|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2008 Вадим Картушов © 2008 Успеем до рассвета И дойти немного,
скоро сезам, и веселый гвалт.
Но рассвет с востока
бьет по глазам как зенитный залп.
Солнце вставало медленно, неохотно. Вокруг угрожающе нависал лес. Верхушки уже светились розовым. Лейтенант забычковал сигарету, тяжело поднялся на ноги. В легкие врывался свежий утренний воздух, с кисловатым запахом пороха. С легким привкусом беды. В свои сорок лет Владимир Шухов дослужился только до лейтенанта, хотя по природным данным мог уже быть полковником. Конфликтный характер при идеальной биографии привел к тому, что Шухова мотало по частям, как писателя по эмиграциям. Его не любил никто из вышестоящих, но военным Владимир был идеальным — хладнокровным, спокойным, решительным, умным.
— Эй, диверсант, не спится? — раздался от палатки сонный голос Эдуарда.
— Сам ты диверсант, — сообщил Шухов.
— Ну сейчас мы все диверсанты, хрена ли, — хохотнул Эдуард.
«Разгильдяй», — с симпатией подумал Владимир. Эдуард был из тех парней, с которыми легко идти — хоть в разведку, хоть по бабам, хоть в штыковую атаку. Связист и водитель, душа компании, балагур и бабник, не дурак выпить. Совсем молодой, всего двадцать восемь — для спецотряда » Штык» это минимальный возраст. Никто и никогда не называл Эдика по фамилии. Если называли Эдуардом — очень злился и ругался матом. Пожалуй, единственная вещь, которой Эдуард стеснялся — это своего имени.
Эдик выполз из палатки, помотал головой. Сбегал к ручью, прибежал свежий, с блестящими и черными, как у жука, глазами. Презрительным жестом отказался от предложенной Шуховым папиросы.
Владимир взглянул на часы — пятнадцать минут шестого. Через полчаса он объявляет подъем, разминку, короткий завтрак. И дальше — форсированный марш сквозь леса, к заводу Е286.
— Лейтенант, ты мне не мудри. Твоя группа должна добраться до завода за сутки. И ни один человек не должен вас видеть. Встретили языка — допросили и уничтожили. Если вражеский боец — то в бой не вступайте, маскируйтесь.
— Товарищ подполковник, но к чему такая осторожность? Языка можно усыпить амнезином и бросить.
— Нет, Шухов. Ликвидировать. Каждого, кто вас видел.
Солнце залило лес, било сквозь стволы елей. Шухов прищурился, протер глаза. Темные волосы с проседью полоскало ветром. На миг показалось, что среди дальних деревьев промелькнула серая тень. Ерунда, здесь никого не может быть. Просто утренний туман и солнце, что слепит глаза.
Эдик уже вовсю подтягивался на ветке. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать...Шухов невольно залюбовался — ровный хват, туловище сержант поднимает без особых усилий. На любых нормативах получил бы твердые пять баллов.
Палатка снова зашевелилась. Лейтенант заранее поморщился. Наружу вывалился политрук Ивар Левонидис.
— В усиление к вам пойдет Левонидис.
— Товарищ подполковник! Я вас умоляю, не надо Левонидиса.
— Это почему?
— Да потому что не сработаемся. Поставьте Рыбникова!
— У тебя к нему счеты, что ли?
— Никак нет.
— Врешь.
— Товарищ подполковник...
— Помолчи. Покажи мне хоть одного человека, с которым ты сработался?
— Эдик Баренцев.
— Эдик Баренцев не в счет. Еще кто? А? То-то и оно, лейтенант. А Левонидис грамотный, верно мыслящий боец. Отличный стрелок. Вам не надо срабатываться, операция на сутки. Терпи. Тем более с меня голову снимут, если на эту операцию я пошлю группу без политрука.
Впрочем, вывалился Левонидис грациозно и моментально вскочил на ноги. Пригладил форму, поправил светлые волосы. Из — под тонких бровей смотрели светло-голубые глаза, прозрачные как лед и такие же теплые. Острые, как кинжал.
Левонидис, высокий стройный латыш с манерами недобитого наследного принца. И такой же надменный. Шухова раздражало, что кобуру латыш вешает так, чтобы она заметно выпирала из-под плаща, а фуражку подворачивает чуть набок. Маскировщик хренов. И при любом конфликте Левонидис имел привычку поглаживать кобуру штатного маузера, открывая ее незаметным движением. Хотя надо отдать политруку должное, стрелял он действительно без промаха.
— Доброе утро, товарищ Шухов, — процедил Левонидис.
— И вам того же, товарищ Левонидис, — ответил Шухов нарочито дружелюбно.
Сейчас между командиром группы и комиссаром группы был хрупкий нейтралитет. Они отчаянно ненавидели друг друга. За Левонидисом тянулся давний должок, из тех, которые нельзя забывать. Латыш же терпеть не мог Шухова за конфликты с высшими чинами. Лейтенант понимал, что малейшая искра может сорвать всю операцию. И терпел, как ему велел подполковник. Пока ограничивались взаимными насмешками.
— А скажите, Шухов, каково это — дважды быть капитаном и трижды лейтенантом? — спросил Левонидис иронично.
— Но зато мне есть что вспомнить и рассказать внукам, — ответил Шухов приветливо, — а некоторым даже собственных родителей хочется забыть.
Левонидис сжал зубы. Костяшки пальцев побледнели, левая рука скользнула под плащ. Лейтенант знал — сейчас латыш гладит пальцем рукоять маузера.
— Знаете, Шухов, что я могу кончить вас прямо здесь? И мне, Шухов, ничего не будет. В рапорте напишу, что вы были предателем Родины, германским агентом. Мне поверят, Шухов, ведь вас все ненавидят.
— Нет, Ивар, вы меня не убьете, — сказал Владимир с улыбкой. Держать гримасу стоило огромных усилий, — если вы меня убьете, то задача останется невыполненной. Начальство по головке не погладит. Разжалуют до младшего политрука. А там и до помощника... Как вам, Левонидис? Сейчас в Союзе важнее нашей задачи только жизнь товарища Сталина.
— Запомни, лейтенант, что сейчас важнее вашей группы в Союзе только жизнь товарища Сталина.
— Так точно.
— Вы должны это сделать, бойцы. В случае срыва лучше застрелитесь сами.
— Товарищ подполковник, что необходимо сделать с этой вещью?
— Вы ценой жизни обязаны доставить контейнер в штаб.
— Что в контейнере?
— Неважно, боец. Для обращения с контейнером в группу включен ученый. Это из второй инженерной роты, Кравчук. Оберегайте его, как зеницу ока.
— Так точно.
— В случае успеха, Шухов, прыгнешь сразу через звание.
— Служу Советскому союзу!
— Не надейся... — прошептал Левонидис, — я тебя все равно кончу, Шухов. Я все помню.
— Так пристрелил бы ночью и труп выкинул. Ты же можешь, комиссар, я тебя знаю, — ответил лейтенант тихо.
Взгляд врезался во взгляд. Словно два клинка скрестились, ледяной и огненный.
На заднем плане Шухов заметил, как напрягся Эдик. До этого он отжимался, а сейчас вскочил — и показывал из-за спины Левонидиса странные жесты, как будто пальцем себе бедро простреливал. Шухов на секунду прикрыл левый глаз, » нет» на языке спецгруппы » Штык». Левонидис этих знаков не знал и внимания не обратил. Эдик на заднем плане разочарованно взмахнул руками. Круглое загорелое лицо было недовольным.
Русский и латыш смотрели друг на друга, в воздухе прыгали искры.
Первым сдался Левонидис.
— Ладно, Шухов. Мы разберемся позже. Знайте, Родина вас не забудет.
— Очень надеюсь, товарищ политрук, — ответил лейтенант с улыбкой.
— Почему не объявили зарядку? Где Кравчук?
Из палатки вывалился Витя Кравчук, последний член группы. Невысокий, неуклюжий, но зато в звании капитана. Стрелять Витя умел только по воронам, и то в глубоком детстве. Крови боялся. Но зато был виднейшим военным физиком. По званию выходило, что Кравчуку надо быть командиром группы. Он был милым, добрым и абсолютно неадекватным действительности. Под роль командира никак не подходил.
Шухов поглядел на Эдика.
— Товарищ сержант, распакуйте сухпайки.
— Распакую, хрена ли нам.
— Отвечать по форме!
— Так точно! Хрена ли нам, красноармейцам...
— Товарищ сержант, отжаться двадцать раз. Потом распаковать пайки и присоединиться к зарядке. Отряд, на зарядку!
Кравчук, не успевший проснуться, горестно вздохнул.
— Товарищ лейтенант, но мы же на важной операции. Я смею спросить...возможно, я не прав, но...зачем нам на операции заниматься зарядкой?
— Затем что дисциплина.
— Но мы же в походе!
— Мы в армии, товарищ капитан! Армия — это не только «ура-ура» и с голой жопой на врага! Советская армия — это в первую очередь железная воля, дисциплина и преданность идеям марксизма-ленинизма. Осознали?
Кравчук покраснел и отошел в сторону.
— Раз — два, три-четыре!
Группа Шухова занялась зарядкой. Командир сам ходил гуськом вокруг дуба и подтягивался на низкой ветке. Кравчук пыхтел и кряхтел, тихонько ругался и выглядел достаточно жалко. Эдик же выглядел немного посвежевшим. Левонидис зарядкой не занимался. Равнодушно чистил маузер, поглядывая на лес в утренней дымке тумана.
— Товарищ подполковник, но почему не высадить группу захвата прямо у завода? Взять штурмом, часовых снять.
— Нет, товарищ лейтенант. Вы должны подойти к объекту абсолютно бесшумно. Чтобы ни одна сраная синичка не пропела, когда вы туда подойдете. Чтоб ни одна сраная веточка не хрустнула под вашей ногой. Самолет выбросит вас у границы леса .Ночью. Ночью периметр объекта патрулируют, так что не суйтесь. Выйдите на рассвете и пешком через лес. Воздушный транспорт и автомобили засекут следящие системы — только пешком. Выйдете к объекту, тихо гасите всех часовых. Главное — тихо.
— Нужна карта местности и план завода.
— Карты есть у Левонидиса. У него же план объекта и данные по количеству фрицев внутри .Контейнер трогать нельзя. Контейнером занимается Кравчук. Ты с Баренцевым и Левонидисом обеспечиваете боевую составляющую операции. Ты — командир, Баренцев — связист, Левонидис — комиссар.
Ветер над головой колыхал верхушки деревьев. Шухов вел свою группу особым, «скользящим» маршем, быстрой и бесшумной ходьбой в условиях леса. Эту технику Шухов разрабатывал около пяти лет. Учитывалось все, от силы ветра и до вида листьев под ногами.
Туман постепенно рассеялся. Левонидис постоянно сверялся с компасом и картой.
— Шухов, — тихо позвал комиссар.
— Слушаю.
— Через километр первый пост. Забор. Трое часовых. Сидят. Готовь трехлинейку.
— Далеко сидят?
— Километр, идиот.
— Нет, друг от друга далеко сидят? — спросил Шухов мирно.
— Обычный пост, — встрял в разговор Эдик, — двое на улице, один в здании у телефона. Может, по — ковбойски, в лихую? Хрена ли нам, красноармейцам?
Шухов покачал головой с сомнением.
— Нет, сержант, нельзя. Пока снимем первых двух — третий успеет предупредить людей на заводе. Операцию сорвем.
— Говорю же, готовь Мосина, — бросил Левонидис отрывисто. Взгляд уткнулся в карту.
— И Мосина нельзя, — вздохнул Шухов, — будет не быстрее, чем если подобраться вплотную и расстрелять из маузеров. Значит так, ребята. Ручное оружие готовим. Эдик, спрячь Кравчука, как подойдем метров на сто. Сами подходим метров на тридцать. Двадцать — для верности. Левонидис, там лес такой же густой?
— Метров за десять вокруг поста вырублены деревья.
— Подойдет, — удовлетворенно сказал лейтенант, — накидки одеваем, наворачиваем глушители . Ждем, пока третий не выйдет на перекур. Выцеливаем троих всех. Главное — одновременно. И не промахнуться.
— Уж я то не промахнусь, — процедил Левонидис.
Эдик хмыкнул, без лишних слов достал из подсумка глушитель и стал деловито навинчивать на штатный маузер.
Пост действительно оказался обычным. Небольшие ворота, бетонный домик. От ворот в обе стороны разбегается забор. Двое часовых в серой форме. Один неподвижно курит, второй неторопливо меряет шагами землю около ворот. В домике, очевидно, третий.
— На исходные, — прошептал Шухов.
Недаром группа Шухова получила среди военных название » Лесные тени». Абсолютно бесшумно и незаметно разделилась тройка бойцов. Скользящий шаг, и накидка уже не даст увидеть тень между деревьями. Шаг, еще шаг...
Шухов прижался спиной к могучему дубу. Отыскал взглядом Эдика. Тот поднял согнутую в локте руку — «готов». Шухов передал в ответ комбинацию простейших жестов — «жди», «по сигналу, » передай другому».
Немецкие бойцы скучали. Сначала они играли в считалочку на щелбаны. Потом соревновались, кто быстрее выкурит сигарету. Так прошло около часа.
У Шухова дико чесалась спина, под тяжелой накидкой было жарко, в шею кусала какая-то зубастая тварь. Он не двигался.
В бетонном домике открылась дверь. На улицу вышел пузатый немец, вроде бы даже с какими-то лычками. Значит, званием повыше. Шухов посмотрел на Эдика и прижал два пальца к виску — «пора».
Три выстрела грянули одновременно. Вернее, три хлопка. Пузатого немца словно ударило в грудь огромным кулаком, он отлетел на дверной косяк, грузно рухнул лицом вниз. На косяке осталось размазанное пятно крови.
Другому немцу просто снесло половину черепа, салютом пролетели красно-белые брызги. Это был объект Левонидиса, а тот редко церемонился. Последний немец рухнул на спину, рукой зажимая левую сторону груди. Из под ладони хлестал красный фонтан.
— Вперед! — крикнул Шухов, — Левонидис, трупы в здание затащим. Эдик, Кравчука приведи. Поаккуратнее.
За убитыми фрицами тянулись полосы крови. Лейтенант брезгливо посмотрел на того, которого снял комиссар. Показушник, не мог потише сделать... Пузатого немецкого сержанта затащили вдвоем.
Левонидис остановился у расписания, что висело над телефоном.
— Они должны отзваниваться в центр каждые три часа и сообщать, что все в порядке. Последний раз звонили только что. Шухов, у нас три часа, чтобы добраться до завода.
— Успеем. Сколько постов еще?
— Нисколько. Это был первый и единственный.
— Дай карты посмотрю.
Левонидис отступил на шаг, презрительно улыбнулся. Карты демонстративно спрятал за спину.
— Смею вам напомнить, товарищ лейтенант, что карты и документация вверены лично мне, и я являюсь ведущим группы. Боюсь, что руководство доверяет мне чуть больше, чем вам.
Шухов заскрипел зубами.
— Комиссар, не глупи! Мы сейчас в одной связке. Давай разборки на потом оставим, а?
— Не имею права, лейтенант, рад бы, но, — улыбнулся Левонидис обезоруживающе, — если желаете, обратитесь к подполковнику.
« Сука подполковник», — подумал Шухов мрачно, — » просил же эту тварь в группу не ставить».
— Ладно. Веди, ведущий. Надо дальше двигаться.
В здание вбежал Эдик. За ним семенил Кравчук.
— Товарищи, часовых сняли гениально! — воскликнул Эдик, — этот эпизод надо вставлять в энциклопедии. Вперед?
За постом лес становился еще более густым, но группе это было только на руку. Солнце скрылось. Казалось, что ближе к заводу туман становился все гуще. Листья расступались под ногами, не издавая ни единого шороха. Бойцы кидали петли между деревьями, как зайцы.
Два часа прошли незаметно. Шухов вел отряд как можно быстрее. Кравчук пыхтел и поскуливал, но молчал. Жалостливый Эдик отобрал у ученого вещмешок и оружие, закинул на спину. Идти стало полегче. Левонидис шуршал картами, смотрел на компас. Внезапно остановился.
— Через сто метров начинается завод. Он небольшой ,совсем даже маленький. Скорее даже лаборатория, с парой цехов. На заводе двадцать человек. В лаборатории трое ученых и два лаборанта. Пятнадцать часовых и охраны. Трое у ворот, трое на входе, двое на вышках. Семеро дежурят в здании.
Шухов задумался.
— Часовых на вышках я снимаю. С пятидесяти метров. Только глушитель навинчу. Эдик, Левонидис — идете ближе к входу. Как услышите хлопок — выносите к чертям собачьим охрану у ворот и у входа. Главное, чтобы никто не успел в здание забежать. Кравчук со мной. На все про все пятнадцать секунд. План действия осознали?
Эдик кивнул, просветлел. Из подсумка появился глушитель.
Левонидис нахмурился, но возразить было нечего.
— Тогда на исходные.
Эдик с комиссаром двинулись на позиции. Завод проглядывал между деревьями. Небольшое серое здание. Казармы, по виду. По бокам две невысоких вышки. Здание совсем без окон, такой монолитный серый кубик и стальные ворота. Так вот как выглядит секретный завод, подумал Шухов. Такую ерунду не разглядеть с самолета.
Шухов извлек из вещмешка компоненты трехлинейной винтовки Мосина. Теплый металл был послушен рукам, детали крепились идеально. Лейтенант подышал на линзу оптического прицела, протер рукавом гимнастерки, хмыкнул удовлетворенно.
Кравчук тихо и безучастно смотрел на подготовку снайпера.
— Скажите, товарищ лейтенант, а сколько человек вы уже убили?
Шухов замер с глушителем в руках.
— Запомни, ученый, На войне не убивают. На войне врага уничтожают. Не человека. А врага. Осознал?
— Осознал, — кивнул Кравчук, — но вы не ответили на вопрос. Так сколько врагов вы уничтожили?
— Больше, чем ты. Помолчи.
— Шухов, а вам никогда не было страшно? Они вам не снятся? Тот парнишка на посту ,которому вы снесли голову из маузера?
Шухов неторопливо привинтил глушитель, аккуратно опустил винтовку на землю. Повернулся к Кравчуку.
— Во-первых, череп фрицу снес Левонидис. А тебе, ученый, не было страшно? Я знаю, ты руководил группой по созданию кассетных бомб. Так вот, моралист хренов, тебе не снились миллионы убитых, которых ты начинил шариками из своих сраных бомб? Не снились. Или не думал об этом? А? Ты убийца покруче меня, Кравчук. Я по сравнению с тобой ягненок. Но сейчас, Кравчук, мы не убийцы. Мы не палачи. Мы бойцы, понял? Все, заткнулся.
Кравчук заткнулся. Опустился на траву, обхватил колени руками. О чем-то задумался.
В прицеле Шухов увидел молодого парня. Немец стоял на вышке, облокотившись о бортик. Шухов медленно перевел прицел на второго часового. Тот стоял ровно, как пограничный столб.
Хлопок. Первый часовой завалился на бортик, на левой стороне груди расцвело красное пятно. Шухов передернул затвор, моментально перевел прицел на второго. Через линзу на лейтенанта смотрело растерянное молодое лицо. Хлопок, и вместо глаза кровавая дырка. Немец рухнул через борт. На лице так и осталось растерянное выражение.
Запоздало рявкнули маузеры. Шухов услышал гортанную немецкую речь. Хлопок, и речь прервалась. Раздались выстрелы. Лейтенант определил их как звук от МП — 40. Сердце неприятно сжалось.
Разбирать винтовку времени нет. Шухов закинул ее на плечо, махнул рукой Кравчуку и понесся в сторону входа.
У ворот вповалку лежали убитые немецкие часовые. Над полем короткого боя еще стоял кислый пороховой дымок. Лейтенант успел заметить, как латыш прицельно добивает упавшего немца. Тот пытался прикрыть лицо руками. Не помогло.
— Шухов, не мешкайте! — рявкнул Левонидис, — внутри наверняка услышали крик часового! Быстро!
Ворота открылись от удара ноги. Группа вломилась в завод. Сзади бежал Кравчук, впереди Шухов с Левонидисом.
— Направо, в этот коридор! — скомандовал комиссар.
За столом сидели трое бойцов в серой форме. Над ними кружился сигаретный дым.
Один, судя по лычкам — офицер, вскочил. Рука дернулась к кобуре.
— Was ist... — начал немец.
Хлопнуло одновременно, офицера отбросило к стенке. Другого бойца пулей Шухова скинуло со стула. Точно в сердце, с такого расстояния лейтенант не промахивался.
Левонидис одним звериным прыжком подскочил в ошеломленному немцу. Левой рукой схватил за горло и слегка приподнял. В живот солдату уперся ствол маузера.
— Wo Wissenschaftler? — спросил Левонидис холодно.
Шухов выдвинул ящики стола. Один оказался закрыт. Эдик уже копался в одежде трупа офицера, в руке сверкнула связка ключей.
— Der dritte Korridor auf der rechten Seite , die Treppen, und eine zweite links, — прошептал молодой немец. На лице выступил холодный пот. Парень то зажмуривал, то приоткрывал глаза.
— Где еще охрана, спроси, — бросил Шухов. Они с Эдиком увлеченно копались в ящиках стола. Ничего интересного не обнаружили. Карт не было. Только в закрытом ящике лежали две гранаты и странного вида детонатор.
— Без тебя знаю, — ответил Левонидис с презрением.
Он приподнял часового еще на пару сантиметров. Тот хрипел, лицо наливалось красным.
— Wo sonst Guard? — прошептал латыш, глядя немцу в глаза.
— Fasten vor dem Betreten des — Labor, — прохрипел боец.
— Danke schen, — сказал Левонидис вежливо.
Он моментально спрятал маузер в кобуру, свободной рукой ухватил немца за голову. Руки замысловато провернулись, раздался тошнотворный треск. Немец обмяк. Левонидис бросил его на пол, брезгливо отряхнул руки.
Бетонный пол неприветливо простучал под ногами. Шухов успел только запоминать, куда ведет латыш. Направо, налево, лестница...
— Готовьтесь, еще четыре часовых, — прошептал он.
Он щелкнул обоймой маузера, перезарядил.
Этих расстреляли без вопросов. Один из немцев даже успел вскинуть автомат и выстрелить. Две пули обожгли Эдику плечо. Впрочем, Шухов быстро угомонил слишком шустрого немца.
Левонидис выбил ногой еще одну дверь.
Взору открылся просторный зал. Множество трубок, столы с пробирками — лаборатория. За столом сидели три седых немца. Один из них, бородатый и высокий, о чем-то увлеченно рассказывал, размахивал руками. У дальнего стола суетились два лаборанта в белых халатах.
Левонидис, не прерывая бега, вскинул руку с маузером и дважды выстрелил. Лаборанты повалились, на белой ткани халатов расплылись пятна крови.
Ученые ошарашено вскочили, когда на них уставились три ствола.
— Dibner, Spiel ist zu Ende , — злорадно сказал Левонидис, — Entstanden ist! Hande uber Kopf!
Шухов держал на мушке ближайшего ученого. Маленький, седоватый, с козлиной бородкой — немец трясся и что-то бормотал. Кравчук сдавленно крякнул, когда услышал имя ученого.
— Знакомьтесь, товарищи, — произнес Левонидис, — это господа Дибнер ,фон Вайцзеккер и Гейзенберг. Виднейшие германские физики. Так называемый «урановый союз». Они почти закончили разработку атомной бомбы для Гитлера. Экспериментальный образец должен быть где-то здесь...Эта разработка могла повернуть ход войны вспять.
Шухов стоял как громом пораженный. Кравчук, по виду, сошел с ума. Он схватился руками за голову, и тряс, словно хотел ее оторвать. Эдик стоял как каменное изваяние, только ствол маузера неуловимо дергался, выбирая между троими учеными.
— Надеюсь, вам не надо объяснять, как опасна эта германская разработка, — сказал Левонидис, — Кравчук, расскажите.
Кравчук очухался. Потряс головой, заговорил дерганым голосом:
— Атомная бомба использует цепную химическую реакцию обогащенного урана. Взрыв может достигать мощности более двадцати килотонн. И это далеко не предел. Но самое главное, что бомба сеет смертельную для человеческого организма радиацию. Согласно прикидкам наших ученых, на пораженной территории нельзя будет жить около семидесяти лет. Одной такой бомбы хватит, чтобы до основания разрушить Ленинград или Москву.
Шухов тихо выругался. Эдик стоял неподвижно, только дергался глаз.
— И поэтому, товарищи, мы обязаны уничтожить эту троицу и доставить экспериментальный образец в штаб, — сказал Левонидис торжественно.
— Комиссар, эта бомба только города рушит? — спросил Эдик ошарашено.
— Она все рушит, Баренцев. Одну такую штучку на Берлин — и война выиграна. Берлин к чертям, все пригороды и деревни тоже вынесет. Вместе с фашистскими собаками и козами. И со свиньями.
— Наши же ее взорвут? — сказал Шухов.
— Именно, лейтенант. И не одну ее.
— У меня сестра в Германии, — тихо сказал Эдик, — так нельзя. Там же гражданские. Комиссар, нельзя так.
— Еще одно подобное высказывание, Баренцев, и я вас застрелю, — ответил Левонидис холодно.
Один из немецких ученых, высокий старик с бородкой, бросился на Левонидиса. Он махал кулачками и визжал что-то по-немецки. Левонидис вскинул руку с пистолетом, не отрывая горящего взгляда от Эдика. Ученый сдавленно крикнул и повалился лицом в бетонный пол.
— Что, Баренцев, еще есть желание высказаться?
— У меня сестра в Германии.
— Это я уже слышал. Ты действительно думаешь, что меня это волнует? Думаешь, она еще жива, юноша? Твою сестру давно до смерти затрахали солдаты из немецких гарнизонов.
— Левонидис, заткнись, — скомандовал Шухов.
Эдик вскинул пистолет. Лицо налилось красным.
— Ты, ублюдок...
— А ты предатель Родины, Баренцев.
Эдик неуловимо дернул стволом маузера, но проиграл долю секунды. Левонидис моментально перевел прицел на сержанта, хлопок прозвучал в тишине как взрыв атомной бомбы. Эдик всхлипнул, зажал рукой левую сторону груди. Сквозь пальцы хлестала кровь. Глаза сержанта затуманились, на миг стали жалобными и растерянными. Он тяжело повалился на пол.
— Сука! — заорал Шухов
— Тихо, Шухов. К сожалению, Эдуард Баренцев оказался вражеским агентом и попытался напасть на комиссара во время боевой операции. Вы же не хотите повторить его судьбу?
Шухов растерянно обернулся на Кравчука. Несчастный ученый стоял по стойке «смирно». Его мелко трясло. Он не выносил вида крови.
Левонидис грациозно и выразительно поводил стволом маузера.
— Давайте не будем поддаваться эмоциям, лейтенант. Вы прекрасно понимаете, что я поступил верно. Баренцев убил бы меня, я просто оказался быстрее. Он был замечательным юношей, но чересчур импульсивным и, что греха таить, с гнилым мышлением.
Шухов стоял неподвижно. Про немецких ученых все забыли. Они лежали, уткнувшись носами в пол.
— А вы, Шухов, взрослый человек. Пороху понюхавши, крови попробовавши. Идеализмом уже переболели. Верно?
— Верно, — ответил Шухов медленно.
— Вы меня недавно сами призывали идти в одной связке. Так давайте! Принесем образец в штаб. Вы получите капитана и премию, мне тоже чего-нибудь перепадет.
— А потом ты меня репрессируешь при невыясненных обстоятельствах?
Левонидис рассмеялся. Странно выглядел мирный разговор двух людей, наставивших друг на друга маузеры. В окружении трупов и в антураже темной лаборатории. Смех латыша взлетел и рассыпался о потолок.
— Не буду скрывать, лейтенант, я не испытываю к тебе симпатии. Ты сдал моих родителей в НКВД. Они не передавали никакие секреты за границу. Они просто общались с родственниками. Просто, тварь, общались с родственниками! Отец сгнил в тюрьме. Знаешь, как его похоронили? Бросили в яму. И он там гнил. Мать повесилась через день после этого.
— И поэтому ты пошел в НКВД? — спросил Шухов иронично. Рука с маузером дрожала. Лейтенант усилием воли сдерживал дрожь.
— Да, именно поэтому. Я хотел найти ту мразь, что убила моих родителей.
— Зло, пытавшее на излом, само себя перезлив, побеждается только злом, пытающим на разрыв... — прошептал Шухов.
— И когда-нибудь, лейтенант, я вас прикончу. Обязательно. Обязательно. Но не сейчас.
— Я не убивал твоих родителей, Левонидис. Я просто руководил следствием. Донос поступил от вашего соседа.
— Неважно. Я могу застрелить тебя прямо сейчас. Но знаете, Шухов, я люблю честные поединки.
— Врешь.
— Молчи. Хотя да, вру. Наплевать на честный поединок. Но если мы придем вдвоем, и с выполненным заданием, то Родина будет признательна, Шухов. Мы моментально получим решающий перевес в войне и новые звания. Разве ты не любишь свою Родину, лейтенант?
— Люблю. Я очень люблю Россию, Левонидис.
— Любить надо Советский Союз, Шухов. Но в качестве особой снисходительности я прощаю эту оговорку. Видите, как много у нас общего. Мы оба любим свою страну. Ну так что? На счет три опускаем оружие, забираем контейнер и уходим?
Шухов посмотрел по сторонам. Кравчук так и стоял весь разговор. Только отошел чуть назад, вжался в стену. Немецких ученых не было видно. Кажется, они сбежали под шумок, но Шухову было все равно. Чуть слева лежал Эдик. Из-под его тела уже натекла огромная лужа крови. Эдик...
— Я согласен, Левонидис.
— Ну и славно. Раз...
— Три.
Шухов выстрелил, но Левонидис уже кувыркнулся в сторону и упал за стол с пробирками. Следующий выстрел разбил пробирку, брызнула зеленая жидкость. Лейтенант отпрыгнул за столб. Вовремя — Левонидис чуть не прострелил ему ноги, пуля звякнула о бетон.
— Ну что за детский сад, Шухов! — заорал латыш, — включите мозги! Почему вы стреляете?
— Похрену! — проорал Шухов в ответ, и добавил шепотом, — потому что ты Эдика убил.
— Послушайте, Шухов, у нас еще есть время...
— Нет времени.
Шухов выскочил из-за столба и выстрелил на голос. Пуля выбила щепки из крышки стола, но Левонидис уже был в другом месте. Лейтенант отшатнулся за столб, но тут колено пронзила адская боль, нога неестественно подвернулась. Шухов сжал зубы, маузер от неожиданности упал на пол, звякнул обиженно. Левонидис вскочил из-за другого стола, дуло смотрело в лицо Шухова. Тот полз, подволакивая ногу.
— Полно, Шухов. С простреленным коленом не побегаете. Я последний раз предлагаю вам жизнь.
— Пошел ты...
Левонидис горестно вздохнул.
Дуло маузера смотрело прямо в лицо. Лейтенант скрипел зубами от боли.
— Прощайте, Шухов.
Лейтенант зажмурился. Даже если видел тысячу смертей, все равно умирать — страшно...
Выстрел грянул неожиданно громко. Боли не было. Пистолет латыша звякнул об пол. Сам он выглядел очень удивленно, ощупывал грудь. На левой стороне была небольшая дырочка. Левонидис ощупал ее, поднял удивленные глаза на лейтенанта. Колени подкосились, он рухнул.
— Кравчук, зараза... — пробормотал Шухов.
За упавшим Левонидисом стоял ученый. В его руке дымился пистолет Эдика.
— Знаешь, лейтенант, я задумался над вашими словами о кассетных бомбах, — сказал Кравчук непривычно твердо.
— Я рад, капитан, что задумались.
— Давайте сломаем этот контейнер и никогда о нем не вспомним?
— Давайте. Встать мне помогите.
Кравчук подхватил лейтенанта под руки. Вместе они подошли к столу. Там в запертом свинцовом контейнере лежала смерть.
— Не облучимся? — спросил Шухов.
— Бросьте, Шухов.
Кравчук долго ковырялся с замком. Наконец крышка звякнула и открылась. Ученый склонился над содержимым.
— Шухов, а чертовски интересно поковыряться в этой штуке, — признался он.
— Сломайте ее, и покончим с этим. Вырвите детонатор, или что у нее там.
— Сейчас, две секунды.
Шухов стоял, опершись на стол. Колено болело адски. Он не знал, как будет добираться до штаба. Хотелось только одного — чтобы боль прекратилась.
Ученый ковырялся в бомбе, как кондитер в пироге.
— Странно. Такой конструкции я еще не встречал...
Первое, что успел ощутить Шухов — это блаженство. Боль в колене прекратилась. Вместе с ней прекратилось все.
Налёт американских бомбардировщиков на Готов.
Нью-Йорк 17 июня (ТАСС). Как передаёт агентство Рейтер Авиация США провела операцию «Дядя Сэм» под Берлином. В ходе операции было задействовано 10 бомбардировщиков типа «Летающая крепость» и «Либерейтор» при поддержке 5 истребителей. Во время налёта было разбомблено местечко Готов. На самолётах находились новейшие бомбы, благодаря чему удар пришёлся по нескольким квадратным километрам площади. По данным нашей разведки, в этом месте не было ни одного немецкого солдата, пострадало несколько сотен мирных жителей.
«Правда», 1944 год
Русские промахнулись.
17 июня Москва. По данным агентства ТАСС, Советская авиация провела бомбардировку в местечке Готов под Берлином. В ходе налёта были применены новейшие технологии — модернизированные кассетные бомбы. Зона покрытия достигла нескольких квадратных километров. В этом районе, по словам уполномоченного представителя разведки Роскоу Хилленкоттера, не располагалось ни одной военной базы, в результате бомбардировки пострадали гражданские. ТАСС заявляет, что всему виной плохие погодные условия, из-за которых пилоты потеряли ориентировку.
New-York, 1944
Вадим Картушов © 2008
Обсудить на форуме |
|
