|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Другие Кирилл Тяжкороб © 2009 Шесть граней «Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?»
Владимир Маяковский
Ночную тишину двора нарушил вопль.
— Дай я! — парень саданул ногой по распределительному щитку столба.
— Колян, делать нечего, что ли? — загоготал приятель. — Пойдем пивка глотнем? Сдалась тебе эта хреновина...
— Да подожди, Серег! Я ее дофигачу.
Колян поднял камень рядом со скамейкой, мышцы рук дрогнули в напряжении.
— Отбега-а-а-ай! — парень кинул булыжник в щиток.
Гранит со скрежетом разорвал железо, свет судорожно замигал. Слепящая вспышка осветила подъезд, шторы, спрятанные за бликами окон. Увесистый булыжник, откинуло в кусты с легкостью бумажки. Лучи достигли середины двора, выхватив из тьмы песочницу, качели, волейбольную площадку. Картинка застыла перед глазами и исчезла. Все растворилось в густой августовской темноте. Автомобильные сигнализации дружно взвыли, многие окна зажглись, на балконах показались сонные фигуры.
Мягкий свет струился от столба, будто ничего не произошло.
— Ты это тоже видел? — приятели переглянулись. Стеклянный взгляд, вытаращенные глаза, расширенные от адреналина зрачки. Они поняли друг друга без слов.
— Давай делать ноги, и побыстрей.
Гуляки рысцой побежали вдоль дома, подошвы кроссовок зашаркали по пыльному асфальту.
***
«И кто мне так ящик испоганил? Помешал я кому? Светил как полагается, не то, что некоторые халтурщики мигают всю ночь напролет. Стремятся показать, что они не просто бетон с железяками и лампой вместо головы.
А со щитком это серьёзно. Может закоротить. Тогда точно свет божий не увижу, пока электрики не подсуетятся. А они ох какие ленивые в нашем домоуправлении. На прошлом Совете Вася Гришин из соседнего двора рассказывал, что ему также ящик изломали и починили только через месяц»
Из подъезда напротив столба выбежал мальчик. В больших детских глазах стояли слезы. Длинные пальцы судорожно сжимали плюшевого мишку. Черные кудри растрепались и вихрами ложились на плечи. Он сел на скамейку спиной к подъезду, и свернулся в клубок. Худые ручки с силой обхватили любимую игрушку. Послышались протяжные всхлипывания, бормотание пухлых губ.
«Чего он? Недетское время. Бедный. Наверно мать пьет или отчим избивает. И рад помочь, но не могу. Может покричать ему? Сколько раз пробовал ночами, а без толку»
Володя глупо уставился на измятый щиток. Его мысли были об отце. Как он мог так кричать на него? За что? Страх и обида больно кололи сердце. Так хотелось все забыть, оказаться на море, как год назад, когда отец не пил и не избивал мать. А перед глазами какой-то серый разломанный ящик. Зачем он нужен, Володя не догадывался никогда. Ящик и ящик.
Рваные края металла заискрились, притянули внимание. Володя посмотрел вверх. Лампа светилась словно звезда, и не желтым, как обычно, а белым светом. На секунду Вове показалось, что теплые лучи окутывают его, согревают, успокаивают. Мальчик не отрывал глаз от лампы. Ему показалось, что можно окунуться в этот свет, как море. Окунуться и забыть обо всем...
«Какие у него глаза, как ночь! Искрятся от слез...»
— Володя! Сынок! — голос нарушил тишину.
Володя обернулся, и белый свет угас, уступил место желтому. Когда глаза привыкли к полутьме, Вова рассмотрел осунувшееся лицо матери.
— Сынок, поднимайся домой, папа уже заснул.
Мальчик кинулся к ней. Тонкие руки обвили мать, словно вьюнок дерево. Володя сразу почувствовал себя в безопасности. Страх и обида прошли, ссора с отцом была забыта. Мать всегда так действовала на него, когда он чувствовал её ласку и любовь, как сейчас.
«Заметил... Значит все-таки отец. Скорее всего, пьет. Жаль ребенка. Жаль. Симпатичный мальчишка, взгляд умный. А отец исковеркает детство, потом неизвестно что из него вырастет.
Почему он так напуган? Сжался весь. Мишку смял...
Страх? Я и позабыл уже, что это такое... Может ли человеческая душа испытывать это чувство? Подойдите к столбу, пните его или скорчите рожу, разломайте щиток, как мне. Думаете, испугается? Как бы ни так. Максимум заморгает, мол: «больной, что ли?».
А у живых страх — один из главных, инстинктов. Страх заставляет убивать, бежать, унижаться, пить, как отец у парнишки. Но он помогает выжить, спастись. Двоякое чувство... А, впрочем, все в мире двояко. Человек на Земле — хорошо, но то, что человечество не сегодня, так завтра планету со свету сживет вместе с собой, как понимаете, не очень. Да что планетарные масштабы! Вот, к примеру, выгуливать собак во дворе, так что они гадят на кусты и столбы нехорошо, но не дома же им гадить, если все на пять километров вокруг застроено и парков нет!
Меня страх не успел спасти. Смерть пришла быстрее. Если бы инсульты не происходили мгновенно, может я и сейчас топтал бы землю. Но факт в том, что я в нее врыт на три метра! Представляли вы себе когда-нибудь рай, или ад? Глупый вопрос. Конечно, представляли. В раю наверняка были красивые женщины и статные мужчины с фигурами культуристов, облака, голубые небеса и неограниченные возможности для достижения блаженства. А в аду было все красно от жара. Хвостатые чертики мучили падшие души, раскаленное железо жгло грешную плоть, булькало варево из человеческих тел.
Нифига! Все намного прозаичнее. Сначала видишь со стороны, как твое тело производит последний выдох, потом приходит дяденька с чертами, которые никто никогда не запоминает. Дяденька берет тебя за руку и уводит из мира живых в мир душ. Вся загвоздка в том, что мир душ находится в мире живых, а мир живых в мире душ. Они слиты воедино, но в то же время не соприкасаются.
После недолгих скитаний, о которых опять же никто ничего толком не помнит, вы просыпаетесь, если это можно так назвать, и видите, что ваша единственная функция — освещать мир живых. При этом у вас остается память, способность мыслить и рассуждать, которой я усердно пользуюсь. Вы даже можете сойти с ума. Такое часто происходит с душами от одиночества. Сошедшие с ума пытаются вырваться из своей обители, материализоваться. Обычно таких стирают. Каждый год на Совете не досчитываешься пары-тройки знакомых.
И все-таки мечта каждой души воссоединиться с миром живых, вновь почувствовать запахи, вкусы, заговорить с людьми, свободно общаться с душами, а не только раз в году на Совете»
***
Далеко за полночь. В доме второй час кричали. Ругань мешалась со звоном бьющейся посуды. Из окна вылетела тарелка и с треском разлетелась на асфальте.
— Я тебе покажу, собака, как посуду бить!
— Не трогай маму!
— Уйди, щенок! — Детский рев залил двор, заставил всполошиться спящую под скамейкой собаку.
«Скандал. Пьяный... И ребенка бьют. Какой пакости не натерпишься на отведенном тебе участке»
На асфальт упал плюшевый мишка. Рядом уже валялась оторванная лапа.
Володя выбежал из подъезда, со всхлипыванием подобрал игрушку. Фонарь притянул к себе внимание мальчика. Он то знал, что столб волшебный, а мама не верит. По щекам все еще текли слезы, но взгляд поменялся, подобрел.
«Кажется, весь мир в его глазах отражается и в тоже время тонет.
Ну, чего ты? Это на тебя кричали? Ясно. Не плачь, малыш, не плач. Все пройдет. Станешь взрослым, никто на тебя кричать не будет. А будут, ты им сможешь по достоинству ответить.
Что дети любят? Конфеты, игрушки, качели. Не то. Воздушные шарики.
Подарить тебе сейчас шариков пару-тройку. Повеселеешь»
Володя всматривался в лампу. Рядом со столбом звезды разгорелись, и... стали двигаться! Вот сложились в овал, в еще один поменьше, еще один. Ниточки из звезд извиваются, как на ветру. Воздушные шарики из звезд летят по ночному небу! Плюшевый мишка беспомощно повис на последней лапе, а потом шлепнулся на асфальт.
«Неужели он меня понимает?»
Где-то переключили рубильник: уличное освещение погасло, город погрузился в предрассветный полумрак. Искусственный свет уступил место солнцу.
***
«Вот так всегда! Сколько раз такое было. Только что интересное — сразу утро, вырубят и спи, отдыхай. В тюрьме не так строго, как в этой железобетонной болванке! Когда я теперь еще малыша увижу? Может он подумал, что привиделось!»
Круг света прорезала угловатая тень. По дорожке вдоль дома устало шел мужчина в оранжевой спецовке. Рабочие ботинки ухали об асфальт, как солдатские берцы. Плечо оттягивала потертая сумка с инструментами. Строительная каска с фонариком покачивалась в такт мерному шагу.
«С халтуры наверно или с другом засиделся. Притомился, работяга... А он не с «горэлектросети»? Хорошо не заметил раскуроченный щиток»
Вокруг было обычно: под казенной «Окой» участкового утробно вопили коты, позабыв, что уже давно не март. Вдоль дома пробежал пес, заглянул в помойку. Глянцевая краска разномастных авто поблескивала в фонарном свете. Налитая краской августовская листва шумела от легких порывов ветра. Почти во всех домах уже спали — завтра рабочий день. Не больше десятка окон горели в доме, образуя загогулину в форме буквы «З».
К соседнему столбу подплыла компания подростков. Бритые головы пьяно болтались, отягощали плечи. Ругань мешалась с криками на немецком. Коты умолкли и бесшумно затрусили к соседнему дому. Бритоголовый оперся о столб и с криком «Зиг Хайль!» баллоном вывел на нем свастику. Компания оживилась. Приятели похлопали «художника» по спине. Кто-то разбил пивную бутылку о распределительный щиток, и понеслась. Берцы с армированными носками вминали железо, как картон. Столб замигал, чем он еще мог им ответить? Скинхеды отвели душу, усталые, но довольные улыбки на лицах говорили сами за себя.
«Свиньи! Самоутвердились. Вас бы на наше место! Ничего, скоро будете также стоять, и такие как вы будут изгаляться. Дураки за это время точно не переведутся. Тогда поймете, что значит быть железкой, и все ваше самоутверждение пойдет насмарку. Жаль, что хорошим людям придется стоять рядом с вами. Здесь все равны...»
***
Володя смотрел на фонарь. Он битый час ждал, пока включат освещение, маму упрашивал, чтобы отпустила погулять. Уже успел съесть два леденца и доедал третий.
«Привет, малыш!»
Володя замер, леденец прилип к щеке: фонарь засветился белым, вокруг столба звезды собрались в огромный круг, так, что лампа была его центром. Звезды слетелись в два ярких комка — глаза, а внизу двумя жемчужными ниточками растянулась улыбка. Смайл казался Вове настолько близким, что он перепугался и отбежал в подъезд. Только сейчас фонарь заметил мишку с оторванной лапой, которого раньше мальчик прятал за спиной.
«Ну чего ты так перепугался? Еще не пришила мама лапу? Ничего, ты главное ее хорошо попроси, она у тебя добрая»
Смайл на небе расплылся, звезды погасли и вновь разгорелись, закружили. Рой небесных светлячков сложился в точную копию Вовиного мишки. Стайка поменьше — в оторванную лапу. Она подлетела и прилипла к рисованному мишке, как будто пришили.
Володя настолько увлекся зрелищем, что не заметил, как сел на скамейку перед фонарем. Все было так сказочно красиво, что в голову полезли мечты о море.
— Можешь показать море и дельфинов?
Мишка погас, звезды обрисовали трех дельфинов на волнах. Морская рябь колыхалась, как в легкий бриз. Дельфины резвились, ныряли и выпрыгивали из волн, словно живые, поднимали искристые брызги. Володя знал, что когда-нибудь его мечта сбудется, но не мог поверить глазам, которые видели чудо из волшебных звезд.
Послышались гулкие шаги. Кто-то спускался по лестнице в подъезде. Дельфины исчезли также быстро, как и появились, белый свет погас. Володя до слез обиделся — кто-то разрушил сказку. Вова обернулся, чтобы посмотреть на обидчика.
Мужчина средних лет в спортивных штанах и майке подошел к скамейке.
— Вов, пойдем домой. Мама волнуется, я тоже... Пойдем, поздно уже. Чего сидишь, на меня обижаешься?
Володя не хотел рассказывать отцу про волшебный фонарь — не поверит, еще накричит.
— Вова, я больше не буду на тебя кричать, никогда, слышишь, никогда.
Мальчик насупился, вспомнил старые обиды.
— Пойдем, Вов. — Отец взял ребенка за руку.
«Добрый, когда не пьет. Отец все-таки. Жаль, мало пообщался. Мальчишке понравилось...»
***
«День — лучшее время для рассуждения. Ничего не видишь, не слышишь. Весь предоставлен сам себе. Интересная штука: я — первый столб, поставленный во дворе, и единственный из старой партии. Дело в том, что стандарты производства железобетонных фонарей поменялись как раз в то время (Это мне Серега Галичев рассказывал года три назад, он от слесарей из «горэлектросети» слышал). Я — шестигранный, столбы поновей меня — восьмигранные. Первые два года на Советах ребята надо мной посмеивались, в шутку конечно: дескать, залез со свиным рылом в калачный ряд. Но все равно обидно...
Не понял»
Включили свет, и лампа тускло загорелась, не в силах заглушить летнее солнце. В распределительном щитке копался электрик — тот самый, в оранжевой спецовке и каске.
— Что такой недовольный? Днем будят? Забыл, что с живыми нельзя? — бархатный голос без интонации пронизывал бетон.
Переключатель в щитке щелкнул, картинка погасла, убежала в маленькую светлую точку, которая скоро исчезла. Только голубые глаза все еще смотрели из этой темноты, пронизывали ледяным взглядом.
«Стиратель?!»
Кирилл Тяжкороб © 2009
Обсудить на форуме |
|
