|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Наши в космосе Елена Бахова © 2009 Дама любила меха... Дама любила меха. Это первое о чем я подумал, при виде ее черно-бурой шубы до пят, шапки, с небрежно болтающимся сзади лисьим хвостом и отороченных тем же мехом сапог. Она решительно прошествовала к моему столу, не удостоив вниманием черный кожаный диван для посетителей — предмет моей бесконечной гордости. Шуба колыхалась при каждом шаге, полами подметая напольную плитку. Стук каблуков, отражался от стен испуганным эхом. Мохнатый колобок завис надо мной в стойке нашедшей зайца легавой собаки. Ее лицо вплотную приблизилось к моему. Шапка надвинута на глаза, оставшуюся половину скрывали темные стекла очков. «Шедевр» конспирации. Мне стало смешно.
Перезрелая женщина-вамп, бизнес-вумен, тщательно скрывающая свои расползающиеся прелести под мешковатой роскошью безвкусных нарядов. Мех... Лохматые болонки, пушистые персы, ворсистые ковры, не обделенные лишней растительностью мужчины... Вот и все предпочтения. С какого рода делом эта скучная особа пожаловала в мое агентство, догадаться было не сложно. Я повесил на лицо вежливую заинтересованность, подавив зевоту. Сейчас выудит из этих бесконечных складок фотографию мужа, которому уже давно осточертела и предложит последить за его секретаршей.
Дама молча достала из кармана блестящую картонку и положила ее передо мной. Даже боковым зрением было видно, что на ней изображен мужчина. Я чуть не заскрипел зубами. Как мне все надоело! Уволюсь! И всех уволю, хотя особо увольнять некого — только Машку — уборщицу, да ее кота, Бидончика. Даже секретарши нет — по штату не положено. Занятый мрачными измышлениями, я не сразу осознал, что дамы рядом уже нет.
На диване, закинув ногу на ногу, сидела молодая женщина, шуба небрежной кучей валялась рядом. За ней последовали очки и шапка — по плечам рассыпалась грива рыжих вьющихся волос. Кажется, я уронил челюсть. Во всяком случае, она поняла, что со мной происходит. В зеленых глазах заплясали золотые искры — смех и озорство лукавого. Как давно я не видел таких глаз и не видел отражения себя в них. Женщина с бесом в глазах. Сильная и опасная, в незнании этой силы. Что ей от меня нужно? В прошлый раз встреча с подобным существом чуть не стоила мне жизни, вернее тела — этой оптимальной формы существования в здешних местах.
Я бессознательно расстегнул ворот рубашки. Она скользнула взглядом по моей мохнатой груди и улыбнулась. Кажется, она приняла мой жест за иное. Женщина, здесь всего лишь женщина. Ну, конечно, она и не может помнить, кем была когда-то.
— Вы осведомлены об оплате? — спросил я сухо.
— Вы не очень любезны, — она перестала улыбаться и рассматривала меня задумчиво. — Разумеется. Плата индивидуальна и назначается вами после того, как... как просьба клиента исполнена.
— Совершенно верно, — я проигнорировал ее выпад. — Вы согласны с подобными условиями? — спросил я с нажимом, где-то внутри все еще надеясь, что она передумает — встанет, оденется и покинет мой кабинет, так и не рассказав, что ей нужно от того несчастного на фотографии. В том, что он несчастный или будет таковым, я уже не сомневался.
— Да, — она ни минуты не колебалась, видимо решив, что, какую бы сумму я ни загнул, она для нее проблем не составит. Напрасно — деньги от нее мне были ни к чему. Эта женщина располагала куда более нужными мне вещами.
— Тогда я весь во внимании. Что вам угодно?
— Месть... Я хочу, чтобы он ползал и выл от боли, в слезах и соплях. Я хочу, чтобы он не хотел жить дальше, потому что не представлял как. Пусть ему будет плохо, отчаянно плохо и тяжело. Пусть он сломается, опуститься, потеряет человеческий облик. Пусть он лишится самого главного, того, чем дорожит больше всего.
Да, нехилый список. Она даже не попыталась облечь свою просьбу в красивые витиеватые фразы, как это сотни раз до нее делали другие. Разбить чью-то жизнь, назвав это «волей провидения» или «высшей карой», уничтожить и раздавить, считая, что так справедливо. Люди, сидящие передо мной, мнят себя судьями, хотя их роли никогда не выходят за рамки палачей. Эта женщина не играла — ей было плевать, как выглядит ее желание в моих глазах.
Я молча протянул руку к фотографии — мужчина казался неуловимо знакомым.
— Сейчас его зовут Генрих Пустырин. Он певец...
Хм, теперь понятно откуда это холеное лицо мне знакомо. Афиши на столбах, радиопередачи, концерты по телевизору, который я вынужден иногда смотреть дабы не терять квалификацию — публичная личность, высоко летает. Это вам не неверный муж. Я вздохнул.
— А как его звали раньше? В пору вашего знакомства?
Она посмотрела с уважением.
— Гена Пустов, в школе вместе учились...
— А потом?
— Потом пути разошлись — плохо разошлись, — добавила она нехотя и отвернулась, давая понять, что мои вопросы неуместны. Скверно, придется растрачивать свои способности и на такие мелочи, как совместное прошлое этих двоих. А они между прочим не безграничны. Ну, ничего, придет время оплаты, тогда я все наверстаю с лихвой.
Я прикрыл глаза — она настороженно замерла на диване. Мир не изменился, лишь стал черно-белым, как рентгеновский снимок. Обои в темных разводах, силуэты стульев, картины батальных сражений на стенах и женщина с колодцем силы внутри. Из него можно напиться, а можно и утонуть...
Я медленно потянулся к ней, пытаясь в застывшей воде разглядеть призраков ее прошлого. Ее мужчин. Он был один, тот самый ныне успешный и знаменитый. Ему одному она позволила «напиться». Зачерпнуть то, что потом помогло пробиться. Это ей, своей давней и позабытой связи он был обязан тем, кем стал. Он и не догадывался. Она — тоже, но и забыть не могла — до сих пор злилась, обижалась, ненавидела и не понимала, чем этот чужой, изменившийся до неузнаваемости мужчина до сих пор ее держит. Любовь. И что только не приносится ей в жертву.
— Вы знаете, что любовь отбирает у человека за то, что пришла? — я открыл глаза. Она вздрогнула.
— Что?
— Свободу. То, что потеряли когда-то вы. Перепробовали кучу способов ее вернуть:
другие мужчины, новые романы, даже замуж сходили, возможно, и ни раз. Все впустую. А теперь вы думаете, что месть вернет вам покой, заставив его забыть. Решили заставить его пережить то, через что он когда-то «пропустил» вас? Глупости. Месть ничего не изменит...
— Ну, хватит! Я пришла к детективу, а не психоаналитику, — зло процедила она. — Пусть прочувствует то же, что и я, если у него осталось чем!
— У него осталось... Только боюсь способы заставить его «прочувствовать» не сравнимы с теми, что вы ожидаете. Как бы не пожалеть...
— Хватит нотаций! Я ничего «не ожидаю»! Мне вообще наплевать, как вы заставите его страдать! Мое решение окончательное! А вы или беритесь за дело или адью!
Она порывисто поднялась, собираясь уходить. Чертовки обозленная и красивая. С пылающим лицом и нервными дрожащими пальцами. Слишком много эмоций. Эх, и почему сила всегда выбирает носителем женщин?
— Присядьте, вы получите, то за чем пришли...
Она была уверена, что полюби Генрих Пустырин кого-то неразделенной любовью — это его накажет. Она и в мыслях не допускала, что подобные сердечные горести забывают дорогу к тем, кто стал богат и знаменит. Их сменяет другое — непомерные амбиции и страх забвения. Удержаться на звездном олимпе любой ценой, остальное — пыль. Одно правило для всех, кто хоть раз отравился славой. Единственное, что способно задеть и заставить страдать. Но Генрих Пустырин меня удивил, потому что дорожил вовсе не своим звездным статусом.
Маша Пустырина внешне ничем не напоминала своего блондина отца. Ядовито-красные волосы, панковский кожаный прикид, серьга в ухе и пупке (плоский живот вызывающе выпирал из-под короткой майки), ботинки на толстой платформе, кричащий макияж. Обычный подросток-бунтарь, толкаемый буйством гормонов на поиски нехитрых приключений. Но рядом с ухоженным красавцем-отцом она вовсе не казалась чем-то чужеродным и нелепым. Наоборот. К ним хотелось подойти, пообщаться, улыбнуться, просто дотронуться. Они притягивали, как может притягивать лишь цельность, гармоничность и законченность.
Я наблюдал за ними издали — дотягивался невидимыми нитями, где бы они ни находились. На светском рауте, в кафе или ночном клубе. Я всегда незримо присутствовал рядом. Я умел, в конце концов это всего лишь моя работа, исполнять невозможные желания. За другие я не брался — по должности не положено. Отметал, раздражаясь и скучая. Нужные клиенты попадались не часто, но зато уж если попадались, то развеивали мою скуку надолго. Помню, был один дипломат, борец за идею и чистоту нации. Чем ему не угодил тогдашний американский президент, я так и не уразумел? Но пожелание было из тех, которым я не смел отказать. Исполнителя пришлось искать долго — далеко, за океан трудно дотянуться. Сумасшедший тип, поступки без мотиваций. Он и в тюрьме объяснить не мог, что его на убийство толкнуло. Сумасшедшие все управляемые. Еще алкоголики и наркоманы с их одурманенным сознанием тоже неплохо справляются. Ими и попользуюсь на этот раз...
Прошло две недели. Я сидел перед телевизором, лениво потягивал кофе и от скуки щелкал каналы, пытаясь отыскать новости. Хотя новых клиентов за это время не было — одни пустышки, с их банальными «помогите», а ежедневных попыток разглядеть реальность сквозь, навязываемую с экранов, мишуру никто не отменял.
»... в центре метро «Пулковское» прогремел взрыв, унесший жизни четырех человек, один из которых ребенок. В теракте подозревают...»
Дальше я не слушал, прикрыл глаз, увидев картинку целиком — мужчины в форме, двое, крепят скотчем к скамейке квадратный пластиковый пакет. Еще один нервно прохаживается поодаль — высматривает случайных прохожих. Ночь... И сразу огонь, ругань, крики, чей-то неприкрытый страх, липкий и холодный...
Я поморщился и открыл глаза — не люблю глупых смертей.
»... известный исследователь, ни раз совершавший кругосветные путешествия на своем плоту, бесследно исчез в снегах Арктики. Последнее сообщение от него было получено...»
Снова прикрыл глаза — он был жив. Крепкий бородатый мужчина медленно брел по бескрайней белой пустыни. Один. Собаки, нарды со снаряжением далеко позади, навеки погребены среди льдов — авария, бывает... Шум вертолета, вой ветра, отвесная стена снега. Теплая тесная кабина, негромкий говор людей. Человек в белом халате, склонившийся над кем-то на носилках, кем-то по-прежнему живым, случайно выжившим.
»...в маленьком бельгийском городке, неизвестный преступник среди бела дня напал на детей и воспитательницу...»
Я переключил канал — надоело. Хроника печальных событий. Куда катится мир? А ведь раньше, чтобы понять, что стоит за сухими фразами местных вещателей, никаких особых усилий не требовалось. Я впитывал реальность, как губка влагу. Ложь и фальшь обтекали меня, как непригодная для питья вода, не причиняя ни вреда, ни дискомфорта. Только если жить в отравленной среде слишком долго, рано или поздно яд достанет и тебя. Просочится сквозь кожу, одурманит мысли и чувства, лишит собственной воли, подменив ее чужой, выгодной не тебе. Я сопротивлялся, я умел. Я слишком хорошо помнил, зачем я здесь...
»...дочь известного певца и композитора Генриха Пустырина, автора таких хитов, как «Оранжевый блюз», «Время ангелов прошло», «Четвертое желание сбудется» трагически погибла под колесами автомобиля...», — пульт замер в моей руке, — «по предварительным данным сотрудников ГИБДД, водитель черного джипа «Сузуки седан» находился в состоянии алкогольного опьянения. Обстоятельства гибели девочки-подростка выясняются».
Дело сделано — быстро. И осторожно толкаемый к этой аварии субъект сидит в КПЗ в состоянии полной прострации. Осознание содеянного оглушит его не раньше завтра. Сейчас он мало что соображает. Накачан под завязку. Алкоголь и ЛСД — верные друзья фатальных событий.
Наверное, я должен был собой гордиться. С чувством глубокого удовлетворения «проверить», как заказ, то бишь этот Пустырин корчится от боли, глотая сопли и слезы по безвременно ушедшему чаду. Раньше я бы так и поступил, искренне радуясь, что каждое выполненное задание приближает мое возвращение домой. Только годы сменялись десятилетиями, десятилетия столетиями. Я менял страны на континенты, города на поселки, салуны на салоны, клубы на агентства. Я исполнял чужие желание, но исполнение моего собственного не становилось от этого ближе. Я устал, я запутался. Умей я плакать или отчаиваться, я бы наложил на себя руки, только мне не даны подобные переживание. К тому же что это изменит? Я лишь сменю человеческую оболочку, как змея кожу, по-прежнему оставаясь собой. Вечность, посаженная на цепь. Смешно.
Я вырубил телевизор и завалился спать. Сон — единственная радость, доставшаяся мне в утешение. Наверное, Вершитель все же пожалел меня, подарив возможность возвращаться домой хотя бы во сне...
— Да, свершиться! — литую бронзовую дверь в несколько пальцев толщиной усеивали непонятные символы. Они назойливо бросались в глаза, будто пытались залепить их, не позволить разглядеть, что за ними. Защита. Меня предупреждали. Только, что для таких как я какая-то дверь?
В большом пустынном зале за нею стояли двое. Высокая призрачная фигура в белой мантии, казалось парила над полом. И тот второй, пришедший к Вершителю за полчаса до меня. Сейчас он стоял спиной, вернее не стоял, удалялся, медленно и неверно ступая по радужному мосту... Нет, не мосту. Настоящая радуга, таяла у него за спиной, отсекая путь к возвращению — билет в один конец, туда, где сбудется его заветное желание. Я не знал, что переход в иные миры выглядел именно так. Надеюсь, мое пожелание потребует менее кардинальных мер.
Я подождал, пока спина просителя и радужный шлейф за нею не исчезли, и вошел, без стука и трепета. Как привык, как подобает входить человеку с седьмым уровнем возможностей. У Майка он был лишь второй — умение управлять облаками, придавать им причудливые формы и гонять по небу неповоротливыми ватными шариками. Никчемная способность. Соседа Марка слушалась речная рыба, приплывала косяками туда, где он закидывал сеть. Практично и приятно. Мы часто рыбачили вместе, пока мой непутевый брат слонялся без дела — на Гардии пасмурные дни были редкостью. Иногда к нам присоединялся Грум, и тогда к берегу приплывали лебеди — первый уровень, привязанность белых птиц. Я был счастлив, хотя умел и не такое — седьмой уровень — почти всесильность. Я думал, что могу все и мое право на заветное желание так и останется нереализованным. Как я ошибался...
Между тем, белый призрак, продолжал висеть над полом, изредка покачиваясь из стороны в строну и не проявляя ко мне никакого интереса. Похожий на голограмму или фантом кустарной работы. Даже у меня подобные поделки выходили лучше.
— Я хочу, чтобы Миранда была моей! — Сказал я громко. Эхо прокатилось по залу, усилив ощущение, что я здесь один. Призрак медленно повернул голову, будто кто-то потянул за невидимую нить. Я даже не успела вскрикнуть, а он уже знал обо мне больше, чем кто-либо. Зондовая система оповещения. То, что коренным жителям Гардии с рождения дарила природа, здесь, во Дворце Высшего Блага было лишь чудом технического прогресса... чужого, далекого, чуждого и непонятного нам. Я был потрясен. Обрывки рассказов друзей и знакомых, чьи желания исполнял Вершитель, вихрем пронеслись в голове, отчаянно пытаясь сохранить образ Высшего существа, которого я ожидал здесь встретить. Как же так? Неужели то, что это всего лишь «робот» сумел понять только я?!
— Миранду выбрал твой старший брат — Марк. По незыблемым законам Гардии, ты не имеешь права оспаривать его выбор, — спокойно, словно читая приговор, сообщил призрак. — Ты хочешь невозможного, Трой.
— Разумеется. Если бы я хотел «возможного», я бы сюда не пришел. Все возможное я могу сам, — раздраженно отрезал я, размышляя о другом. Зачем кому-то понадобилось оставлять робота-призрака на планете, где каждый обладает каким-то даром от рождения? Некоторые — несколькими и совсем уж единицы, подобные мне — многими.
— Как скажешь, Трой. Миранда станет твоей, но лишь там, где это возможно, не нарушая законов Вселенной.
И кто-то научил призрака пафосному слогу. Материализатор чьей-то одержимости, с красивой литературной речью. Зачем он здесь?
— Ты сделал свой выбор. И для того, чтобы узнать Миранду из тысяч подделок, ты сохранишь свои способности. Распорядись ими правильно — это твой единственный шанс вернуться...
Призрак исчез. Пол пошатнулся под ногами и я с ужасом увидел, как суживаются до узенькой тропинки мраморные плиты и выгибается, норовя меня сбросить в сосущую пустоту вокруг дорога под ногами. Моя дорога в чужую незнакомую жизнь. Не хочу! Это не мой выбор! Не так! По другому! Назад, верни меня назад! Я закричал, но ноги уже сами несли меня вперед...
Я открыл глаза и сразу сел на тахте, злой и раздосадованный. В голове шумело, будто и не спал вовсе. Этот сон повторялся все чаще — мучительно напоминание о том, чего не изменить. Как опасно, оказывается чего-то страстно желать. Никто ведь не предупреждает, чем придется оплачивать вожделенный запретный плод. А Миранда была именно им. Маленькая, хрупкая, беззащитная — серый воробушек с бездонным колодцем внутри. Как долго я искал что-то подобное в других. Но внешне привлекательные формы скрывали лишь мелкие мутные источники, не способные возродить мои медленно уходящие силы. Чем выше возможности, тем труднее удерживать их на должном уровне. С каждым новым чудом творения я становился чуточку слабее. Там на Гардии я умел создавать, придумывать маленькие оазисы жизни, с лесами, замками, подземными пещерами и рудниками, иногда я заселял их сказочными существами, иногда созывал людей. Вернее не созывал — они сами находили места творения. Раз в десятилетие менять привычный уклад жизни на что-то новое, зачастую кардинально противоположное, считалось у нас делом обычным. Только творцов, способных и главное желающих создавать это новое год от года становилось все меньше. Слишком много сил и слишком мало женщин, кто мог бы эти силы восполнить. Жаль, что наши законы запрещали многоженство — это бы решило многие проблемы, но... И кто только их придумал?
По дороге в душ, я думал о даме в мехах, так не похожей сейчас на ту, желание обладать которой, обошлось мне слишком дорого. Миранда, вернее ее маленькая бездонная суть. Сути все равно, какое тело на этот раз станет ее пристанищем. Она спокойно дремлет внутри пока не находится тот, кто использует ее мощь своих целях. Используют мужчины, осознанно или нет — бывает по-разному. Женщины же, если и способны пользовать то, что хранят, то лишь случайно, в порыве бурных эмоций и страстных сцен. Скажет, как припечатает. Еще счастье, что носят такую бомбу в себе далеко не все. Так что мне повезло, что нынешний сосуд оказался настолько привлекательным. Тем интереснее и опаснее будет из него испить. Я улыбнулся, встав под бьющие струи воды. Настроение заметно улучшилось.
— Что вы наделали?! Разве, я об этом вас просила?! — она ворвалась в мой кабинет снежным вихрем. Еще не успевшие растаять снежинки осыпались с ее неизменной меховой шапки и темного плаща из тонкой шерсти. Раскрасневшиеся щеки, полные ярости глаза, порывистые движения и за всем этим боль, смятение и вина — горький мешок фатальных ошибок и глупых поступков. Как мне это знакомо.
Она швырнула мне на стол глянцевый журнал. С разворота смотрело осунувшееся, постаревшее лицо ее болезненной любви. Генрих Пустырин не перенес удара. Вторым зрением я видел, как расслаивается, превращаясь в дырявое решето, матрица его совсем недавно такой успешной и счастливой жизни. Он не надолго переживет свою дочь. Месть удалась. Только того ли ты хотела, Миранда?
— Как вас зовут? — вместо ответа спросил я.
— Виктория... Вика Миражова
— Так, вот, Вика Миражова, — сказал я медленно, — я лишь исполнил ваше желание. Разве, «пусть он лишится самого главного, того, чем дорожит больше всего» — не ваши слова?
Она отшатнулась, как от пощечины, сделала шаг и почти рухнула на диван, закрыв лицо руками. Плечи задрожали от плохо сдерживаемых рыданий. Как все предсказуемо. Сначала хотим мести, потом, когда уже ничего нельзя вернуть, корим себя за то, что сделали. И эту женщину, раздавленную чувством собственной вины, я сейчас добью, сообщив, чем ей придется со мной расплачиваться.
Я выудил чистый платок из стопки, специально отложенной для таких случаев в верхний ящик стола. Подошел к даме и вложил ей в руку отглаженный прямоугольник. Получив нечленораздельное спасибо, вернулся на место. Кажется, я становлюсь сентиментальным. На Гардии мне бы и в голову не пришло, кого-то утешать. Женщина — всего лишь носитель. Ей природой предусмотрена лишь роль сосуда и не больше. Кто будет спрашивать зрелый плод, если пришла пора его съесть? Нет, разумеется, после близости они не умирали. Жили, тенью рядом, нашей, мужской тенью. Здесь же все было иначе. Никто не собирался становиться твоей просто так. Прежде чем, заполучить кого-то для своих нужд (к сожалению, у человеческого тела свои потребности), приходилось изобретать хитромудрые ловушки, которые здесь принято называть «проявлениями чувств». Надоело!!!
— Вы можете, быстро расплатиться со мной и уйти, — сказал я с досадой. В конце концов могу я хоть раз обойтись без реверансов? Пусть расплачивается и уматывает. — Раздевайтесь.
— Что? — она почему-то сразу поняла, что я имею ввиду. Плакать перестала, воззрилась на меня воспаленными глазами с изумлением.
— Раздевайтесь. Вы стол или диван предпочитаете?
Так, сейчас начнется вторая часть истерики, под названием «да как вы можете?!»
Она молча стянула с себя шапку и скинула пальто. Под ним оказалось длинное закрытое зеленое платье с тонким воротником под шею. Приятная неожиданность, хотя с дивана подниматься она не спешила, продолжала сидеть, закинув ногу на ногу.
— Скажите, Трофим... Вас ведь Трофим зовут?
Я кивнул.
— Вам когда-то заказывали что-то хорошее? Спасти неизлечимо больного, например? Или закончить войну? Или... вернуть умершего?
— Я не работаю с сумасшедшими. Я по «чудесам», которые возможны при благоприятных обстоятельствах, а не невозможны вовсе. «Хорошего»? Нет, не заказывали, людская природа как-то все больше на другом сфокусирована.
— Понятно... «Людская», значит, — она задумчиво меня рассматривала, окончательно успокоившись. — Вы так говорите, будто сами к другой «природе» принадлежите.
Я вздрогнул — кажется я ее недооценил.
— Вы многое можете, Трофим, — она встала и медленно подошла ко мне. — Возможно, заказывай люди вам другие желания, мир вокруг был бы иным.
Она обняла меня за плечи.
— Какая разница где...
Елена Бахова © 2009
Обсудить на форуме |
|
