|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Наши в космосе Владимир Рогач © 2009 Наши в космосе, или И нашим и вашим 1.
— Приятной пищи для размышлений вам, Сияющий Вольфган! — приветствовал хозяина замка Кастль юный гость. Судя по нашивкам на рукаве идеально сидящего черного мундира, молодой человек тоже мог похвастаться титулом Сияющего.
— Приятных сотрапезников вам, юноша, — кивнул Вольфган Кецалькоатль. — С кем имею честь общаться и чему обязан вашему визиту? Не припомню, если честно, чтобы прежде нам довелось вкушать пищу за одним столом.
— Фридрих Тлалок, к вашим услугам! — молодой человек щелкнул каблуками и коротко поклонился.
— Сияющий Фридрих, я понимаю? — из вежливости уточнил Вольфган, жестом отдавая распоряжение одному из дежуривших темников готовить все к приему пищи. Тот поспешно выбежал из залы.
— К чему между нами подобные формальности?! — улыбнулся гость. — Это обязанность темных, мы же с вами... Впрочем, если вы настаиваете, Сияющий...
— Вы правы Фридрих, — вновь кивнул хозяин. — Формальности для темных. Что же до цели вашего визита, расскажете о ней после трапезы.
Темник вскорости вернулся, приведя двух девушек — блондинку и рыженькую.
— Какую изволите, Сияющий? — спросил темник.
— Выбор за гостем. Что скажете, Фридрих?
Гость выбрал блондинку, причем, похоже, во всем предпочитая забывать о формальностях этикета, пил ее прямо из горла. Сам Вольфган Кецалькоатль не пренебрегал пользоваться столовыми приборами. Сделать тонким ножом несколько аккуратных надрезов на запястьях и локтевых сгибах, подставить чашу под алую струйку, отпить, смакуя каждый глоток. Когда у чернушки начали подгибаться колени, Вольфган позволил темнику увести ее. Вторую, утолившую голод гостя, пришлось уносить. Хозяин с сожалением отметил, что, скорее всего, ее он больше не увидит. Лакомый кусочек, но чего не сделаешь для гостя.
— Итак, что за дело у вас до старика Вольфгана?
— Желание подняться выше неба, Вольфган, — ответил гость. — Я слышал, когда-то вы старались увлечь этой мечтой членов Светлого Совета.
— Это было так давно! — Вольфган Кецалькоатль шевельнул пальцами. — Мечта не увлекла никого из Ослепительных. Меня осмеяли и убедительно просили более не возвращаться к этим несбыточным прожектам.
— Я слышал, речь шла не совсем о несбыточности.
— Да, вы правы, мой юный друг. Один из Ослепительных оговорился, сказав: «Убыточность». Но тут же он извинился за оговорку, уверив, что имел в виду именно несбыточность моей мечты.
— Я был в Архиве, Вольфган, и взял на себя смелость ознакомиться с вашими выкладками по «убыточному» прожекту полетов за доступные нам пределы неба.
Кецалькоатль промолчал — только шевельнул пальцами, приглашая собеседника продолжать.
— В расчеты вкралась ошибка... И не одна. И я решился несколько доработать... В общем, вот! — Фридрих Тлалок швырнул на стол прямоугольник запоминающего устройства. Щеки и уши юного Сияющего вспыхнули от смущения и, в то же время, от гордости своим достижением. — Это осуществимо! Подняться выше неба, Вольфган! Раздвинуть пределы нашего мира! Да что там — уничтожить пределы! Безграничность!..
— Если вы позволите, я хотел бы ознакомиться с вашими расчетами в тишине и одиночестве, — попросил Кецалькоатль, взвешивая на ладони «памятник». — А вы чувствуйте себя как дома, любезный Фридрих. Мои темники в полном вашем распоряжении.
— Я предпочел бы вернуться в гостиницу, но если вы настаиваете...
— Да, я настаиваю, Сияющий.
Разговор был окончен. Простившись с гостем, бормочущим благодарности за прекрасную трапезу и согласие выслушать, Вольфган Кецалькоатль направился в самое высокое помещение замка. Не любя пользоваться тесной кабиной лифта, просто взмыл черной тенью вверх по шахте, и через пару мгновений оказался в комнате, оборудованной по последнему слову. «Памятников», подобных полученному от Тлалока, здесь хватило бы на то, чтобы вместить и схоронить все знания, существующие от начала мира. Именно их они и вмещали, их и хоронили. Не хватало только одного — способного вознести человека выше неба, за пределы доступного мира. Неужели, теперь?..
«Памятник» занял место в пентаграмме ввода. Короткая вспышка — и на возникшем в пространстве комнаты экране замелькали формулы и схемы расчетов. Знакомые формулы, знакомые схемы. Красные кресты отмечали внесенные изменения, черные — удаленные излишества. Да, молодой Сияющий излишне рационален. Никаких красивостей — только функциональность. Прочь, эффектность! Даешь эффективность! К чему дуэлянту кружевной воротник и манжеты? Только броня и оружие — пусть сражается! Зачем поэту длинный плащ и маска? Дайте ему перо и бумагу — пусть пишет!
Зачем кораблю, что поднимет вас выше облаков, кают-компания и отдельные спальные комнаты? Узкие кабины, прочные стены, прямые коридоры...
Вольфган Кецалькоатль завершил ознакомление с расчетами через трое суток. Своего гостя он нашел в каминной зале, закутанным в мягкий плед и попивающим ароматный кофе цвета высохшей крови.
— Ну, как? — вскочил молодой Сияющий.
— В своей каюте я хотел бы видеть на стенах картины, — улыбнулся Вольфган. — Все остальное — идеально. Этот аппарат действительно способен вырваться за пределы нашего убогого мирка.
— То есть вы поддержите мой... наш прожект перед Светлым Советом? — восторженно спросил Фридрих.
— Разумеется, Сияющий, — кивнул Кецалькоатль.
— Можно одну просьбу?
— Конечно, — с удивлением ответил Вольфган, недоумевая, о чем еще желает просить его гость.
— Я бы хотел, чтобы в моей каюте тоже... — юный Сияющий смущенно замялся. — Тоже висели картины.
Вольфган Кецалькоатль понимающе улыбнулся. Похоже, молодому гостю пришлась по душе окружавшая его в последние дни совершенно не эффективная, но столь эффектная роскошь.
— Я сам подберу для вас подходящие полотна.
***
Светлый Совет знакомился с расчетами не в пример дольше. Некоторые из Ослепительных уставали от «всей этой математики», другие увлеченно привносили свои предложения по «совершенствованию прожекта».
Вердикт был вынесен на девятые сутки.
— Это осуществимо.
— Это возможно.
— Это неотложно.
— Займитесь этим прямо сейчас.
— Немедленно.
— Любые средства...
***
Полотна любимых живописцев для каюты юного коллеги Вольфган выбирал лично и сам проследил за тем, чтобы они смотрелись максимально эффектно.
«Последняя битва» кисти несравненного гения эпохи Декаданса — Леонарда Уицилопочтли. «Рассвет в горной деревне» Карла Шочикецаля — величайшего пейзажиста Темного Средневековья. И, конечно, «Возвращение» бесподобного Амадея Синтеотля.
— Приятной пищи для размышлений, Сияющий! — напутствовал старый вампир юного Фридриха, открывая перед тем двери его каюты. — Не буду мешать. Взлетаем через пятьсот ударов сердца. Если проголодаетесь, каюты темников уровнем ниже.
***
Корабль, спроектированный и построенный Сияющими Вольфганом Кецалькоатлем и Фридрихом Тлалоком оторвался от Земли в двенадцатый день второго месяца весны. Кроме двух Сияющих, на борту находилось триста голов темников, или, если угодно Ослепительным, Сияющим и Светлым господам, «темных» — низшей расы, существующей лишь затем, чтобы обеспечивать пищей Детей Света. Состав «запаса продовольствия» лично отбирали члены Светлого Совета — Ослепительный Генрих Мишкоать и Сияющий Зигмунд Шочикецаль — да-да, потомок того самого пейзажиста, полотна которого столь высоко ценимы Сияющим Вольфганом Кецалькоатлем.
Именами «темных» никто себя не утруждал — основными критериями отбора были физическое здоровье и соответствующая группа крови.
Впрочем, нет! Перед тем, как приступить к первой трапезе за пределами атмосферы такой маленькой, если смотреть на нее из космоса, планеты, впечатлительный Фридрих, пожелав приятной пищи для размышлений Вольфгану, рассеянно поинтересовался у подоспевшего к обеду (в соответствии с установленным графиком, конечно же, — рациональность превыше всего!) темника:
— Как тебя зовут?
— Юрий... — буркнул, не приученный к беседам с Детьми Света «темный» — румяный здоровяк, раз за разом улыбающийся невпопад. — Юрий Алексеевич я, если по батюшке.
— А мне по барабану, дорогой! — хищно улыбнулся молодой Сияющий. — Запрокинь-ка голову!
Первый глоток крови, сделанный за пределами атмосферы родного мира, показался Сияющему Фридриху невозможно сладким. Ах, сколько будет их еще — и глотков, и миров! Но всегда будет помниться этот — самый первый.
— Я запомню твое имя, Юрий, — промокая губы кружевным платочком, пообещал Тлалок.
— Благодарю, Сияющий, — прохрипел смертельно бледный темник.
***
— Слыхали? — бахвалился перед соседями пятидесятидевятилетний Алексей Иванович Гагарин. — Наши-то вона где!
— И где? — переспрашивали в сотый раз темные соседи.
— В космосе! — гордо заявлял Алексей Иванович, вскидывая к небу реденькую бороду, носить которую заслуживали те редкие из темников, что умудрялись дожить до сорока пяти лет. После сорока пяти кровь теряла во вкусе, и уже не обязательно становилось гладко брить подбородки. Впрочем, у такого доброго хозяина, каким был Сияющий Вольфган Кецалькоатль, такое было не редкостью.
— А кто еще с вашим-то полетел? — радовали Алексея Ивановича вопросом соседи.
— Ну, кто-кто? Мой-то первым заходил, это все видели... — Алексей Иванович задумчиво поглаживал бороденку. — Титовых малой был, помню, вместе с моим Юркой забирали. Этот еще, как его? Николаев Андриашка, Леонов, опять же.
— А Нелюбова Гришку, говорят, не взяли?
— Да кто ж его возьмет, в Космос-то, хулигана? — кипятился Алексей Иванович. — Не взяли, конечно! — добавлял он сурово, словно сам приложил руку к отчислению «хулигана».
— А Бондаренку молодой Сияющий перед отлетом выпил. А ведь Валька так хотел на небо, — качала головой супруга Алексея Ивановича — Анна Тимофеевна.
— Дура-баба! — возмущался Алексей Иванович. — На небе он и есть, Бондаренка твой! Чего хотел, того и отхватил. А наш-то — выше неба! В космосе!
***
— Приятной пищи для размышлений, Сияющий Вольфган!
— И вам, Сияющий Фридрих, — любезно ответил Кецалькоатль. Впрочем, оба не без оснований надеялись, что по возвращении на землю получат титулы Ослепительных. — Что вы так носитесь с эти темником?
— Но он же первый, Вольфган! Представляете? Я, пожалую, напишу его портрет.
— Тогда я советовал бы вам поторопиться, Фридрих. Сдается мне, недолго ему осталось — его улыбка блекнет с каждым днем.
— Ничего, я запечатлею его таким, каким запомнил в тот самый первый раз. Улыбайся, Юрий! Улыбайся.
И темник старательно улыбался Детям Света. Он улыбался, когда запрокидывал голову, подставляя шею под клыки Сияющего Фридриха. Он улыбался, когда чувствовал, что крови в его жилах уже не хватит для насыщения Сияющего...
Он улыбался на портрете, выполненном по памяти Сияющим Фридрихом Тлалоком, по возвращении получившим титул Ослепительного.
Ослепительный Фридрих Тлалок, вернувшись из космоса, увлекся живописью. Темники на его картинах всегда улыбались.
***
— Наш-то вона где теперь! — вздыхая, говорил Алексей Иванович супруге, любуясь копией портрета сына, любезно подаренной ему гостящим в замке Сияющим.
— На небе? — всхлипывая, спрашивала жена.
— Выше, дура-баба! В космосе!
2.
В деревню Клушино Гжатского района Смоленской области немцы вошли 12 октября 1941 года. Бравые солдаты, улыбчивые офицеры — если они и вызывали у кого страх, то только не у местных детей. А взрослых к приходу незваных гостей оставалось совсем не много.
Этот «ганс» в офицерской форме постоянно улыбался, словно все его радовало: общество хороших товарищей; золотая осень; война, похожая на приятную прогулку по почти своей уже земле. И дети, конечно. Дети, так похожие на истинных арийцев, без намека на присутствие даже капли крови евреев или цыган.
— Меня зовут Пауль, а тебя как, мальчик? — «ганс» Пауль прекрасно говорил по-русски, наверное, даже лучше, чем дядя Сережа, иногда приезжавший из Ленинграда в гости к председателю.
— Я — Юрий, — ответил мальчишка. — Юрий Гагарин.
— О! Арий! Гут! — захохотал «зольдат», сопровождавший повсюду улыбчивого Пауля.
— Арий? — переспросил Пауль. — Ты веришь в богов, Арий?
— Бога — нет! — уверенно, как всякий советский школьник, заявил Юра. И не важно, что в школу он пошел менее полутора месяцев назад — некоторые знания закладываются задолго даже до самого первого 1 сентября.
— Хочешь подняться выше неба и проверить? — потрепав мальчишку по голове, спросил немец.
— Выше неба? А что там?
Пауль посмотрел вверх. Как раз в этот момент над деревней пролетали самолеты с крестами на крыльях.
— Надеюсь, ты мне расскажешь, — улыбнулся Пауль. — А теперь — марш в школу! Учителя уже ждут!
***
8 апреля 1943 года. В небе все чаше появляются самолеты с красными звездами на крыльях, похоже, навсегда сменив своих крестоносных собратьев.
— Арий!
— Я!
— Ко мне!
— Есть!
Юра смотрел на Пауля с восхищением, но без должной преданности.
— Обучение окончено, герр офицер?
— С чего ты взял, юный Арий? — улыбнулся Пауль.
От улыбки немца Юре впервые стало страшно.
— Но вы ведь уходите? — неуверенно спросил мальчишка. Где-то на окраине громыхнул взрыв. Даже странно — когда приходили немцы, никто не стрелял.
Пауль одернул мундир, потрепал своего юного ученика по русой челке.
— Выше неба, мой мальчик. Помнишь? Выше неба... Ты будешь там первым.
***
— Что вы так носитесь с этим русским, Пауль?
— Мои уроки не прошли даром, мой генерал! Теперь это настоящий Арий. Уверен, он первым будет в космосе. Представляете, генерал? Наш человек будет в космосе первым!
— А если нет? Если русские догадаются, что вы изменили мальчишку?
— Но не его же одного, верно? Не полетит Арий — есть еще Герман...
— А не Герман, так еще какой-нибудь из ваших подопечных. Умно, Пауль. Но вы уверены, что вычислили всех потенциальных кандидатов в первые космонавты?
— Разумеется, мой генерал! Руны не врут!
— Ох, уж эта мне мистика, — вздохнул опытный ветеран Вермахта. — Впрочем, до сих пор ваши побрякушки нас не обманывали. Ваша уверенность в том, что именно русские первыми доберутся до наших космических разработок, тоже строится на сочетании выброшенных рун?
— Есть еще вера в подразделения, задействованные против американцев, мой генерал. Если они с честью исполнят свой долг, русские наверняка опередят звезднополосатых.
— А может все-таки лучше, если это будут американцы? Русские, даже дети, зомбированные вашим обучением, меня пугают. Их коммунистическая идеология...
— Не забывайте, именно Германия оплатила их революцию, генерал. Не дураки же принимали столь далеко идущие решения!
— Лучше бы эти умники, имея подобных пророков и ясновидящих, придумали, как победить русских, а не использовать!
— Рейх вечен, генерал. И он не рухнет в мае 45-го — только затаится...
— Арий, Герман... Не проще было подменить их нашими детьми? Настоящими ариями и германцами?
— У русских тоже есть свои колдуны, генерал. Так что, избранный вариант — единственно верный. Даже проигрывая эту войну, отдавая красным наши научные разработки и обучая их детей, мы действуем во славу Рейха!
— Да, Пауль, вы правы, конечно... Но лучше бы это были наши дети. Арий, Герман — это забавно, но... Кто помешает красным колдунам вычислить ваших «зомби»?
— Я, генерал. Я и мои коллеги.
— Скажите хоть, как называется ваше подразделение?
— У вас недостаточный уровень доступа, генерал. Просите, но это закрытая информация.
***
6 марта отчислили за нарушение дисциплины Варламова. 23 марта при пожаре в барокамере погиб Бондаренко. 7 апреля по состоянию здоровья уволен из отряда космонавтов Карташов.
— Хорошо, Павел, кто, по вашему мнению, должен лететь первым?! Вы хоть понимаете, что со дня на день в космос полетят американцы? Мы не можем позволить им стать первыми! Это прямое распоряжение с самого верха!
— Из космоса? — усмехнулся Павел-Пауль.
— Из Центрального Комитета Коммунистической Партии Союза Советских Социалистических Республик! И бросьте ваши шуточки! У нас и не за такое расстреливают!
— У нас тоже... А что до того, кто должен полететь первым, то у меня два кандидата.
— Говорите уже, черт с вами!
— Гагарин и Титов.
— Почему они?
— Потому что один из них Арий, а второй — Герман.
— На том и порешим. Гагарин — первый, Титов — второй! Все?
— Все.
— Поехали...
Именно это слово произнес 12 апреля 1961 года человек, известный всему миру как Юрий Алексеевич Гагарин.
Истинный ариец.
Арий.
***
— Я же говорил вам, генерал, что наши будут в космосе первыми.
— Да, я помню, Пауль. Но теперь-то вы мне скажете, в каком подразделении служите? Боюсь, я унесу ваш секрет с собой в могилу.
— Не бойтесь, генерал, вы действительно унесете эту тайну в могилу. Я служу...
— Русская разведка, я угадал?
Пауль-Павел подавился дымом сигареты. Старый немецкий генерал удивил его.
— Как вы догадались, генерал?
— Отдать космические разработки рейха русским, любой ценой удержать американцев, подготовить к будущим полетам русских же детей... Назови его Арием, назови его Германом — он останется русским. Пауль — это ведь Павел?
— Почему же вы не остановили меня тогда, в 41-м? Или в апреле 43-го? Черт возьми, с момента нашего знакомства прошло двадцать лет! И все это время вы знали?!
— Знаете что, Паша... У вас не найдется огоньку? Спасибо. Назови его Арием, назови Германом, присвой ему звание генерала Вермахта — он останется русским. Меня зовут Егор.
— Паша. Очень приятно.
— Они ведь оказались там первыми? Наши-то?
— Не они, Егор. Мы. Наши...
3.
Снилась всякая дрянь.
Немцы, входящие в родную деревню и через пару лет улепетывающие из нее. Один еще улыбался все время и врал что-то про небо и выше. Пауль, кажется. Все хотел кого-нибудь в космос первым запустить, а кого-то не хотел.
Упыри, сосущие честную рабоче-крестьянскую кровь, снились. Эти не врали — сразу запихнули в тесную камеру, как латыши шпротов в банку, а потом, знай, вызывали и сосали, вызывали и сосали. Картинки еще на стенах упыриных кают запомнились, а вот фамилии ихние черта лысого запомнишь и выговоришь. Не наши фамилии-то.
Потом Валька Бондаренко приснился. Манит так с небес рукой и насмехается: «А не сгорел я, Юра, ни в какой барокамере! В космос я улетел! Первым! Только не вернулся. Вот ты не вернешься — тоже скажут, что на Земле сгорел. В барокамере. Как и все наши».
«Какие еще наши?» — спросил во сне у погибшего незнакомого товарища.
«А которых в космос запустили, а выпустить не смогли», — ответил тот и хищно оскалился, прицеливаясь к шее...
Приснится же такая дрянь!
Какой еще космос? Кого туда запустили?
И только когда проснулся окончательно и сны дурацкие из головы выбросил да под душем смыл, вспомнил.
«Космос» это же гостиница в Москве! И попасть туда, после того, как Темные силы выбрали ее, с подачи создателей фильма «Дневной дозор», своим штабом — настоящая фантастика. А там ведь все наши: упыри и вурдалаки, сотоварищи Его! Да светится имя Его, да прибудет царствие Его. Именно «светится», как светятся звезды, и именно «прибудет», как неумолимо прибывает поезд в фильме братьев Люмьер.
Юра подошел к зеркалу и привычно не увидел отражения. А что вы хотели? Кого попало первым в «Космос» не запускают. А он вошел туда первым, сразу после того, как киношники смотали удочки и увели священников, которые во время съемок поминутно освящали каждый уголок, боясь появления настоящей нечистой силы. Тогда-то Тот, чье имя светится, а царствие прибудет, в награду лишил храбреца отражения. И только потом подоспели остальные Темные. Теперь в «Космосе» одни наши. Чужих, которые из другого фильма, не пускаем.
Наши в «Космосе».
А Чужие с Хищниками предпочитают «Интурист».
Владимир Рогач © 2009
Обсудить на форуме |
|
