|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2008 Антон Пыхачев © 2008 Наставник Массивная крышка саркофага медленно со скрежетом ползла в сторону. Монахи Хранители вовсю налегали на шанцевый инструмент, отодвигая каменную плиту с древнего гроба. Наконец, медленно заскользив по дубовым полозьям, крышка ударилась об пол издав густой глубокий звук, который медленно поднялся под обветшалые своды храма, заколебался там, среди дымки воскуренных благовоний, и растворился в благородных фресках.
— Будите! — приказал старший брат ордена, — И степеннее, чтобы не напугать, а не то его преподобие Клаус опять станет негодовать.
Заняв свои места вокруг саркофага, монахи принялись за длинную распевную молитву, постепенно раскачиваясь и один за другим выпада в нирвану, чему особенно способствовал крепкий сидр, напиток, сопровождавший каждое торжество.
В самый кульминационный момент обряда, когда над гробом уже поднялась тонкая бледная рука, в зал Упокоения вбежал маленький толстый монашек и что-то быстро зашептал на ухо старшему.
— Гвардейцы? — удивился тот.
— Похоже. Но они хотят войти, а я не...
От мощного взрыва древние балки пошли трещинами, пол дрогнул и закачался под ногами.
***
Фехтование, как умение с наибольшей эффективностью наносить и отражать оружием удары, — древнейшее, прекрасное и смертоносное искусство рода человеческого. Клод Волеур — сиятельный безземельный эксгерцог, трижды проклятый тремя мертвыми епископами, ненавидимый всеми и необходимый каждому, отчего еще более ненавидимый, владел этим изысканным искусством в абсолютном совершенстве. Однако, чтобы прорваться в древний монастырь он использовал пороховые заряды, подрывая одни за другими ворота и запертые двери. Его верные наемники меж тем безжалостно вырезали храмовников.
Наконец, последняя дверь сорвалась с петель, и в зал Упокоения хлынули переодетые гвардейцами убийцы.
Бледный мальчик не старше восьми лет стоял в одной только длинной рубашке посреди этого огромного каменного зала. Босой и простоволосый, он держал в обеих руках зеленое яблоко и с наивным изумлением наблюдал, как вокруг него разворачивается действо, назвать которое иначе чем «резней» было достаточно сложно.
— Здравствуй, — улыбнулся Клод, опустившись на колено возле мальчика. — Мы не напугали тебя?
В ответ ребенок лишь помотал головой, с жадным любопытством изучая серое лицо эксгерцога.
— Тебе не холодно, малыш? — спросил Клод, — Бросая на плечи мальчика свой плащ, — Нет? Что это у тебя?
Мальчик доверчиво протянулся Волеуру яблоко:
— Хочешь? — звонко разнеслось под сводами древнего храма.
«Гвардейцы» вздрогнули, на миг остановив бойню, но быстро пришли в себя и принялись с удвоенной яростью резать священнослужителей, имевших наглость оказывать сопротивление. Тех, что покорно сгрудились у раскрытого саркофага, воины в черных треуголках, согласно приказу не трогали.
— Нет, но спасибо, — поблагодарил ребенка Клод, стараясь не отвлекаться на угрозы и крики монахов. Все его внимание было приковано к мальчику. — Пойдешь со мной?
— Мы пойдем гулять? — оживился мальчик. — Или обратно?
— Обратно?
— Туда, — малыш кивнул на саркофаг. — Спать.
— А как ты хочешь? — мягко поинтересовался Клод.
По хребту Валеура выступил холодный пот, когда мальчик неуверенно пожал плечами и несмело улыбнулся:
— Не понимаю...
— Тебе ведь хочется чего-нибудь?
— Чего-нибудь? — удивился мальчик.
— Гулять?
— Гулять! — обрадовался мальчик. — Гулять!
Не медля более, Клод легко подхватил ребенка на руки и быстро, почти бегом, понес его прочь из храма через колоннаду, через длинные мрачные залы, увешанные портретами и украшенные статуями давно почивших богов. Вослед ему донесся яростно-отчаянный вопль оставшихся в живых монахов.
— Мы пойдем гулять! — твердо сказал Клод. — Посмотрим на небо, на лес, на дождь, покатаемся в карете. Хорошо?
— Гулять! — повторил мальчик, заинтересовавшись кружевным воротником Клода. — Хорошо.
Яблоко он по-прежнему держал в тонких почти прозрачных пальцах, изредка припадая носом к его восковой кожице.
— Резать всех. — Тихо приказал Волеур, встречавшему его у взорванных врат «гвардейцу».
Тот коротко кивнул и, выхватив шпагу, поспешил в только что оставленный Клодом зал Упокоения. Предсмертные крики храмовников не достигли эксгерцога. Со своей драгоценной ношей, он скрылся в карете и плотно прикрыл за собой дверцу.
***
Замечательная, крытая и притом бронированная карета принадлежала Валерии — единственной сестре Клода, и досталась ей от покойного дядюшки. Собственно, покойным дядюшка сделался, положив глаз на тогда еще совсем юную сестренку Клода и собираясь проверить на практике, какова девочка в постели. Молодой Волеур заколол веселого развратника, о чем вот уже двадцать лет ни секунды не сожалел.
Впрочем, всё совершенное Клодом Волеуром в его полной ратных утех жизни было содеяно под влиянием единственного великого чувства безграничной и страстной любви. Именно эта удивительно рассудочная любовь диктовала Клоду условия его существования, и, разумеется, столь искренне и взаимно он любил лишь одно существо в целом мире, — себя. Всю жизнь он берег свое здоровье, холил и закаливал плоть, старательно развивал разум и навыки, полезные в деле самосохранения. Он жестко искоренял слабости и привязанности, презрительно отказывался от дружбы, не заводил любимых коней, не терпел личного оружия и избегал женщин, отношения с которыми обещали продлиться дольше одной ночи. Волеур был абсолютно свободен, как от физических недугов, так и от общепринятых моральных идеалов.
***
— Возьми ребенка, сестричка! — задыхаясь от азартного волнения, приказал Клод, — Быстро!
— Что это? — порывисто спросила тоненькая миловидная брюнетка, неумело подхватывая малыша из рук сурового братца. — Куда мне его? Господи, Клод, что происходит?! Кто эти твои головорезы?
— «Меченые». Мои самые верные и преданные враги.
— Враги? Впрочем, верю, друзей у тебя никогда не было. А почему «меченые»?
— В разное время каждый из них получил удар моей шпагой, но до сих пор дышит. Жизни нынче недороги, однако преданности — вполне стоят.
— Что... — пролепетала женщина, ты не можешь выражаться...
— Трогай! — рявкнул Клод на горбуна-возницу, высовываясь из кареты, — Гони веселей!
— Ты не в себе, — злобно прошипела Валерия. — Немедленно! Немедленно объясни, что ты затеял на этот раз!
Кнут горбуна с жадным воем описал три круга над спинами коней и пронзительно хлопнул. Экипаж, простонав всеми сочленениями, двинулся с места и окунулся в ночь. Сорвав пропитанные кровью накладные манжеты и выкинув их вон, Клод принялся осматривать внутреннее убранство огромной кареты:
Остатки былой роскоши насквозь пропахли порохом. Вперемешку с драгоценностями и невинными безделушками в выдвижных ящиках катались флакончики с ядами. Запас свечей, запас фитилей, карамель и сухари. В стенах раздвижные окошки для стрельбы. Под треснувшим зеркалом перламутровая музыкальная шкатулка, крышку которой Клод немедленно откинул и огорчился: старая игрушка молчала.
— Перестань копаться в моих вещах!
Клод обернулся и удовлетворением отметил, что сестра уже абсолютно спокойна и охотничьи костюмы ей по-прежнему дьявольски идут.
— Ну, здравствуй, родная, сколько лет не виделись! Неужели не чмокнешь в знак старой дружбы? Спасибо, впрочем, что вовремя приехала.
— Не заговаривай мне зубы! Если бы я только знала...
— Ладно, сестренка, раз уж пустила меня в свои святая святых, налей чего ни будь без отравы и... сигары, надеюсь, остались?
— Остались. Получишь одну, если подробно и без твоей мерзкой витиеватости расскажешь, что все это значит, и зачем я тебе понадобилась. Братик. И кто, в конце концов, этот спиногрыз? Сомневаюсь, но, не племянник ли мне, часом?
Встретившись взглядами, родственники немного пометали невидимые молнии и, как всегда, согласились на ничью. Клод получил вино, и удобно примостился рядом с мальчиком в уголке дивана, смахнув на пол тощие подушки. Валерия устроилась напротив, слегка постучала коготками по подлокотнику и спросила:
— Ты что украл наследного принца? Боже, Клод, ты, действительно, свихнулся.
— Принц? Ерунда! Этих сосунков и в лучшие времена ценили не дороже пары хороших сапог, — поднял стакан тот. — Бери выше!
***
Клод принялся торжественно вещать, с огромным удовольствием потягивая старое вязкое вино:
Бессмертные Боги создали мир для себя. Они долго готовились, материализуя свои страсти и желания, украшая и питая вселенную своими противоречивыми, но всегда яркими мечтами и надеждами. Наконец, Боги спустились на землю, чтобы вкусить плодов своего труда и разделить радость существования со своими созданиями.
Тысячи лет Они забавы ради творили историю, смиряли и возвышали целые народы, помогали храбрым, отказывая в божественной милости равнодушным. Подверженные беспечному вирусу любви, они оставляли частицы своего существа в смертных. Боги беззаботно наслаждались созданной ими утопией. И с каждым веком, их становилось все меньше.
Покуда Они были счастливы, цвели виноградники, плодился зверь и в бесконечной суете своих забот поднимался и укреплялся человеческий род. Но Боги стали слишком беспечны, а может быть пресытились, устали и, полностью удовлетворенные свершенным, стали угасать, терять свое могущество, покуда...
— Всё, всё! — оборвала Клода сестра. — Хорош старых проповедей, надоел. Ничего нового ты не сказал. Не секрет, что наши Боги изволят вымирать. Оттого и вокруг с каждым годом все гаже. Что с того? Ну, допустим, богов осталось немного. Верно?
— Угу.
Валерия нервно поморщилась:
— Я чего-то не улавливаю. Всю жизнь, братец, ты только и делал, что убивал. Теперь ты хочешь убить последних создателей? Яркий ход, в твоем стиле, но... Глупо. Не понимаю. Согласно этой заевшей всех истине мирозданья, со смертью последнего Бога остановится время и сущее исчезнет. Ты слишком большая сука, чтобы не дотянуть до старости, братик, и все же...
— Не кощунствуй... — вяло согласился Клод. — Помимо всем известных истин, моя дорогая, существует маленький секрет. Крохотная тайна, которую мне поведал один монах, вставший перед сложным выбором.
Припомнив жесткий нрав брата, Валерия посочувствовала безвестному монаху и согласилась:
— Ладно. Сигару ты уже заслужил. Изволишь вещать дальше?
— Изволю. Только не забудь мне вручить сей скромный приз немедленно. Благодарю. — Собственно, Бог остался только один. Монахи скрывают это, но как видишь, не слишком умело.
Взгляд Валерии остекленел, медленно перенесясь с печального лица Клода на хлопающего глазами мальчика, так и не расставшегося с яблоком и уже немного испуганного.
Мальчик неловко улыбнулся женщине:
— Хочешь яблоко?
Леди Валерия изволила обрушиться в продолжительный обморок, плавно перешедший ближе к полуночи в тревожный сон.
— Отличная сигара, — похвалил Волеур. — Дивный вкус, божественно.
***
К утру вечные облака рассеялись, и восход поразил давно не видевших подобной роскоши всадников лилово-золотыми тонами. Кортеж был остановлен. Солнце медленно выползло из-за бурых отвесных скал и щедро охватило лучами промозглую долину, разогнав туман, раскрасив дальние леса изумрудной дымкой.
— Тебе нравится? — спросил мальчика Клод, усаживая его рядом с собой на подернутую росой крышу кареты. — Это рассвет! Начало дня. Смотри. Свет опускается с неба на землю, все становится ярче, понятнее, проще. На рассвете все оживает, просыпаются птицы, поднимаются травы, а когда-то давно распускались цветы.
— Цветы? — спросил малыш.
— Никогда не видел? Ничего. Еще увидишь.
— Потом?
Хмурая сера тучка, соткавшаяся буквально из пустоты, начала было наползать на бронзовый диск светила, погружая мир в привычный промозглый сумрак.
— Сегодня! — уверенно заявил Клод. — Очень скоро.
Мальчик неловко пожал плечами:
— Пора спать. Нельзя совсем гулять. Спать долго.
— Да что ты заладил!? — весело возмутился Клод. — Спасть, спать... Будешь спать, когда захочешь. У тебя каникулы. Поедем дальше, покажу тебе реку. Ну?
Зябко поджав босые ноги, малыш смотрел на расстилавшийся перед ним ковер измученного мира, помутневшая было туча нехотя отползла в сторону. Всадники в едином порыве сняли треуголки, в немом восторге наблюдая первый за сорок лет золотой рассвет.
— Каникулы? — спросил невольный пленник. — Что это?
— Расскажу за завтраком. Есть хочешь?
— Наверное.
— Тогда слезай. Давай, прыгай ко мне. Вот, молодец!
***
Карета, неумолимо сопровождаемая суровым эскортом наемных убийц, вновь рванула на запад.
Внутри бронированного ящика на колесах — деловитый и нарочито небрежный эксгерцог Волеур ломал на куски копченую курицу и щедро делил богатый завтрак на троих. В оловянных стаканчиках мерцало приправленное пряностями теплое вино. Валерия косилась на брата с нескрываемым беспокойством:
— Как ты решился на это? — робко спросила все еще не пришедшая в себя хозяйка кареты.
— С недавних пор, — заметил Клод, затягиваясь новой сигарой, — Война перестала приносить мне удовольствие. Не шучу, право, какие тут шутки. Смертельная скука, сестренка. Я ощутил её в самый сладостный миг схватки, она навалилась, как, как приступ неизлечимой болезни. Потери и пораженья не приносят огорченья, так, ерунда... констатация факта, сухой анализ. Позиции, маневры, смертность в соответствии с допустимыми потерями. Где? Где барабаны и волынки? Отчего атаки серы и похожи одна на другую? Ненависти нет. Радость победы иссякла, отчаянья нет, пропал дух схватки. Рутина. Знамена висят тряпками, небо серое, мерзость. Мы увядаем полные сил. Помню последнюю битву; вокруг копошились людишки, вяло обрывая жизни друг друга, неумело радуясь и без сожаления погибая. Безрадостная победа хуже равнодушной смерти, сестренка. Тогда я впервые подумал о твоей карете.
— Я же просила! — взвилась Валерия. — Изъясняйся по-человечески. Твой высокопарный тон сведет меня в могилу.
— Знаю. Мне просто нравится тебя изводить, ты такая живая, когда бесишься.
— Но украсть Бога! О чем ты думал?! Ты писал, что я не прощу себя до конца жизни, если не примажусь к твоей авантюре! Ты обещал мне «любопытное» приключение!
Клоду оставалось лишь сокрушенно покачать головой:
— Разве я когда ни будь обманывал тебя, сестричка?
— Крыть нечем! — Быстро согласилась она. — Вранье не входит в список твоих пороков. К сожалению. Но!
Спор Волеуров прервал малыш, отправляя в рот очередной кусок курицы и жадно жуя:
— А что это? Еда? — спросил он, — Так не было! Хорошо, очень! И пахнет.
— Это мясо, — неприятно помрачнев, ответил эксгерцог и добавил. — Значит еще и вегетарианство. Проклятье, так вот почему в лесах не стало дичи. Вкусно?
— Вкусно! — воскликнул мальчик, изумительно перемазанный жиром. — Мясо! Очень!
— Ты еще жульен не пробовал, — усмехнулась Валерия, покосившись на маленького гостя. — И копченую сельдь, и отбивнушки, и бараньи фрикадельки, наверное, тоже. А устрицы! Спаржа...
— Ну, положим, — прервал её брат. — И нам подобные вещи осталось лишь скудно пестовать в воспоминаниях.
— А помнишь...
— Помню, — огрызнулся Клод. — Я все помню. В частности, я помню, что гвардейцы достанут нас еще до завтрашнего полудня, так что, рано расслабляться.
***
К сумеркам разбили лагерь. Клод весь день развлекал своего «гостя» легкими рассказами обо всем, что они видели за окнами кареты, старался развеселить простенькими историями, расшевеливал, взбудораживал малыша, даже негромко спел старую балладу «Лихой победы» и несколько разбойничьих песен, опустив особо соленые словечки, затем рассказал сказку. Он сам дважды отводил малыша в лесок по делам санитарного свойства. Валерия не могла и предположить, что стальной бессердечный ее братец, прославивший себя на весь свет исключительной смертоносностью склада характера и неукротимой жаждой драки, теперь примеряет на себя роль благодушного опекуна.
Однако, когда всадники расположились на долгожданном привале, Клод уверенно швырнул шпагу под диванчик, отправил туда же пару пистолетов и вознамерился вздремнуть. Похищенный из храма малыш внезапно остался на попечении леди Волеур.
— А почему у тебя длинные волосы? — спросил мальчик.
— Ну... — не нашлась Валерия. — Клод! Клод, он спрашивает...
Неловко повернув голову с узкой лежанки, Волеур сообщил сестре, что ему тоже иногда требуется пусть не крепкий, но хотя бы кратковременный сон, и с такими пустяками, как искание ответов на детские вопросы леди по силам справится самой.
— Такие отросли. — Честно ответила Валерия.
— А почему ты их не бреешь, как епископ Клаус?
— Так красивей. Мне кажется.
— А это что?
— Гребень. Серьги. И еще вот тут бант сзади. Красиво?
— Да, — поразмыслив, согласился мальчик, — Но если бы дядя Клаус носил таки волосы...
Мордашка ребенка, все еще с остатками куриного жирка на носу, растянулась в неумелую гримасу, которая обычно появляется на лице человека за долю секунды до смеха. И немедленно перед глазами Валерии вдруг поднялся образ тощего неизвестного ей монаха Клауса с редкой козлиной бородкой, сурово сдвинутыми бровями и длинной женской прической в завитках и шелковых лентах с черным шелковым бантом. И чем сердитее выглядел монах, тем громче хохотала Валерия. Мальчик вскоре вторил ей тонким заливистым смехом.
Спустя час, Клод поднял голову с жесткого подлокотника и обнаружил сестренку весело рассказывающую что-то мальчику. Тот сидел с открытым ртом и время от времени кивал. Устало и неразборчиво простонав, сиятельный эксгерцог почесал затылок под сбившимся париком и провалился в сон.
***
Никогда Клод Волеур не считал себя непобедимым. Крайнее презрение к чужим обещаниям и истинная вера во враждебность окружающего мира вкупе с глубоким знанием человеческой натуры снарядили его в жизненный поход чутким слухом, змеиной реакцией и бесподобной интуицией. Потому Клод проснулся ровно за пять минут до нападения.
Вскинувшись на своем жестком ложе, он немедленно приказал сестре беречь добычу, подхватил оружие и вылетел из кареты наружу:
— К бою! — закричал Клод, — Защищать карету, дьяволы! Эй, Седрик!
— Да, сударь! — отозвался самый молодой «меченый», возникая подле Волеура еще заспанный, но уже готовый ко всему.
— Сыграй нам «Марш обреченных», парень, — приказал Клод. — Душевно, чтоб проняло.
— Будет! — кивнул Седрик, выхватывая словно кинжал из под полы колета длинную флейту.
Людей, ощетинившихся кавалерийскими штуцерами вокруг кареты, обволок веселенький беспечный мотивчик. Музыка легкая и одновременно тревожная плавно опустилась на бойцов, заставила напрячь мускулы, разогнала сонливость, прокатилась волной до шуршащих зарослей окружающего леса.
— Залп! — крикнул Клод и, наведя оба пистолета на мельтешащие в кустарнике тени, спустил курки.
Шипение воспламененного пороха сменил, раскатистый грохот и крики, заглушив на мгновение мелодию. Едкий дым окутал поляну назревшей схватки. Флейта пела с удвоенной яростью, выводя столь сложные пассажи, что сам лес, казалось, подался назад и расступился, выпуская атакующих.
Выскочившие из неумелой засады настоящие гвардейцы поспешно прильнули к ложам мушкетов и дали ответный залп прицельно, но слишком поспешно. Пули защелкали по карете, звякнуло стекло разбитого окошка. Прикрывшиеся пистолетами «меченые» наемники Клода несколько секунд с изумлением оглядывали себя и товарищей. Все оказались живы, несколько легких ранений в свете последних событий в расчет не брали.
— Вперед, негодяи! — восторженно закричал Волеур, — С нами Бог!
— С нами Бог! — взревели в ответ полторы дюжины глоток.
Защитники кареты, подвывая от злости, бросились на гвардейцев, выхватывая на ходу тяжелые шпаги и ветвистые даги.
Флейта рвала ночной воздух на длинные полосы колючего мрака, хлеща противника безумной музыкой по ушам. В хрипе и звоне железа «Марш обреченных» сопровождал каждый выпад и всякое взятие защиты. «С нами Бог!» — кричали матерые убийцы, врезаясь в уже растерянные ряды гвардейцев и разя столь виртуозно, что дивились сами себе.
Черные треуголки «меченых» метались обезумевшими совами в свете факелов. Лошади, привязанные за каретой, пугливо вздрагивали, фыркали и пряли ушами, искренне удивляясь: к чему вдруг поднялась вокруг такая суета.
***
Бой кончился также внезапно, как и начался.
— Целы? — сунулся Клод в карету, — Славно! Не высовывайтесь, я скоро вернусь.
Двое монахов и гвардейский капитан стояли перед Клодом на коленях, в затылок каждого упирался кончик шпаги.
— Молодцы. — Похвалил пленников эксгерцог. — Храбро. Глупо, но храбро. Если бы солдаты обладали умением тихо ходить по ночному лесу, ваш план вполне мог бы увенчаться положенным триумфом. Однако, видимо, вы позабыли, что ваши бравые ребята в отличии от моих скорее привыкли топтать плац, совершая геометрически более правильные маневры.
— Убивай, Волеур, — отозвался капитан. — Не тяни.
— Прежде, мне бы хотелось знать, кто поднял тревогу и как скоро мне ждать следующих храбрецов? Я и вас то думал повстречать позднее.
Монах, стоявший слева, окатил Клода презрительным взглядом, после чего попытался плюнуть эксгерцогу в лицо, промазал и неприятно забранился.
— Я понял, — кивнул тот и щелкнул пальцами.
Пленников немедленно осталось только двое. Клод достал из-за манжеты четвертинку сигары, прильнул, раскурил и с наслаждением затянулся:
— Капитан, я украл Бога. Последнего Бога. Очень молодого Бога. Ты видел вчерашний рассвет? Настоящий рассвет. Я хочу увидеть еще один. И ты тоже хочешь. Видел, как мы бились! Разве у вас был шанс? Сегодня я дрался, капитан, как никогда раньше, потому, что мой Бог был со мной. Я снова почувствовал это. Настоящее.
Старый гвардеец взглянул на Клода с легкой заинтересованностью.
— Они держали моего Бога в каменном гробу, раз в год возвращая к жизни, очевидно, чтобы стряхнуть пыль и подарить яблоко. Так они думают оттянуть конец мира. Я не хочу такого мира, капитан. Виноградники вымерли, поскольку Бог не знает вина, женщины стали серыми тенями, ибо Бог не знает страсти. Дети не смеются, мужчины не играют в кости, даже собаки стали настолько злы, что пришлось их перебить. Я хочу вернуть Бога в мир, капитан. Последнего Бога. Так, мне кажется, лучше. Пусть все случится, пусть быстрее, но ярче.
Капитан смотрел на Клода с недоверием и любопытством, чуть качая головой.
— Безумец! — воскликнул оставшийся в живых монах. — Ты проклят Волеур, трижды проклят! Твои слова дерьмо! Ты хочешь обречь людей на скорую гибель? Это последний Бог, и с его смертью всё сущее обратится во прах! Мы хранили его сорок лет, и будем хранить дольше, чтобы... Чтобы!
— Оттянуть конец, — кивнул Клод. — Понимаю. И даже где-то разделяю столь возвышенный порыв. Вот поэтому, вам святошам запрещено заводить детей. Чтобы никому из вас не было страшно оставлять потомство. Кто в здравом уме бросит семя в мертвую землю? Каково это, давать жизнь во власть скорого апокалипсиса? Не знаешь? А с каждым годом все хуже, все темнее, все меньше радости, азарта, гордости. Если Богами был задуман конец, то не такой.
— Какой же? — прошипел монах.
— Сдохнем ярко, а? Мне так хочется снова попробовать молодого вина. Успеем!
Священник слегка поскрипывал зубами, не переставая помнить, что шпага «меченого» приставлена к его голове, и уже сокрушался о своих дерзких словах, сорвавшихся с языка.
— Голубиная почта, — сухо заговорил капитан. — Храмовники успели отправить сообщение. Мы должны были вас задержать, остальные соберут войска и встретят тебя в ущелье Гэрсбот, к северу от твоих владений. Ты ведь туда направился.
— Туда! — улыбнулся Клод.
— У меня был приказ, — процедил капитан. — Я знал, на что иду.
— А если бы шальная пуля убила «мальчика»?
Гвардейский капитан позеленел и едва не повалился на бок. Клод подхватил старого солдата и сунул ему в зубы свою сигару:
— Ты с нами?
— Да.
Капитану вернули шпагу и подвели коня. Монаху вручили кусок хлеба и выгнали вон.
«Меченые» окрыленные внезапной небывалой победой наскоро чистили лошадей, собирали оружие, поправляли плащи с изумлением показывая друг другу пробитые в одеждах дыры от пуль, не задевших тела.
— Потери? — поморщился Клод.
— Двое, — вдруг осклабился горбун возница. — Одного не знаю — напоролся на багинет. Второй флейтист.
— Седрик!
— Получил пулю в живот на залпе.
— Но он же играл! — Клод был потрясен, — Играл весь бой! Как же так!
Флейтиста Седрика похоронили с видом на восход, шпагу воткнули в изголовье, черную треуголку и кинжал положили на холм.
— Славная смерть... — шептали «меченые», наблюдая второй в своей жизни золотой рассвет. — С нами Бог.
Карета понеслась дальше на запад.
***
— Смотри! — воскликнул проснувшийся мальчик, когда Клод захлопнул за собой дверцу с разбитым стеклом и тяжело повалился на сиденье. — Что я поймал!
На открытой ладони малыша катался серый шарик, в котором Волеур без труда опознал мушкетную пулю.
— Откуда у тебя это? — вяло улыбнулся Клод.
— Поймал. — Подтвердил малыш, сделав неловкое хватательное движение.
— Поймал? — усмехнулся Клод, — Вот как? Мой флейтист тоже поймал сегодня пулю, но ему это не слишком понравилось.
Валерия строго посмотрела на брата и очень недобро оскалилась.
— Прекрати балаган! — сурово приказала она, указывая на разбитое окошко. — Он действительно поймал пулю. Просто взял из воздуха, как бабочку. Ты понимаешь, что это значит?
Клод вольготно раскинулся на жестком диванчике и с удовольствием потянулся:
— Знаю, сестренка. Я, действительно, украл Бога. Теперь то ты поверила окончательно?
Подавленная Валерия коротко кивнула, осторожно приглаживая мальчику растрепавшуюся челку. Тот встрепенулся:
— А что на голове у тебя?
— Шляпа, — подмигнул ему Клод, лихо сдвигая треуголку на затылок. — Хочешь такую? И вообще, надо тебя приодеть. Я как раз захватил кое-что, по твоему росту!
***
Валерия неумело тормошила мальчика, облачая его в приличные обновки. Теплое льняное белье и длинные шерстяные чулки, мягкий шелк воротника и бархат длинной куртки.
Неуловимо лихо сдвинув маленькую черную треуголку на лоб, мальчик озорно оглядел своих спутников и рассмеялся.
— Ну, красавец! — хмыкнул Клод. — Все бабы твои.
— Кто?
— Потом расскажу. Вот, держи:
Короткий кинжал, брошенный Клодом, завладел вниманием мальчика без остатка. Более интересной вещи ему не доводилось видеть. Валерия нахмурилась, глядя, как малыш любуется серебряным навершием рукояти и неловко поглаживает лезвие пальцами.
— Не рано ли?
— Время такое, — хмыкнул Клод.
— Тебе бы тоже переодеться не мешало, — съязвила сестра, — Вон, в крови перемазался, как упырь.
Кровь не грязь! — злобно оскалился Волеур. — Запомни!
Малыш настороженно поднял голову, спрятал кинжал в толстые ножны и потряс рукой.
— Это что, — тихо спросил он, засовывая в рот порезанный палец. — Течет. Плохо?
— Нормально, — отозвался Клод. — Хотя, твой словарный запас меня удручает. Это называется «больно». Вот, смотри.
Эксгерцог осторожно вытащил пораненный палец мальчика из его рта и слегка нажал на ранку.
— Ау! — удивленно воскликнул малыш. — Это?
— Больно.
— Больно!
— Молодец, — кивнул Клод. — Царапина, заживет. Есть хочешь?
— Ага! — обрадовался мальчик.
Впервые за долгие годы на Клода Волеура было приятно смотреть.
***
Лошади не чувствовали усталости. Табун из десятка сменных коней, лучась невменяемым счастьем, мчался за отрядом Волеура. Трава под их копытами поднималась быстрее, чем весной. Гривы сплетались с обновленным свежим воздухом, ткали образы давно почивших лесных духов, и те срывались с конских волос и устремлялись в лес. Листья наливалась сочной зеленью, приветствуя возвращение Бога. Черная карета неслась, скрипя старыми рессорами по ухабам сонной дороги, оставляя за собой шлейф жизненной силы.
Клод и Валерия наперебой рассказывали своему маленькому гостю сказки, смешные истории и веселые байки. Завтракали черствым хлебом с засахарившимся малиновым вареньем. Последний козырь своей авантюры, Клод выкинул на короткой стоянке возле крохотной деревушки, как раз на повороте к роковому ущелью.
Спешившиеся всадники наскоро переседлывали коней, разводили костры и грели котлы, чтобы хоть немного подкрепить силы мясным бульоном. Впрочем, окрыленные и взбудораженные, они и без того готовы были проскакать полконтинента, с Богом за плечами. Наскоро посетив деревеньку, Клод вернулся к карете с большой корзиной.
— Фух! — выдохнул он, вываливая перед мальчиком мохнатый пепельно-серый клубок с четырьмя лапами, мокрым носом и непослушным хвостом, — Вот, достал по случаю.
Существо завозилось, неловко, теряя равновесие, почесало себя задней лапой за обвислым ухом и сделало лужу.
— Не укусит? — осторожно поинтересовалась Валерия, — Все-таки, собака.
— Кто ж его укусит, — осклабился Клод, — Они собак всегда любили.
В подтверждении слов эксгерцога, мальчик немедленно спрыгнул с дивана и принялся возиться со слюнявым кутенком. Пальцы малыша погрузились в густой серый мех, оба недоросля повизгивали от удовольствия, мотали головами и порывались бороться. Лапы, руки, и общее щенячье удовольствие.
— Не вздумай разреветься от умиления, — приказал Клод. — Нас, сестричка ждет самая интересная часть приключения. Ты ведь хотела приключения?
— Угу... — всхлипнула Валерия. — Но разве я знала?
— В таком случае приглуши свои несостоявшиеся материнские инстинкты, и слушай меня.
Закатив глаза и сжав челюсти, леди Волеур отозвалась почти спокойно:
— Я бы вырвала тебе глаза за эти слова, братишка, но раз уж все так пошло, вещай, скотина.
— Благодарю. Дай сигару... Дай! Не мерцай на меня очами, красота ты наша незабвенная, не для себя стараюсь! Думаешь, монахи просто так раз в год давали ему потискать яблочко? Хрен та! Монахи любят сидр, крепкий сидр! А для этого им нужно, чтобы яблони плодоносили.
— Ты ведь не убьешь его?
— Вот еще! — возмутился Клод. — Это было бы слишком мелочно. Нет, угробить последнего Бога и стать причиной конца света, конечно, заманчиво, но мало кто оценит. Куда любопытнее вернуть Его к жизни, раскачать в нем силу, вот это дело достойное, памятное.
— Братишка, я знаю, что ты никогда не врешь, но ведь ты можешь искренне заблуждаться...
— Пуля! — зашипел Клод. — Пуля из воздуха, наша бойня в роще, его любят собаки, золотые восходы! Вера, дорогая моя, не требует доказательств! Теперь я курю, чтобы вновь рос табак, чтобы он подставлял свои широкие листья солнцу, бездна нас задери! Что тебе еще нужно, милая? Вино из воды, или оживление мертвых?
Выдвинув потайной ящичек из стенки над изголовьем, Валерия, вытащила тонкую плитку:
— Шоколадку хочешь?
— Хочу, — кивнул Клод, — Но, не буду. Отдай ему. На меня незачем переводить последние лакомства. Ешьте. Я иду, как это говорится, «ва-банк»!
Карета летела, лошади брызгали из стянутых железом пастей розовой пеной. Всадники, шедшие в авангарде, зорко вглядывались в беспросветные чащи обочин. Горбун-возница хлестал кнутом воздух, не касаясь коней, мечтательно глядя перед собой.
Мальчик и серый щенок, свернувшись одним мягким клубком, прикорнули на коленях леди Волеур.
— Бог на коленях, — пожал плечами Клод. — Стало бы славной шуткой в лучшие времена.
***
Первый дозорный отряд при входе в узкий перешеек ущелья «меченые» прорвали не сбавляя хода. На скаку пластая подвернувшихся шпагами, всадники разметали отряд заграждения, опрокинули рогатки, застрелили особенно прытких и рванули дальше между скал.
— На что ты надеешься, — изящно зевая, спросила Валерия, неспешно расчесывая сальную шевелюр мальчика собственным гребнем.
— На гвардию, — отозвался Клод. — И на его преосвященство Клауса.
— Клауса? — удивилась Валерия. — Малыш говорил о нем. Епископ?
Эксгерцог закатил глаза:
— Верховный, дорогая. Твое знание церковной иерархии оставляет желать... После того, как я убил, не без помощи, конечно, последнего короля, всю верхушку священнослужителей, Клаус являет собой высшую волю, и так далее. Крепкий, кстати, мужик, думающий.
— Встречались?
— И не раз. С его подачи, собственно, верхушка церкви так и поредела. Ты же знаешь, я трижды в разное время проклят. Ерунда, все зависит от того, на чьей стороне кричать «в атаку», и чьими знаменами подпирать личный авторитет.
— Тебя уважают... — улыбнулась сестра.
— Имя, сестренка, это все, что у меня есть. Волеуры — древний род, мы еще несем в крови частичку Богов. Поэтому ни во мне, ни в тебе еще не угасло...
Мальчик поднял голову, растормошил щенка и звонко щелкнул языком. Ловко водрузив на голову треуголку, он поинтересовался, что тут можно попить.
Пошарив по остаткам запасов, Волеуры наскоро сообразили скудный завтрак.
— Осталось часа два, — поморщился Клод, обгладывая баранье ребрышко. — Потом напоремся на гвардию, и быть потехе.
— Не будешь же ты со своими «мечеными» воевать с целым войском?
— Конечно, нет, сестренка, у нас есть заложник, — подмигнул Клод, — Однако, я полагаю сыграть изящней.
***
Ряды гвардейцев, вооруженных длинными мушкетами и алебардами преграждали выход из ущелья. Знатные возки и монашьи тарантасы стояли поодаль, что не мешало их хозяевам, выступать в первых рядах армии.
— Приехали, — зевнул Клод. — Пойдем, малыш, прогуляемся.
Схватив в охапку щенка, мальчик выпрыгнул вслед за Клодом, Валерия осталась в карете.
«Меченые», неторопливо спешились и стали позади Клода с его «трофеем» строгим полукругом. Гвардейский капитан, что увязался за компанией, облизнул губы и примерился к боевой флейте мертвого Седрика. Он и сам начинал когда-то на заре своей карьеры полковым флейтистом и помнил еще самые яркие атакующие марши.
Итак, хрупкая горстка авантюристов предстала готовой сражаться со всем светом.
— Я Клод Волеур! — гортанно воскликнул похититель Бога, — Кто посмел преградить мне дорогу!?
В войсках противника на миг произошло смятенье, ибо никогда еще сторона, на которой бился Волеур, не терпела пораженья. Гвардейцы, мушкетеры, гренадеры, и прочие честные солдаты, коим доводилось выступать в дележе титулов, денег и земель своих недолговечных хозяев, знали Волеура только победителем, самым жестоким и самым честным наемником, лучшим командиром и бесстрастным предателем.
Слово Клода Волеура было вернее тысячи молитв и проклятий, он сражался за пятерых королей, и каждому принес победу, не изменяя своим обещаниям. После чего, правда, он всякий раз переходил на сторону другого претендента на трон, покуда не извел последнего. Теперь же Клод собирался драться за себя. Крохотная армия эксгерцога смущала солдат, они ожидали дьявольской хитрости, к тому же верили в мистическую неуязвимость благородного негодяя. Солдаты чуяли беду.
— Пусть рассвет будет багровым, — шепнул Клод мальчику, — Давно нам не хватало пурпура.
— Что?
— Не важно. Пошли, Твои старые друзья хотят поговорить.
***
Третий восход заливал землю светом, медленно подбираясь к нервному противостоянию на выходе из ущелья.
— Клод! — позвал тощий маленький монах, — Оставь свои шутки. Отпусти мальчика, ты зашел слишком далеко. Остановись, пока не поздно.
— Мое почтение, Клаус, — отозвался эксгерцог. — Рад видеть в добром здравии. Малыш говорил о тебе, ничего, впрочем, плохого. Так это ты регулярно пел ему колыбельные, укладывая в гроб?
В сопровождении богатой свиты из гвардейцев и старых дворян со шпагами наголо, монах приблизился:
— Неужели, Клод, — усмехался он, — Неужели ты вздумал, будто действительно украл Последнего Бога? Какая наивность, старина. Неужели ты полагал, что Храм допустил бы такое? Хе-хе. Оставь сказки дуракам, мой мальчик. Клод! Ты отлично нас потешил, но пора вернуть собственность Богов хозяевам.
Блистательный Волеур лишь рассмеялся:
— Ложь всегда была орудием истинной веры, монах! Но теперь сам Бог в руках людей. Ты больше не нужен оттого и бесишься.
— Это не Бог. — Скорбно покачал головой Клаус.
— Бог! — закричал Волеур, — Я видел, я знаю! Я, Клод Волеур освободил Бога, и везу его домой. Уйди с дороги, святоша!
— Хорошо, хорошо, — поднял ладошки монах, — Но скажи, если бы этот малыш действительно, был Богом, то чтобы ты с ним делал?
— Мой замок хорошо укреплен. Верные люди и две дюжины пушек, — дерзко воскликнул Клод. — Я укроюсь за стенами, и позволю Богу жить в этом мире, покуда он не окрепнет и не поймет... Не поймет радости жизни, проклятый ты старик! И если, а вернее когда, мой замок будут брать штурмом такие же как ты белоглазые гниды, я — Клод Волеур, вновь испытаю радость схватки, которой был лишен по прихоти слишком умных монахов. И мой Бог будет со мной!
— Спятивший урод, головорез! — сорвался на визг Клаус, — Ты хочешь по одной только своей жалкой прихоти утопить мир в грязи и крови!
Прижимая к себе щенка, мальчик вышел из-за спины Клода и звонко крикнул:
— Кровь не грязь!
Как бы ни было велико войско монаха Клауса, но слова мальчика, пусть сказанные негромко долетели до всякого. Шпаги опустились.
— Это не Бог, — повторил Клаус. — Я говорю правду, я докажу, бараны! Это не Бог!
— Посмотри, — отозвался Клод, указывая на восток, где уже в пурпурной дымке поднималось солнце, невиданное в этих краях три десятка долгих сырых лет. Яркое золотое.
— Нет! — ярился монах, — Неправда!
В этот момент щенок в руках мальчика, блаженно зажмурившись, описался.
Изрубленные, покрытые шрамами лица старых воинов внезапно расплылись в ничуть не красящих их кривых улыбках. Не хватало лишь самой капли веры, лишь маленького чуда, чтобы огрубевшие душами солдаты встали на колени.
— Нет, — Твердо и решительно сказал Клаус. — Силой святой церкви, во благо и во имя почивших Богов...
Монах быстро приблизился к карете, резво выдернул из складок сутаны короткий пистолет, и выстрелил мальчику в грудь.
Кремень бойка чиркнул по замку, выбив искру. Порох зашипел, скоро охватывая жаром полку пистолета и пробираясь к затравочному отверстию, наконец добрался, передал огонь заряду и тот, жахнув, вытолкнул из ствола пулю. В ту долю секунды, пока пистолет монаха готовился швырнуть пулю в Бога, Клод Волеур рухнул перед мальчиком на колени, прижав его к себе. Прищемленный щенок взвизгнул.
— Вот и я поймал... — сказал Клод и поправил мальчику треуголку. — Кончено.
— Больно? — догадался тот.
— Сейчас будет.
Обжигающая тяжесть разлилась в сердце Волеура и он уже мертвый, качнувшись, упал навзничь.
***
Карета неслась к старому замку.
— Клод. Кло-од? Эй, Клод!
— П-проклять... — поднялся Волеур и закашлялся, выплевывая на белоснежный кружевной воротник сгустки застоявшейся в горле крови. — Что такое?
Зареванная сестренка и Бог сидели около него, тормоша за руки и изредка похлопывая по щекам.
— Что? — повторил Клод, поднимаясь на локтях.
— Живой! — завопила Валерия и кинулась на шею брату.
— Смотри, — протянул ладонь мальчик. — У меня теперь два шарика.
Зажав кулак, малыш отправился играть с собакой, они отлично поладили.
Вид пары серых пуль, одна из которых была основательно перемазана кровью, несколько привел Клода в чувство, впрочем, он лишь спросил:
— Как?
— Он просто взял её, — заливаясь слезами, проговорила Валерия. — Из твоей груди.
— А как же? Как же Клаус?
Убедившись, что с мятежным братцем все в порядке, Валерия быстро успокоилась и даже принялась поправлять прическу.
— Монах? — робко улыбнулась она, — Гвардейцы зарубили его, как только ты упал. Вот уж не думала, что вера в Клода Волеура столь сильна!
— Жаль. — Помрачнел воскрешенный. — Мудрый старик, сильный. Умереть героем, тут много чести не надо, но чтобы так...
— Не понимаю, удивилась Валерия: — Что ты говоришь?
— Это он все придумал, сестричка. Последний Бог умер очень давно, и это Клаус придумал...
— Что придумал — то?!
Борясь с головокружением и неловко ощупывая свою грудь и спину, Клод еще раз откашлялся и коротко пояснил:
— Боги живы, пока о них помнят. Клаус нашел мальчика, сироту из старого рода с доброй примесью крови Богов, и нарек его последним. Но веры, даже у монахов, осталось слишком мало, чтобы сделать Его настоящим, потому... Я очистил Клаусу дорогу во главенство священнослужителей, а он принес меня в жертву. Отличный разыграли спектакль, жалко старика.
— Так это что? Подстроено? Всё неправда?! — завопила Валерия, ломая пальцы.
— Правда, — кивнул Клод. — Теперь, чистая правда. Ты сама сказала, вера в Клода Волеура оказалась достаточно велика, чтобы возродить веру в Бога. Сначала поверила ты, и это была особенно сильная вера, ведь и в нас Волеурах осталась капля Их наследия, потом уверовали мои головорезы, затем остальные. Даже лошади.
— А если бы Он не сумел тебя воскресить?!
Тут сиятельный эксгерцог еще раз неловко ощупал свою спину в которую вонзилась пуля, и не найдя отверстия, криво улыбнулся:
— Признаться, на это мы с Клаусом и не рассчитывали. Слушай, у меня в горле так солоно, дай попить.
Все еще потрясенная Валерия, щедро налила брату полный кубок родниковой хрустально-холодной воды. Мальчик вызвался помочь и, подхватив питье из рук женщины, передал кубок Волеуру. Тот пригубил, удивился, и глотнул еще, после чего засмеялся, кашляя, и едва не падая на пол.
Клод хохотал, расплескивая из кубка пенистое молодое вино, и никак не мог остановиться. Бог смеялся вместе с ним, не понимая причины веселья, но оттого не менее задорно. Карета мчалась на запад. Рассвет был ярок и безмятежно наивен.
Антон Пыхачев © 2008
Обсудить на форуме |
|
