|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Другие Олег Большов © 2009 Чвидок — На пятый путь прибывает эшелон с... — хрипит в зимнем вечернем воздухе громкоговоритель. — В случае обнаружения посторонних предметов около железнодорожных путей или линий электропередач срочно сообщите в...
«Старая запись», — думаю я, перешагиваю через обледеневшие рельсы и, оскальзываясь, схожу с насыпи на утоптанную в снегу тропинку. — «Линии электропередач, где они?.. Провода вдоль железных дорог давно оборваны, либо во время бомбёжек, либо вместе с опорами переплавлены на металл для нужд фронта».
Идёт война... который год идёт война... Рассказывают, что когда-то давным-давно тоже была война. Страшная война. Страшная, но не такая безысходная, как эта...
Зябко. Ноги совсем замёрзли, а до дома ещё топать и топать... Эх, дом...
Мимо меня проводят вереницу раббо... Высокие, нелепые... Головы опущены на грудь, плечи ссутулены, руки длинные, чуть ли не волочатся по земле... Говорят, мутация или продукт каких-то генетических экспериментов...
А я знаю правду, поэтому стараюсь пройти быстрей, вдруг кто-то из них вспомнит меня, протянет страшную руку-клешню и скажет: «Мо-о-о...»
Наконец я «дома», тут можно погреться, съесть горячую похлёбку и хоть немного поспать.
— Опять никого не привёл? — вроде как безразлично интересуется Хозяйка.
Я мотаю головой.
— Дурак, — сипит Боцман. Он шумно топчется в коридоре, видать, услышал, что я вернулся, и вслед за Хозяйкой вышел меня встречать. От Боцмана вкусно пахнет недавно выпитой водкой, сейчас он добр ко всему миру и продолжает благодушно сипеть:
— Дурак ты дурак, Молчун.
Может, и дурак. Ведь за каждого приведённого ребёнка полагается награда, немного денег и полбуханки хлеба. С этим хлебом (который в военные годы много дороже денег) каждый волен поступать, как ему вздумается. Например, Боцман выменивает его на водку, Эльза покупает лекарства, Димыч изводит на наркотики, а Кукиш просто съедает. А я продавал, старался скопить денег на билет, чтобы уехать отсюда к маме и папе, на юг — туда, где всегда цветёт сирень. Потом узнал, или мне сказали (как точно было, уже не помню), что там, наверно, ещё тысячу лет ничего не будет цвести, что там взорвали бомбу... Узнав это, несколько дней ходил, как в бреду... не помню, что сделал с накопленными деньгами, то ли выкинул, то ли у меня их украли, а может, спрятал и теперь не помню где. Хозяйка хотела выгнать, думала, у меня чума, Доктор не дал, вернее, не то чтобы не дал, сказал, что это у меня нервное, пройдёт...
Так вот. Раньше я тоже приводил детей... Беспризорных очень много... Думал, спасаю.
Однажды нашёл семь одетых в рваньё холодных трупиков. Сначала принял их за спрятанные кем-то поленья для топки печи...
После этого случая стал приводить ещё больше, столько — сколько удавалось найти... Хотел спасти их всех... Хм, спаситель!
Потом узнал правду...
— Объявление хоть дал? — вырывает меня из воспоминаний Хозяйка.
Я киваю. Объявление дал. «Имеется партия крепких, здоровых раббо, готовых выполнять любую работу, телефон такой-то».
— Ладно, — вздыхает Хозяйка, — иди, ешь.
На кухне получаю миску похлёбки, хлеба мне сегодня не полагается — «не заработал», и, стараясь ни на кого не смотреть, сажусь в углу есть.
Меня тоже когда-то привели сюда.
Я щуплый, невысокого роста, сказывается недоедание, и поэтому выгляжу на несколько лет младше своего возраста.
Тогда, помню, вышел Доктор, оттянул мне веки, пощупал пульс, потом, потрепав по макушке, разочаровано сказал:
— Поздно.
Из запретной двери на кухню выходит Рыба. В эту дверь имеют право заходить только Рыба и, если что-то идёт не так, Доктор, и, конечно, дети... вернее, детей туда заводят... После этого мы их больше не видим... Спустя некоторое время детей забирают и выводят через чёрный ход. Кто — не наше дело.
Рыба держит в руках стеклянную банку, вынимает из неё корни чвидока, равнодушно засовывает в рот и жуёт, как корова траву. Меня от подобного аж всего изнутри скручивает. Ведь чвидок страшнейший наркотик. И почему с ней ничего не происходит, ума не приложу? Даже Димыч не употребляет чвидок. Уж, казалось бы, совсем конченный наркоман, но и он боится. А Рыбе хоть бы хны...
Откуда привозят чвидок, я не знаю. Говорят, откуда-то с юго-востока. Там до войны распылили что-то жутко ядовитое, хотели посевы какого-то другого наркотика уничтожить, а получили... Чвидок.
На днях, прилично поддав, Боцман рассказал, что Рыба неизлечимо больна, и чвидок этот ей хоть как-то помогает справляться с болью. Потом с пьяной непосредственностью Боцман добавил, что именно чвидок детишкам дают, чтобы они, значит, «того»... Я на него вопросительно посмотрел: чего, мол, «того»? «Как будто сам не знаешь «чего»? Рыба им его скармливает, для этого и приставлена», — сказал Боцман, зло сплюнул и отвернулся...
Хлебаю баланду, думаю: «Да-а, если не начну «работать», выпрут меня отсюда... Ну и пусть... Уж лучше на улице замёрзнуть, чем этой гадостью заниматься... Эх, зиму бы пережить, а потом только меня и видели... Домой пойду... Бомба там взорвалась или ещё что — плевать...»
Подсаживается Боцман. Видно по нему — ещё выпил, теперь тянет поговорить.
— Дурак ты, Молчун. Помирают же детишки, околевают, — заводит он свою старую шарманку, больше, конечно, пытается себя успокоить, совесть свою, чем мне что-то втолковать. — А так и живы останутся. И нам польза. Да какое нам, — расходится он. — Стране! Они ж в большинстве своём на заводах работают.
Чтобы поддержать беседу, киваю, не стоит его обижать, Боцман — в общем-то, неплохой человек.
А из-за неплотно прикрытой Рыбой двери доносится однообразное: «Мо-о-о...»
Олег Большов © 2009
Обсудить на форуме |
|
