мы таких любим, ну рассказывай, что это за порошок у тебя?
Я уже чувствовал, что тоже нанюхался и «неврилит» не даёт врать. Собрав все силы, постарался объяснить ему, что это совершенно безвредное вещество, надробленное из природного камня, оно только почему-то заставляет людей не врать. Сам хотел бы узнать, в чём тут дело. Наверно, даже в этом заведении, не часто слышали такую абракадабру, Было видно их изумление. Наконец капитан не выдержал и приказал «братку»:
— Отведи пока его в камеру, да смотри, чтобы там его не трогали, он явно не в себе. Порошок отнеси на экспертизу, попроси, чтобы быстрей сделали.
Так мне несколько часов посчастливилось провести в «обезьяннике» Уже поздним вечером меня опять подвели к тому же капитану. К своему удивлению здесь же был мой родственник Василий. Значит, нашли его номер телефона в документах. В отделении царил какой-то переполох. Было много сотрудников. Они все что-то оживлённо обсуждали. Капитан опять долго смотрел на меня, потом, подавая документы, сказал:
— Порошок ваш каменно-минеральный, больше в нём ни чего нет. Остальное — это всё ваши домыслы. Состава преступления в этом нет. Но мой вам совет: поскорей уезжайте отсюда. В вашем возрасте лучше сидеть дома. Махина, на которую вы замахнулись, раздавит и не заметит, слишком велики у неё здесь интересы. Порошок выбросьте, это не способ борьбы, даже если бы он сработал — это дробина слону... До свидания.
«А капитан-то с понятием» — подумал я, (но он не знал, какие таинственные силы, миллионы лет законсервированные в камне, могут освободиться при его дроблении).
— Ну, ты даёшь, Михалыч! — Воскликнул Василий, когда мы вышли. — Ты заметил, как они все переполошились?
— Заметил, наверно, что-то случилось.
— Точно, случилось. Капитан мне вкратце рассказал, чем ты тут занимался и, похоже, твоя заслуга, в том, что случилось! Представляешь, они всем отделением и даже лаборатория написали заявления в отдел собственной безопасности обо всех своих «крышеваниях», взятках, побоях, подделках анализов, коррупции начальников. Ты представляешь, какая это бомба?
Я не представлял пока ничего, тем более такого результата, мне уже просто хотелось домой.
— А ты знаешь, — он ненадолго задумался, затем продолжил: — чем это для них может кончиться? — Я уставился на него. — Их обвинят в наговорах и минимум всех уволят, а особо ретивых могут и посадить. Так что,
пожалуй, ты оказал им медвежью услугу.
Я молчал, совершенно не зная, как это воспринять. Не зря говорят: «добрыми делами устлана дорога в ад».
— Давай я провожу тебя до вокзала, чтобы больше ни чего не случилось.
Там мы и распрощались, а через некоторое время я уже мчался в поезде домой. Дорога как-то смазалась в памяти, не оставив следа. Несколько дней дома я был как в воду опущенный. И вот однажды, сидя в каком-то оцепенении, почувствовал, что сильно болит грудь и кто-то вовсю трясёт за плечи, пытаясь что-то выпытать. С трудом подняв голову, увидел, что сижу за столом, на нём пустая бутылка водки, какая-то закуска. За плечи трясёт, вернувшаяся из города от внуков, жена. Оказывается, я спал, навалившись грудью на стол. Я покрутил вокруг тяжёлой головой, погладил болевшую грудь и спросил жену:
— Где я? Уже вернулся из Москвы, где Генка? — Она смотрела на меня, как будто первый раз видела.
— Какая Москва, какой Генка? Ты дома! Разве можно в твоём возрасте столько пить! Так можно оказаться и подальше Москвы.
И тут до меня начало доходить: всё это результат выпитой водки (наверное, к тому же «палёной»), ночных размышлений о жизни. «Но надо же такому присниться! И так правдоподобно!»
Ещё толком не осознав где сон, а где явь, тихонько отстранив жену, я вышел на крыльцо. За огородами, на горах пышно зеленел лес, спокойно несла свои воды речка, уже жарило по-летнему солнце. Вроде всё, как прежде, жизнь продолжается. Пить надо меньше! Но не отпускал ноющий осадок. Куда-то несётся жизнь мимо тебя, ни поучаствовать в ней, ни воздействовать. И себя жаль, и людей, для которых Родина стала мачехой. Что это: судьба, рок или постыдная слепота и доброта — отдать в руки беспринципных рвачей богатство целой страны, нажитое непомерным трудом и даже кровью нескольких поколений? Нет ответа.
Я опять глянул на лес. «Вот он же, смог оправиться после зимних морозов. Наверно, со временем и страна оправится от бури. Жаль только, что уже без меня».
Февраль 2005 года. Иркутск. Синицкий Николай.
E-mail: Sinivit@yandex.ru
Николай Синицкий © 2010
Обсудить на форуме |
|
