|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Россия 2050 Девятайкин Дмитрий Курбатович Маргарита © 2009 Живая жизнь Сегодня я умру. Именно сегодня. Не завтра. Не через несколько дней. Когда четко планируешь свою смерть много месяцев, ее ожидание становится обычным, рутинным и даже не противным.
Я просто умру. На благо своего народа. Нет, не надо сдерживать смех. Сегодня я умру. И поэтому буду пафосна как никогда.
Сейчас я еду в поезде. Поезде метрополитена. Вагон полон, поэтому трудно за что-нибудь зацепиться. Меня заносит в разные стороны, особенно, когда поезд тормозит. Но ничего. На следующей остановке выйдет много людей. Я знаю. Часто езжу по этому маршруту. И я куда-нибудь присяду...
Потом мне предстоит долгий и нудный путь в сердце Москвы. Конечно, давно надо было переехать поближе к месту работы. Но разные обстоятельства не давали об этом даже подумать. А сейчас думать поздно. Можно сказать, что я уже мертва.
Станция. Поезд тормозит и мимо меня, толкаясь и возмущенно сетуя на окружающих, протискиваются люди. Я и сама пытаюсь слиться с кем-нибудь, чтобы не получить в живот чемоданом, которых почему-то очень много у серьезных и чисто выбритых мужчин с суровыми глазами. И чтобы мою сумку не вздумал вырвать какой-нибудь хулиган...
Вся наша жизнь ужасна. Мне даже легко из нее уходить...
Диктор мерно вещает о том, что двери закрываются. Я зеваю и шлепаюсь на ближайшее свободное место. Как и думала — почти весь народ вышел здесь...
— Черт... Как же я не хочу умирать.
Эти тихие слова вырываются непроизвольно и совсем не в тему окружающего дня. Если кто-то и услышал, то усмехнулся, отворачиваясь и пытаясь заснуть под мерное покачивание поезда. А может, принял мои слова за какую-нибудь чепуху, подумав про то, что зеленоволосая девица явная суицидница.
Но это не так. Я хочу, чтобы людям было хорошо. По крайней мере, лучше, чем сейчас.
— Простите, — шепчет мне в ухо вкрадчивый голос, — но вы слишком молоды, чтобы думать о таких глупостях.
— Простите, — в тон шепчу я, будучи не в силах обернуться на своего соседа, чьи губы все еще застыли около моих ушей, — это вырвалось случайно.
— Ничего, — голос усмехается. Я слышу обрывки странной, давно не модной нынче мелодии. И она тут же обрывается. Плечо чувствует холод — обладатель голоса отодвинулся и теперь на меня дует ветер из открытого окошка.
Я оборачиваюсь на него с некоторым удивлением, а может, просто потому, что нечего делать и хочется себя занять. Это мужчина, молодой, возможно, даже моложе меня. Но выглядит он как дурачащийся ребенок. Одежда, прическа, взгляд, выражение лица. Все это выдает в нем расслабленного, не отягощенного громоздкими рамками человека. Смешная коробочка торчит из кармана серой куртки, от нее идут длинные провода наушников. У меня в детстве были такие. Сейчас у всех беспроводные.
— Разве это удобно? — интересуюсь я, продолжая осматривать соседа.
Необычная у него внешность. Ярко-красные волосы в удивительном беспорядке торчат верх. Под распахнутой курткой (Господи, молния! Из какого он века?) на черной футболке виднеется кровавая буква «А», обведенная в круг. А брюки — как же они называются?.. Джинсы? Так одевались во времена молодости моего дедушки!
— Это интересно, — улыбается молодой человек. У него очень приятная улыбка. Живая. Парень замирает на пару секунд и протягивает мне руку. — Сергей. Можно просто...
— Сергей, — обрываю я, пожимая ладонь в ответ. — А я Сима.
— Сима, — задумчиво произносит он, словно пробуя имя на вкус. — А почему вы... такая зеленая, Сима?
— Это интересно, — с иронией отвечаю я.
Он изучающе смотрит в мои глаза. Снова улыбается:
— А все-таки?
— Вы что, никогда не встречали монохромников? Да, явление не слишком модное, но...
— Я не об этом. Почему именно вы такая зеленая? Чем вас это привлекает?
Чем? Зачем ему это знать?
И все же я отвечаю:
— Мне просто нравится этот цвет. Он гармонизирует с моим внутренним миром, с отношением к жизни. Зеленый — это цвет природы. Да и музыка, — машинально трогаю клипсу плеера, закрепленного на воротнике куртки, — она тоже...
— А можно послушать? — перебивает он меня.
Пожимаю плечами и щелчком отправляю в сторону Сергея пуговки наушников. Они замирают в миллиметре от его головы и начинают неспешно вращаться вокруг — словно два крошечных спутника около планеты. Сергей ловко ловит их, непривычно робко улыбается, неуклюже перебирая в пальцах, пытаясь разобраться в механизме. Я наклоняюсь к нему, тыкаюсь носом в его ухо, прикрепляю к мочке. Сергей дергается, явно с непривычки — наушники сдавливают мочку, в первую минуту это не самый приятный процесс. Но через пару секунд нано-робот довольно пикает и расширяет сжим наушника до нужного размера. Я кликаю по кнопке плеера и...
Поезд резко остановился. Сергей вопросительно посмотрел на меня. Я также молчаливо покачала головой — нет, еще не моя. Разговор начал походить на встречу двух глухонемых. Но Сергей не дал мне задуматься на эту тему. Он просто закрыл глаза, пытаясь понять музыку.
Возможно, вы никогда не видели людей, которые умеют считывать мелодию. А может, вы и сами умеете так. Дело несложное. Надо просто не «тащиться», а «слушать». И, пожалуй, «слушать» головой, а не сердцем.
И мне это не понравилось. Обидно, когда любимую музыку пытаются прочитать. Это все равно, что изучать состав краски на холсте столетней давности.
— Ну? — любопытствую я через минуту, кося глазом в сторону очередной остановки. До моей осталось пять...
— Чепуха, — ровно и даже не виновато отвечает мой новый знакомый. Я резко, сухо улыбаюсь — так и думала. Он совсем другой — это не его ноты. Но вот продолжение меня расстраивает куда сильнее. — Пустая штука. В ней нет силы.
— Силы? — я встаю, чуть не падаю на стоящего рядом молодого человека, сажусь обратно. Пытаюсь то открыть, то закрыть рот. — Причем здесь сила? Стиль нимфа-джаз — музыка души. Душа и сила — раз...
— Нет, не разные... — строго обрывает Сергей и показывает мне палец. Указательный. В поучительном жесте. — Сила души — слышали о таком? В вашей музыке нет силы. И души, кстати, тоже. Это просто заунывная надрывная мелодия. Инструментальная, кстати. А слова — это тоже сила.
— Погодите! — теперь уже обрываю я, втягиваясь в нелепый спор, как пыль в очиститель. — Мы говорим о разных вещах! Я почти наверняка уверена, что вы слушаете нечто старое, но, безусловно, сильное. Но я — совсем нет! Мне нужна музыка для расслабления. И — именно души. Но никак не силы! Никак! Понимаете? Мы не придем к единогласию в этом споре — у нас просто разные вкусы.
Сергей задрал голову и засмеялся.
— Да что вы. Я совсем не собираюсь спорить. Я — выражаю свое мнение...
— Ах, вот оно что! — с жаром обрываю я. — Вы — нигилист! Это очень модно в наше время. Но я вот — совершенно не приемлю.
Он снова смеется.
— Слышал бы вас Тургенев...
— Увы — не может. А я о нем слышала. И даже пыталась читать. Не мое. Видите — у нас разные вкусы. А о музыке и говорить нечего.
— Вы так рьяно защищаете свои интересы, — почти не слыша меня, замечает Сергей. — Это похвально...
Я отворачиваюсь. С ним невозможно разговаривать.
— Знайте — я совсем не против современных субкультур и, хех, просто культур. Но их стало так много, что...
— И каждый может найти себе что-то по вкусу, — обижаюсь я.
— А зачем? Раньше люди жили одинаково.
— Это мешает развитию личности.
— Чем? — он оборачивает меня к себе, кладет мои руки на свои колени, сжимает запястья. Я возмущенно дергаюсь, но Сергей качает головой. — Поймите — жизнь может быть красивой и без всяких красок. Выделиться из толпы — это здорово, но... Смысл?
Я хочу что-то ответить. Возразить, не поддаться суровому обаянию, которое по-своему право. Но браслет на запястье начинает пищать. Я вырываю руку, обиженно надуваю губы, чтобы не показать, как сильно меня задели слова Сергея. И нажимаю на кнопку подтверждения вызова.
— Да?
— Круганец, ты можешь говорить? — ударяет в ухо жесткий голос. Я трудом я узнаю Аристарха — так сильно его исказили с трудом пробивающиеся под землю волны связи. Совсем недавно стали практиковать звонки в метро, вот и результат «не качества». Уж не знаю, как они это сделали...
— Я почти на месте. Еду в метро, — четко отвечаю я.
— Мы кое-что узнали по поводу твоего случая, — не сильно шифруясь, сообщает Аристарх. — Приезжай быстрее. Все готово.
— Д-да, — выдавливаю я. В голове проступает факт того, что я еду умирать. И сильно хочется выйти не на той остановке. Сесть в автобус, доехать до станции, направиться в какой-нибудь замшелый городок. Но не сойдет это с рук. Мы все повязаны. Меня просто убьют — уже встроен в тело соответствующий датчик. — До встречи.
Я молчу. Мерно качается поезд. Рвано качается мир. И в этом мельтешащем мире творится чепуха. Был бы он зеленый — все было бы гораздо лучше!
— Вам плохо? — участливо спрашивает Сергей. Почему-то кажется, что весь вагон смотрит на нас.
Я встряхиваю головой. Сдуваю налезшую на глаза, зеленую прядь волос. Улыбаюсь. Сквозь силу, но очень правдиво.
— Все очень хорошо.
— Я рад.
Он тоже улыбается. Искренне. Есть в этом человеке какая-то свобода... Мне ее не поймать. Я киваю, махаю рукой и выпрыгиваю в услужливо раскрывшиеся двери. Именно легко — мне почему-то очень светло и печально, но эта печаль, как никогда, светла.
— Стойте! — несется вслед и, едва обернувшись, я замечаю резво протискивающегося ко мне Сергея. — Сима, вы забыли...
Наушники!
Но толпа, резко выбежавшая из-за поворота, с улюлюканьем смела меня в сторону. Я чуть не упала, ухватилась за чье-то плечо. Меня завертело, смачно перепихивая от одного жаждущего пройти, к другому. И выплюнуло, где-то совсем далеко от Сергея.
Не важно. Меня уже нет. Пусть выкинет в мусорку...
А ведь я почти забыла о том, что меня ждет. Даже не так! Я забыла. Совсем выветрила из головы. А теперь...
Браслет запикал снова. Теперь уже напоминалка. Я в последний раз посмотрела на кричащую, беснующуюся и, в некоторых местах, удивительно сонно-флегматичную толпу, почему-то ожидая, что мне все-таки вернут мои ненужные наушники. И побежала к лестнице, ведущей наружу.
***
— Теперь порядок...
Аристарх щелкнул рубильником. Разогреваясь, загудели старые лампы дневного света. Нервное мерцание белых вспышек осветило высоченный сводчатый потолок и шершавые бетонные стены. Стас, Олег и Вита взволнованно озирались, словно ожидали, что потолок рухнет им на головы. Игрек брезгливо морщился. И только мне было как-то очень спокойно.
— Здесь можно говорить без опаски. В прошлом веке тут проходила секретная ветка метрополитена. А потом из этого сделали аттракцион, — Аристарх убрал ненужный больше фонарик и обвел рукой стены, вдоль которых висели пыльные серпасто-молоткастые флаги.
Игрек пронзительно чихнул. Пробормотал:
— Н-да... Пыль веков.
— Сюда возили иностранцев на развлекательные экскурсии, — продолжил Аристарх. — А потом все это перестало быть интересным. Уже двадцать лет как тут все заброшено. Рассаживайтесь.
Он кивнул на длинный стол, вокруг которого стояли стилизованные под старину неуклюжие стулья. Все расселись, я тоже опустилась на ближайший стул. Хотела положить руки на столешницу, но, увидев толстый слой пыли, передумала. Хотя, какая разница — стул ведь тоже пыльный. А Игрек так и остался стоять.
Аристарх сел во главе стола, совершенно не обращая внимания на пыль, попытался включить архаичную настольную лампу с зеленым абажуром. Лампа не поддавалась.
— Итак, здесь нас прослушать не могут. Поэтому предлагаю сразу перейти к делу, — Аристарх внимательно посмотрел на присутствующих. — Вы все знаете, для чего мы здесь собрались. Но прежде, чем мы перейдем к главному, я предлагаю обсудить... э-э-м... ряд организационных вопросов.
Он так спокойно говорил. Словно мы собрались здесь для того, чтобы обсудить бизнес-план на следующую неделю. Словно не было опасности разоблачения.
Словно нам не надо выбирать, кто пойдет на смерть.
— Штаб мы устроим именно здесь — я все взвесил, это лучшее место. Игрек! Ты займешься обустройством...
— Но почему здесь? — техник выглядел подавленным. — Эта пыль...
— Потому что это единственное безопасное место, — отрезал Аристарх. — Поставь здесь все необходимое оборудование. И наладь связь.
Игрек вздохнул:
— Хорошо хоть питание есть, — он кивнул на мигающие лампы. — Но в каком состоянии проводка — вопрос...
— Это твоя забота. Сделай так, чтобы все работало.
Иногда у Аристарха прорезаются командные нотки. Но управлять он умеет — факт.
— А теперь, — все напряглись, услышав эти слова, — теперь главное. У нас есть доброволец?
Стас опустил взгляд. Олег нервно закашлялся. Вита переводила взгляд широко распахнутых глаз с меня на Аристарха.
— Есть, — прошептала я, поднимаясь. — Есть.
***
— Это совершенно новое вещество, — Игрек суетился вокруг, с неподдельной гордостью демонстрируя мне изнанку куртки. — Наносится напылением, визуально определить совсем невозможно. Потрогай!
Под нетерпеливым взглядом техника, я послушно провела рукой по подкладке. Он что, ждет похвалы?
Я натянуто улыбнулась — он зарделся.
— А какая у этой штуки мощность... Бабахнет так, что пол-Москвы подпрыгнет!
Кисло киваю. Утешил, нечего сказать.
Дверь распахнулась, в комнату вошел Аристарх.
— Все готово?
— Уже заканчиваем, — пробормотал Игрек.
— А датчик?
— Какой датчик? — спросила я.
Аристарх опустил глаза.
— Понимаешь, Сима, нам надо перестраховаться. Вся эта история пойдет в прессу — нельзя допустить, чтобы кто-то из наших проболтался или...
— Какой датчик? — перебила я. Мне стало не нравиться происходящее.
— Сима, он уничтожит тебя, если в последний момент ты струсишь и сбежишь, — ласково улыбаясь, пояснил Аристарх. Улыбка крокодила всегда ему шла.
— Но ты же и так... — прошептал Игрек, неловко скребя затылок.
Утешил.
— Я не собираюсь сбегаюсь! — зло ответила я. — Мое слово железно.
— Это превосходно, — сухо кивает Аристарх, мигом становясь серьезным. — А теперь, уточним последние детали.
Он неторопливо подходит к столу, с которого Вита уже стерла пыль. Она, я и Олег — главные «исполнители» проворачиваемой миссии. Олег тоже смертник. Только выглядит весело.
Аристарх барабанит пальцами по столу — не от нервов, а привлекая внимание. В основном мое — я опять куда-то улетела мыслями. Приходится смущенно улыбаться, а затем прожигать взглядом стол. Я нервничаю, это видно. Хоть и остался почти месяц.
— Повторяю в основном для тебя, — тонкий палец Аристарха утыкается в мое плечо — главный сидит рядом. — Наша цель — это уничтожение некоего Дорохина, который стоит за партией «Живая жизнь»...
Он прерывается, поскольку Игрек, все еще возящийся с техникой, не сдерживается и издает смешок. Он у нас, несмотря на профессию, литератор. Помнится, его лекции о «масле масляном» приходили послушать известные фантасты. Он даже чуть-чуть прославился. Как самый нестандартный идиот России. Но Игрека это не смущает. Он даже работает над каким-то особым стилем, который должен взорвать головы читающим. Надеюсь, не в буквальном смысле.
В общем, словосочетания наподобие «живая жизнь» вызывают у него истерику чуть ли не женского характера.
Аристарх нетактично барабанит пальцами по моему плечу. Я выпрямляюсь, не смея больше оторвать глаз от его сурового и жесткого взгляда. Мне становится почти смешно — шутка ли, я собираюсь сдохнуть на благо родины. Даже не так — Родины. Потому что кто-то стоит за партией «Живая жизнь», над которой смеется наш Игрек...
— Круганец, — убийственно сообщает Аристарх, — давайте оставим имитацию дурдома на потом.
Я киваю — да, конечно, оставим. Вита подергивает плечами — не то от нервов, не то от смеха. А Аристарх продолжает, не сводя с меня глаз.
— «Живая жизнь» ведет ретро-политику. Она незаметна и не метит в вершину, но ее много. Чудовищно много. Я не знаю, какой идиот решил проталкивать в жизнь культуру прошлого времени. Я не знаю, почему Дорохин скрывается, выставляя вперед марионеток. То, что он — стержень всего сообщества, вообще известно очень немногим. Но в том числе и нам. Из-за него, и только из-за него, ученые не могут продвинуть вперед один наимощнейший проект. Наша цель — уничтожение Дорохина. При этом нужно создать шумиху, выдвинуть вперед факты погрязнее, но все это уже не твои проблемы. Нам нужен человек вроде тебя — очень хороший и в меру известный. Тебя будет жалко. Его жалко не будет. Да и выставим мы все так, что марионеткам мало не покажется. Твоя задача — красиво сдохнуть.
Я улыбаюсь. Мне действительно смешно и даже капельку приятно — как же, ведь я «очень хороший человек». Несмотря на свой суровый вид, Аристарх умеет вызывать симпатию к себе в людях. Его интересно слушать. Его интересно знать. Но вот выполнять его задания — не очень. А я попробую.
***
Улица встретила меня холодным осенним ветром, серым небом и мелким моросящим дождиком. За спиной осталась уютная затхлость метрополитена.
В голову лезет какая-то чушь вроде «это мой последний дождь» и «небеса оплакивают меня». Провожу рукой по лицу, отгоняя от себя этот пафосный бред. В самом деле — надо получать удовольствие от своего последнего дня!
Иду к автобусной остановке. Дождевые капли гладят кожу, ветер треплет распущенные волосы. Гордо поднимаю голову и иду, расправив плечи, позволяя бодрящему ветру забраться под одежду. Улыбаюсь небу и зажатым прохожим, кутающимся в куртки и прячущимся под зонтами. Хорошо! Будем наслаждаться жизнью здесь и сейчас. Радоваться каждой мелочи, каждому ощущению. А умирать будем потом. Еще не скоро.
Продолговатая пластиковая капля автобуса застыла около остановки. Я впорхнула в открывшуюся с мягким чмоканьем дверь и тут же заняла кресло в конце салона. Удачно — около окна. Люблю смотреть на город и свободные от пробок улицы Москвы — не то, что в каких-то провинциальных городишках.. Эх, все-таки жаль, что наушники остались в метро у странного парня по имени Сергей...
— Вы, кажется, что-то забыли, Сима?
Поднимаю голову, вижу смеющийся взгляд из-под ярко-красной растрепанной челки. Забираю наушники, благодарно киваю. Плавно закрываются двери, и автобус трогается, тихо жужжа электромоторами.
— Вы специально бежали за мной? — спрашиваю я. — Не стоило, не такая уж это и ценность — наушники.
— Да нет, просто мне тоже на этот автобус, — Сергей прислонился к стеклу около моего сиденья. — И, может все-таки на «ты»? Так ведь намного удобней общаться.
— Ну, давайте... давай на «ты».
— С тобой интересно общаться, Сима, — внимательный взгляд прямо в глаза. — Но мы ведь не закончили наш спор, верно?
Позволяю себе удивиться:
— Какой спор?
— Про людей и их вкусы. Очень интересный спор, и я хочу его продолжить.
Нет, все-таки он очень странный. И разговаривает он тоже странно.
— Мы, кажется, про музыку говорили?
— А это одно и тоже.
— Ну, что же ты хочешь сказать про людей?
— Про их психологию. Ты говорила, что музыка тебе нужна для расслабления, чтобы не особенно грузиться, верно?
— Допустим. А ты...
— Неважно, — нетерпеливо перебивает меня Сергей. — Так вот, именно желание не задумываться приводит к обезличиванию. Люди становятся одинаковы...
— Нет, погоди, — теперь уже перебиваю я. — Ты же сам говорил про множество субкультур. Как же это вяжется между собой?
— Легко. Субкультур у нас очень много. У нас их даже слишком много. Ты не задумывалась, как они вообще возникают? Когда людям хочется выделиться, выразить свою непохожесть. И это прекрасно — люди делают сознательный, я подчеркиваю — сознательный, выбор. А что сейчас? Каждая субкультура очень узкая. Она определяет как одеваться, что слушать, как думать. Взять, к примеру, монохромников. Ходят в одежде одного цвета, красят в него волосы. А музыка? Ты ведь даже музыку слушаешь зеленую!
— Не вижу ничего плохого! — почти кричу я. Замечаю косые взгляды немногочисленных пассажиров — наш спор явно причиняет окружающим неудобство.
— Плохо то, — наставительно говорит Сергей, — что люди совсем перестали думать. Субкультуры превратились в стереотипные модели поведения. Если ты монохромник — ты окрасишь свою жизнь в один цвет, и жить будешь точно также, как и все другие монохромники. Если ты техник, ты обвешаешь себя проводами и диодами, и будешь радоваться самой бесполезной электронной безделушке. Если...
— Хватит, я поняла. Но ведь есть большинство, которое к субкультурам никак не относится. Что, они тоже одинаковы?
— Разумеется! — Сергей обрадовался вопросу словно ребенок. — Они тоже образуют свою субкультуру. Самую большую. Она называется — обыватели. Это ведь так просто! Зачем думать, если есть общественные нормы. Они определяют что говорить, как говорить, как поступать. Думать больше не нужно! Но самое плохое, что люди разучились мечтать.
— Неправда! — я обиженно надуваю губы. И запоздало понимаю, что тоже начинаю вести себя как ребенок. — Мечты есть у всех.
Сергей усмехается:
— Это какие, интересно? Купить дорогую машину? Или квартиру побольше? Это не мечты. Это — маркетинг.
— Что, прости?
— Маркетинг. Понимаешь, людям постоянно хочется что-то купить. Потому, что это есть у других. Потому, что это модно. Потому... Да много почему. И самое скверное, что люди всерьез думают, что им все это надо. Что это единственный смысл их жизни. Но это не им надо, понимаешь? Это продавцам квартир, одежды, машин нужны все эти мечты. Чтобы спрос обеспечивать.
— А что же такое мечта, по-твоему, а?
— Мечта — это то, что придает жизни смысл. Мечта — это свобода. Мечта — это желание сделать мир лучше.
— Ты все-таки чокнутый идеалист, извини. Мечтать надо о земном.
— Угу. О земном. Знаешь, я...
— Извини, но сейчас моя остановка, — за этим сумасшедшим спором я совсем забыла, что меня сегодня ждет.
— Моя тоже.
— Ты издеваешься?
— Ничуть. Мне и правда сейчас выходить.
***
Вита сидела передо мной, такая же, как и всегда. Она была яркой теле-журналисткой, симпатичной и очень умной. Одевалась в стильные платья, постоянно что-то писала в небольшой блокнот. Даже губы поджимала красиво. Тем не менее, общаться с ней было легко... Легче, чем с Аристархом.
— Просто сиди и слушай. Олег будет говорить сам. Когда попросят ознакомиться с бумагами, делай все, как обычно — ты же профессиональный юрист. Не подавай вида, что что-то происходит. Стас пробьет бензобак. Если ничего не случиться — сделаешь вид, что хочешь закурить и проведешь спичкой по куртке.
Я кивнула.
— Я буду снимать репортаж неподалеку. По идее, после взрыва мы тут же переключимся на вас. Ты не бойся, — она подмигнула.
Не бойся. Угу, очень смешно.
***
Сергей идет рядом со мной. Господи, как же от него отвязаться? Он так сорвет мне все задание.
Задание... Блин, почему я так не хочу его выполнять, а? Еще этот странный спор выбил меня из колеи.
Впереди, там, где заканчивается аллея городского парка, стоит длинный черный лимузин. Несомненно, это именно ТОТ лимузин. Старинный, наверное начала века. И, похоже, бензиновый. Замираю, на какой-то миг забыв о своем странном спутнике. Любуюсь сверкающим великолепием автомобиля.
— Садись, Сима.
Сбрасываю оцепенение. Сергей стоит рядом, открыв дверь и указывая мне в нутро автомобиля. Чувствуя, что окончательно схожу с ума, забираюсь внутрь.
Олег уже сидит на заднем диване. Дверь захлопывается, Сергей устраивается на диване напротив. С улыбкой смотрит мне в глаза.
— А... — больше слова в голову не лезут.
— Я Дорохин, — он улыбается. — Сергей Дорохин. Ты же что-то хотела обсудить, я прав?
В ухе щелкает, звучит сосредоточенный голос Аристарха:
— Так, все идет по плану. Объект в машине. Приступаем к заданию.
С наружи слышится щелчок, словно что-то ударяется о кузов машины. Спустя секунду еще один.
— Черт, пули броню не берут, — Аристарх взволнован. — Ничего, приступа...
Голос сменяется булькающими звуками и затихает.
Сергей насмешливо смотрит на меня. Заботливо интересуется:
— Не работает, да? Датчик, кстати, тоже не сработает. Поэтому не будем спешить с пиротехникой. Хорошо?
Сижу, совершенно ничего не понимая. Нас вычислили? А главное — что теперь делать? Подорваться? Не хочу. А Олег?! Что, если подорвется он? Игрек и ему напылял куртку!
— Кстати, Олег, — Сергей кивает моему напарнику, — можешь быть свободен. Ты свою задачу выполнил.
Дверь захлопывается, мы остаемся одни.
— И что теперь? — я стараюсь, чтобы голос звучал твердо, но получается растерянно. Даже немного жалобно.
— А это решать только нам, — Сергей откидывается на сиденье. — Только мы творим свою судьбу.
— А как же...
— Олег — это наш человек. Очень удобно, знаешь ли, когда везде есть свои люди. И сразу хочу расставить все точки над «ё». Мы не против науки и прогресса. Вам просто промыл мозги ваш этот Аристарх. Эх, а ведь полетят с него погоны...
— Погоди, он же...
— Что — он? Он майор СБ, между прочим. А ты думала, что вы тут революцию делаете? В подполье играли... Ну, наигралась?
— Тогда я не понимаю, зачем им убирать «Живую Жизнь»? В чем ваша опасность? Нет, Аристарх говорил про какой-то проект...
— А ты еще не поняла? Мы хотим, чтобы люди стали свободными. Чтобы они начали думать. Но это устраивает не всех.
Закрываю глаза. Как же все запуталось! И что теперь делать?
— Жить, — Сергей словно прочитал мои мысли, — просто жить. По-настоящему жить. И тогда все измениться.
— А если нет, — говорю я с отчаянным вызовом. — Что тогда?
— Тогда? — Сергей улыбается. — Поживем — увидим.
Девятайкин Дмитрий Курбатович Маргарита © 2009
Обсудить на форуме |
|
