ПРОЕКТЫ     КМТ  

КМТ

Фантастика 2008

Павел Семененко © 2008

Мозгуй на все сто!

   Я очнулся в палатке, перевернулся на спину, взрыхлив локтями бархатный песок. Слух ласкает убаюкивающий шепот волн; всё, кроме блаженной неги кажется мелочью — пылью жизни на башмаках Господа. В глубинах мозга сверкнула мысль и понеслась к разуму. Сначала я не замечал её, вернее, не хотел замечать, стараясь прогнать сладким зевком. Но она, разогнавшись до скорости сверхмысли, врезалась в сознание — и я подскочил от ужаса!

    — Какая палатка! Какой к чертям песок! — хрипло прокричал я. С годами «Беломорканал» превратил мою глотку в Иерихонову трубу и молоденькие студентки взвизгивают, когда я здороваюсь. Я курил папиросы, когда вскрывали гробницу проклятого апостолом Павлом волхва Ведория, я смолил, когда искали подземный лабиринт индейцев Майа, я дымил, исследуя катакомбы в якутской тайге. Чёртов ладан меня доконает, ей богу брошу — но не сейчас. Я достал из портсигара папироску, чиркнул спичкой и затянулся. Как такое могло произойти? Помню, задремал в профессорском кресле под зябкое бурчание студента, едва осилившего парочку ветхозаветных истин по древним языкам.

    Выбравшись, я обнаружил рядом еще три палатки и шатёр, такой громадный, будто в нём обрело пристанище татаро-монгольское иго.

    — Какого ху-дожника... Где я?! — из соседней палатки выполз коротконогий старик, в старомодном пиджаке с завязочками возле шеи. Он смахнул с лысины песок и нацепил треснувшие очки на скукоженную физиономию.

    — Кто вы?! Где Царапкино?! — возмутился он, сверля меня взглядом пенсионера, которому не принесли пенсию.

    — Царапкино..., — процедил я с презрением. — Не знаю, где ваше Царапкино. Сам только что очнулся...

    — Как?! — старик, по-видимому, всю жизнь боялся вляпаться в историю, а сейчас вляпался и неизвестный ужас с каждой секундой укорачивал его жизнь.

    — Кто здесь? — из последней палатки выглянул густобородый широкоплечий здоровяк.

    — Еще один, — усмехнулся я, — с добрым утром!

    — Доброе..., — он огляделся. — Где это я?

    — Спроси кого другого. Я, например, в университете задремал ... — неохотно объяснил я, решив не лезть в бутылку, пока не выясню, кто это и что происходит.

    — А я в гамачке, знаете ли, в Царапкино соснул и р-р-раз, — старичок хлопнул хилым кулачком по ладошке и сжал губы, — уже разговариваю с вами!

    — Соснул он... — я едва сдержался, чтобы не нагрубить. Нервы ни к чёрту после прожитых лет, наполненных мумиями, массовыми захоронениями и древними проклятиями — пропади они пропадом! К тому же во время последней экспедиции, когда спускались в жерло вулкана, я угодил под струю пара и здорово ошпарился. Моё лицо теперь отличное пособие для голливудских гримёров — орки и гоблины отдыхают.

    — А я... Сел на самолёт в Новосибирске и вырубился... — поведал широкоплечий, почесав пальцем львиную шевелюру.

    — Профессор Первяков, Иосиф Степаныч. — представился я и слегка наклонился.

    — Так-так-так. Первяков..., — пробормотал старичок, задумчиво потрепав свой подбородок, — ах, вспомнил! Специалист по древним языкам, ваш труд «Кто жил до атлантов?» мне здорово помог. Меня зовут Иван Вахман, археолог.

    — Вахман?! Так это вы настрочили в академию наук хвалебную оду на мою работу? — удивился я и повеселел. Письма старика в своё время сыграли козырем в мою пользу.

    — Шпалин-Скальский, профессор физико-математических наук. — представился бородач, и протянул мне экскаваторный ковш для рукопожатия. Его ладонь запросто могла бы покрыться мозолями от кирки или от кузнечной кувалды, но нашла себя в пописывании мудрёных формул на доске.

    — Приветствую вас на острове Капре-де-Луэрто! — от большого шатра к нам по склону спускался седоголовый мужчина. Где же я видел эту седёхонькую, как лунь, головёнку? Тоже какой-нибудь деятель, профессор.

    — Никогда про такой остров не слышал. — шепнул мне археолог.

    — И правильно, что не слышали! — воскликнул человек, хотя нас разделяло порядка десяти шагов, а старичок шепнул тише ветра.

    — Слух обострился после погружения в Марианскую впадину. — улыбнулся седой, приблизившись вплотную.

    — Теперь часы, наверное, спать мешают? — попытался я поддеть.

    — Я привык! — рассмеялся он в ответ. — Этот остров не известен современному миру, на глобусе его нет и только в дневниках римского мореплавателя Помпилия, считавшегося сумасшедшим, остров обозначен на карте.

    — Капре-де-Луэрто? — удивился я. — Это же белиберда! Набор красивых звуков!

    — Да, согласен, — ответил седоволосый, не сбрасывая улыбки. — Это не важно. Мореход Помпилий, чьи открытия ныне приписаны Колумбу, Ньютону, Энштейну и прочим, описывает невероятную находку, которая вас заинтригует.

    — Простите за грубость, — пролепетал старичок. — Какого чёрта здесь происходит? Вы что — похитили нас?!

    — Почему сразу похитил? — смутился седоголовый. — Я предлагаю вам выгодную сделку. Вы помогаете мне, а я оплачиваю ваш труд и всего-то!

    — Самоуверенный наглец! — не выдержал я, да и широкоплечий стиснул мощные кулаки. — Немедленно верните нас обратно!

    — Да! — плаксиво вскрикнул археолог. — У меня грядки, у меня шпинат в Царапкино!

    — Нет времени на уговоры! — седой раздраженно отмахнулся. — Миллион долларов каждому наличными прямо сейчас! Не думаю, что ваши академии и университеты смогут предложить вам подобный контракт — за пару часов работы!

    У меня душа кувыркнулась, будто я свалился с высоченного небоскрёба, аж дыхание перехватило! Старик позабыл про Царапкино и, судя по выползшим на лоб морщинам, прикидывал, сколько же шпината в миллионе долларов. Физик-математик потирал ладони, мечтая поскорее согласиться. Все уставились на меня, будто от меня зависело происходящее вокруг.

    — Что вам нужно?! — как можно небрежнее бросил я

    — Пожалуйста, пройдёмте. — сказал седоголовый, увлекая нас к большому шатру.

    — Меня зовут Николай, — представился он попутно, — фамилия моя известна, но более известен я под псевдонимом Греколь.

    — Греколь?! — содрогнулся старик. — Тот самый Греколь?!

    Признаться, я был шокирован не меньше археолога. Греколь, Николай Иванович Пукин — величайший исследователь древних цивилизаций. Музеи мира встречают его, как короля — его находки бесценны. В научных кругах блуждают слухи, что он достал из неведомых глубин такие вещи, которые современной науке и не снились. Его исследования напрямую финансируются правительством, и почти все найденные им артефакты изучаются в НИИ под строгим надзором спецслужб.

    — Это наша полевая лаборатория. — пояснил Греколь, откинув шторки шатра. Внутри суетились люди, мерцало разное оборудование, гудели генераторы, шуршали бумагой самописцы. Некоторые приборы я узнал, остальным не нашёл названия. Посередине шатра зиял большущий круглый кратер, над которым завис мощный лифт в ожидании пассажиров.

    — Полевая, говорите... — я присвистнул, пытаясь прикинуть размеры шатра.

    — Времени в обрез, господа, часов пять, так что пустой трёп наш главный враг! — Греколь провёл нас в тёмную комнату, огороженную от прочего пространства толстыми шторами, затащил за локоть старичка, замешкавшегося возле сейсмографа, и вводный курс начался. На экране проектора появилось фото предмета, похожего на коровий желудок.

    — Мореход Помпилий хранил записи, карты и ценные вещи в герметичном коконе, позаимствованном у неизвестной цивилизации, — пояснил Греколь, тыча кнопки ноутбука, — в позапрошлом году, обследуя дно Ледовитого океана по совершенно другой причине, мы наткнулись на айсберг из которого, как столб, торчала верхушка мачты. Моя личная гипотеза такова: пережидая бурю, команда Помпилия замёрзла близ огромной ледяной глыбы. Корабль со временем обрастал слоями льда, и, в конце концов, откололся от основного айсберга. Было непросто извлечь его из сотен тонн льда, но нам это удалось. Опуская подробности, скажу, что записи Помпилия вогнали меня в священный трепет! — Греколь отложил ноутбук, с загоревшимся синим экраном. От загробного синего цвета лицо его приобрело демонический вид.

    — Знаете ли вы, насколько задействован мозг в жизнедеятельности человека? — заговорил он вкрадчиво, словно прятал в кармане пистолет и сгорал от нетерпения пристрелить нас, как только мы ответим.

    — Два процента. — пробубнил физик, раскинувшись на стуле, как медведь в берлоге.

    — Пятнадцать процентов. — смущенно прошкворчал старичок. Видно, что он понятия не имеет, о чем идёт речь, но силится не потерять лица ученого перед знаменитым Греколем.

    — Не знаю. — ответил я, не мудрствуя.

    — Какую бы цифру вы не назвали, она далека от реальности, и еще дальше от потенциала! Сто процентов! — воскликнул Греколь и вскочил так, что стульчик завращался вокруг своей оси. — Помпилий описывает технологии, от которых далека мировая наука. Например, лодки, плавающие под землёй, или корабли, летающие от солнца к солнцу! Он на этом самом острове столкнулся с прародителями атлантов, по сравнению с которыми атланты — неразумные шимпанзе! Вам, профессор Первяков, скорее всего, известно кое-что о них, не так ли?

    — Самую малость. — слукавил я, насилу доказавший теорию существования «ино-наставников».

    — Они открыли античному мореплавателю такие тайны, за которые я продал бы душу! — продолжил Греколь. — Но самое главное, эти сущности испытали на нём некую технологию. Смотрите, — Греколь пробудил ноутбук и на экране возник рисунок, набросанный от руки. Изображение напоминало стул, но только отдалённо. Трон властителя цивилизации древних гениев, обвешанный со всех сторон спиралями проводов и шлангов, казался центром управления Вселенной.

    — Что это? — спросил я, заинтересовавшись находкой мореплавателя.

    — Это, судя по описаниям Помпилия, нечто невероятное! — смакуя каждое словечко, проговорил Греколь. — Эта машина «включает» мозг на полную катушку — на все сто процентов!

    — Тц-ц-ц..., — прыснул старик-археолог. — О чём вы говорите, чушь какая!

    — Да? — ухмыльнулся Греколь. — А как вы объясните это?

    На экране появились фрагменты дневника Помпилия и нам, как ученым, стало дурно.

    — Это же... Это же теория относительности... — сбивчиво проговорил физик.

    На свитках папируса угадывались разные научные открытия последних веков, среди которых Энштейновские формулы, таблица Менделеева, а так же еще никем не открытая научная муть.

    — Не может быть, это не вяжется с логикой! — запротестовал я. — Древнеримский моряк не мог обладать знаниями, появившимися намного позже. Это целая система, где одно звено цепляется за другое, языки, знания, верования!

    — Как утверждают многие источники, профессор Первяков, человеку не нужно ничего знать! Знания уже накоплены и упорядочены — нужно лишь дотянуться до них. — не уступал Греколь, нервно ковыряя ноготь на большом пальце.

    — Бесподобно. — прошептал старик-археолог.

    — Впечатляет. — согласился физик.

    — А по-моему — хрень какая-то! — настаивал я с упорством беременной ослицы.

    — Теперь вы готовы к главному. — сказал Греколь. — Под нами находится... Черт знает, что — длинные ровные коридоры, уходящие в четыре стороны. Помпилий нарисовал карту к машине, но... Мы наткнулись на систему ворот, о которой он вскользь упоминает загадками. Собственно, по этой причине вы мне и понадобились.

    — Вы хотите, чтобы мы помогли открыть ворота к машине, запускающей мозги на всю катушку? — уточнил я.

    — Да. — коротко ответил Греколь.

    — И платите миллион долларов за работу?

    — Да. — кивнул он.

    — Хрена с два. Десять процентов от дохода за использование машины. Это моё условие. — сказал я, наблюдая, как на лице Греколя происходит землетрясение: губы задрожали, зубы заскрипели, желваки, казалось, лопнут от напряжения.

    — Да вы еще не знаете, что делать! Может быть, постоите рядом и всё!

    — И вы ради этого выкрали меня в разгар рабочего дня? — ухмыльнулся я. — Вы слишком долго приписывали заслуги учёных из вашей команды, поэтому не вижу ничего криминального. Я хочу, чтобы моё имя потеснило ваше, как первооткрывателя сенсационной технологии.

    — Я разделяю мнение профессора Первякова. — сказал физик, играя мускулами.

    — Да, да. Мы хотим 10 процентов и право называться первооткрывателями! — кивнул археолог, позабывший про Царапкино, шпинат и про всё на свете.

    — Будь по-вашему! Спускаемся немедленно! — хлопнул в ладоши Греколь. И добавил: — Семь процентов!

   ***

    Спуск занял пять минут, кислородная маска больно впилась в лицо, как рыба-прилипала. Пропотевшая рубаха прилипла к спине, и я начал сомневаться в благоразумности затеи. Внизу нас ждал круглый пятачок, от которого в четыре стороны расходились длинные коридоры. Очень ровные, чёткие тоннели, никакого мусора или камней. Коридоры пугали матовой чернотой, будто были выжжены. Если бы не развешанные повсюду фонари — нашу компашку сожрал бы мрак, а старик-археолог, наверное, тронулся бы умом. Он даже при свете от каждой тени шарахается. Греколь повёл нас, сверяясь с картой, по правому коридору и вскоре мы остановились. Дальше фонарей нет, и на нас во все глаза таращится темнота — кто знает, что она скрывает?

    — Пройдём ли мы дальше — зависит от вас, профессор Шпалин-Скальский. — сказал Греколь и поставил фонарь на пол.

    — Почему? — удивился физик.

    — Тут первые ворота. — ответил Греколь, открыв сумку.

    Я сделал несколько шагов навстречу темноте и больно стукнулся лбом о невидимую границу. На ощупь она отдавала холодком, а так же слабо мерцала от прикосновения.

    — Как я могу помочь? — удивился физик, почесав вспотевшую подмышку.

    — Вот вам подсказка Помпилия. Римлянин утверждает, что это поможет пройти, — Греколь протянул физику куриное яйцо. — Тем более, я знаю, что вы больше метафизик, нежели физик.

    — Яйцо?! — удивился я, потирая лоб. — Вы шутите? Я шишку набил об эту штуку, а вы — яйцо!

    — Смотрите. — Греколь швырнул яйцо и оно, не замечая невидимой стены, шлёпнулось в темноте. Я провёл рукой по вратам — в чём загадка?

    — Мои учёные день и ночь ломали голову, но так ничего и не придумали, — Греколь поморщился, — кроме яйца сквозь эту чёртову стену ничего не проходит.

    — Разгадка-то на поверхности, — пробубнил физик, — сквозь врата не проходят молекулы органического происхождения, природные минералы, но проходит минерал органического происхождения — кальций. Скорлупа по-нашему. Нам нужно придумать, как забраться в герметичное яйцо.

    — Гениально, — сказал я, похлопав в ладоши, — давайте попросим у Алисы уменьшающий пирожок!

    — А это действительно гениально! — Греколь хлопнул физика по плечу. — На острове множество крокодилов, так что не советую заходить вглубь. Мне доложили, что немного южнее, в пещерах, очень много скорлупы крокодильих яиц. Я думаю, что вполне реально создать большое яйцо, где мы все прекрасно уместимся!

   ***

    — Закатывайте! — скомандовал Греколь.

   Я ничего не видел, зато здорово ощущал вращение сферы, которую ассистенты Греколя соорудили всего за час. Как уж они расщепляли крокодильи скорлупки мне не известно. Бах! Рукодельное яйцо треснуло, и мы вывалились, как новорожденные крокодильчики.

    — Чёрт побери! — прохрипел я сдавленно. — Меня сейчас вырвет!

    — Мы смогли! Мы прошли! — закричал Греколь и подпрыгнул от радости, глядя на ассистентов по ту сторону ворот.

    — Рано радоваться. — сказал физик размеренным басом, ощупывая вторые врата.

    — Теперь ваша очередь, профессор Вахман, — Греколь порылся в сумке и вынул камертон. — Помпилий говорит, что нужно произнести безмолвное слово сквозь этот предмет — и ворота отворятся!

    — Мы все умрём. — подытожил я, глядя на оробевшего старичка.

    — Ну же, Вахман! — пытался воодушевить его Греколь. — Вы же открыли саркофаг неизвестного фараона, помните? Там замОк был сконструирован так, что открывался лишь при вибрациях определённого звука. — объяснил он, развернувшись к нам лицом.

    — Да, я помню, в газетах шумиха была. Загадка столетия! Так вот кто её решил... — физик сверху вниз посмотрел на археолога и тот осел.

    — Знаете ли..., — испуганно пролепетал он. — Я ведь тогда монетку обронил. Хотел газировочки попить... А саркофаг хлоп — и открылся...

    — Мы все умрём быстрее, чем я думал. — повторил я.

    Камертон в наших руках мычал, стонал, ревел, хрипел и всячески изводился. Но ни один звук, ни одно слово не приблизили нас к успеху. Врата, безразлично мерцая, стояли, как монолит. Старичок, окончательно отчаявшись, ковырял мизинцем в ухе, делая вид, что сильно озадачен. Под ногами что-то захлюпало, я взял фонарь и нагнулся.

    — Греколь — откуда здесь вода?! — я, недоумевая, топтался на месте.

    — Два раза в неделю остров до половины уходит под воду..., — словно извиняясь, пролепетал он, — при раскопках кое-что сместилось, и вода сейчас затапливает шахту...

    — Ты знал и молчал?! — содрогнулись от моего крика инопланетные коридоры.

    — Прекратить панику, профессор Первяков! — Греколь попытался сделать устрашающее лицо, но, увидев мой разъярённый вид, сам не на шутку испугался. — Профессор Вахман что-нибудь придумает! — поспешно добавил он.

    — Придумает?! — я схватил Греколя за грудки. — Есть одно НО! Когда похищали старика из Царапкино, забыли прихватить его мозг из тумбочки!!! Вы посмотрите — он же маразматик!!!

    — Я...Я... — хлопал ртом Греколь с выпученными от страха глазами.

    — Сейчас же открывай эту чёртову дверь! — закричал я на старика, заметив, что кислорода осталось на пару часов.

    — Я стараюсь! — трясся археолог, протирая очки.

    Прошел еще час. Смирившись с горькой участью, мы стояли по колено в воде и молчали. Холод разволновал мои застуженные ноги и я, упершись спиной в невидимые врата, покусывал губы от ноющей боли.

    — Странно-странно... — промямлил старик и зевнул, прикрыв камертоном рот. Я уже хотел наподдать ему для стимуляции мозгов, как повалился на спину. Ворота открылись!

    — Что?! Получилось?! — закричал Греколь.

    — Я просто зевнул... — проблеял археолог, втянув шею.

    — Безмолвное слово! Точно! Как мне раньше в голову не пришло! — воскликнул я, подхватив старика от радости. — Удачливый наш газировщик!

    — Теперь ваш выход, Первяков. — Греколь указал мне путь к третьим вратам.

    — А подсказка? — спросил я, вытянув руку.

    — Вот. — Греколь положил мне на ладонь кусочек мела.

    — Мел?

    — Помпилий утверждает, что нужно начертить на вратах слово. Начало всех начал для всех и вся живого и мёртвого, — пояснил он. — На всеобщем языке означающее одно и то же.

    — Всеобщий язык? — переспросил я. — Никогда не слышал. Разве что Вестрон Толкина.

    — Думайте, иначе задохнёмся. — Греколь стиснул руками шею и скорчил рожу.

    Я перебирал в уме имена богов, имена мифических героев. Начало всех начал, несомненно — Бог. Для всех и вся живого и мёртвого. Санскрит, древнекоптский, старославянский, иероглифы всевозможных цивилизаций. Я рисовал на вратах — я просто без толку рисовал! Мозголомство затянулось, старик-археолог схлопотал от меня тычок в бок за гундение.

    — Кислорода на двадцать минут..., — промычал густобородый. — Мать Богородица, спаси и сохрани... — физик стал молиться, раздражая меня еще больше.

    — Господи..., — я засмеялся. — Господи!

    — Мы не обвиняем тебя, успокойся... — Греколь положил руку мне на плечо.

    — Какой же я дурак! — хохотал я.

    — Не самое лучшее время для самобичевания. — физик сполоснул лицо. Я схватил его за волосатую голову и поцеловал, с трудом отыскав в бороде губы.

    — МАМА! — заорал я так, что все шарахнулись в стороны. — Мама — начало всех начал для живого и мёртвого! Древние поклонялись матери, и звучит это слово почти на всех языках одинаково!

    Начертав слово на самом древнем наречии, какое смог вспомнить, я осторожно вытянул руку — врата открылись!

    — Бежим! Быстрее! — археолог бросился вперёд, с трудом передвигая в воде ноги.

    — Вот оно! — Греколь осветил большой круглый зал, посреди которого на величественном пьедестале находился трон, облепленный проводами, шлангами, спиральками, кристаллами — ну ни дай Бог это кресло не работает! Я с отчаяния удавлю сначала Греколя, а потом и археолога за компанию.

    — Помпилий пишет, что кресло не нужно включать. — крикнул Греколь. — Достаточно просто сесть в него! — и осторожно присел, откинувшись на спинку.

   ***

    Не буду утомлять пересказом всех страданий, которые выпали на нашу долю, пока мы выбирались на поверхность. Опишу лишь незабываемые ощущения, когда всем телом чувствуешь, как в тебя, словно молоко в стакан, вливается мощь! Присев, я заподозрил, что стульчик-то бракованный. Из набора генеральши. А потом... Заметил, что могу думать две мысли сразу, и три, и четыре... И не только думать, но и понимать мысли археолога и физика, казавшихся теперь приматами. Только мысли улыбающегося Греколя оставались недоступны.

    — Теперь ты поверил? — спросил он мысленно.

    — Невероятно... — ответил я.

   ***

    — Тоннели затопило навсегда. — сказал мысленно Греколь, находясь в Токио.

    — Ну и ладно. Я знаю, как сделать такой же стул. — ответил я из Москвы.

    — Я тоже. — улыбнулся он.

    — А я уже делаю! — вклинился старик-археолог из Царапок. — Просто, как Е =мс2!

   ***

    Жизнь преобразилась несказанно, нереально, но вместе с тем сверхреально! Процесс развития необратим и с каждым днём наши умственные способности росли, как на дрожжах! Через неделю я ни о чем не думал — я просто знал ответ, умножая биллионозначное число на такое же. Перед нами распахнулся бездонный сундук научных открытий, и поначалу это впечатляло. Казалось, что современная наука — детский лепет, недостойный внимания грудничков! Что говорить, если я могу соорудить космический корабль, способный передвигаться в пространстве, питаясь энергией самого пространства. Но... Я слышу мысли соседей, даже не желая того. Как суперкомпьютер, я обдумываю тысячи и тысячи идей одновременно, и мысли соседей совсем не мешают. Позже я стал слышать мысли всего квартала, затем всей Москвы.

   Первым забеспокоился Греколь: — Йося, я не знаю в чём дело, но что-то не так! — пришла его мысль.

   ***

    Спустя месяц. Я слышу мысли всей земли и мысли себеподобных с других планет. Инопланетяне в ужасе: одни жалеют меня, другие осуждают, третьи хвалят. Их ответ един: человек, как вид, не в состоянии контролировать искусственно стимулированный умственный рост. Мозг, вопреки суждениям Греколя, способен работать не на сто процентов, а в миллионы, миллиарды, в бесконечное количество раз больше, нежели он работает в первоначальном, природном состоянии. Каждая клеточка, пульсируя, превращается в самостоятельный мозг. Я заметил, что, задумавшись, я временами вываливаюсь из жизни. Зависаю, как компьютер, замираю на месте и прихожу в себя, только когда задача решена.

   ***

    Прошло два месяца, Я больше и дальше изучаю Вселенную. Как описать примитивным человеческим словом тот факт, что Мне известно ВСЁ?! Зная мысли ВСЕГО живого, располагая сверхзнанием, Я спрогнозировал будущее на миллионы лет вперёд. Я не отделяю Себя от других существ, Вы все — одно большое Я! Ты,читающий эти строки, Есть Я, знающий твоё прошлое, настоящее и будущее! Я могу творить. Я могу разрушать. Я могу убить мыслью. На любой вопрос Я знаю ответ. Я обрабатываю миллиард единиц-вопросов информации в наносекунду.

   ***

   Спустя полгода.

   Я Есмь Альфа и Омега! Я Есмь Начало и Конец!

   ***

   Прошел год.

   В психиатрической лечебнице «Желтый журавлик» санитар пытается накормить Иосифа Первакова манной кашей.

    — Жуй, ученый! — прокричал он, запихнув ложку чуть ли не в горло. — Двигай челюстями!

   Иосиф Перваков смотрит в никуда, манная каша вываливается из неподвижного рта, отчего санитар злится и матюгается. Поставив подзатыльник Про-Абсолюту, с невиданной скоростью поглощающему вне-вселенскую информацию, санитар проверил штаны Иосифа и ушел смотреть «Поле Чудес».

Павел Семененко © 2008


Обсудить на форуме


2004 — 2024 © Творческая Мастерская
Разработчик: Leng studio
Все права на материалы, находящиеся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе об авторском праве и смежных правах. Любое использование материалов сайта, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.