|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2008 Ефим Гамаюнов © 2008 По ту сторону сказки Коли бы не Светлена никогда бы не уговорил Борик Ратейку идти в черный лес. От одного взгляда на его острые, будто обглоданные, елки с темной, темней ночи, стволами, любой взрослый вздрагивал и поворачивал обратно. Птицы там не поют, белки не прыгают. Ни одной тропки не бежит вглубь — ни звериной, ни тем более людской. К чему ходить доброму человеку в черный лес? Посреди его в дремучей чащобе, говорят, раскинулось упырье болото, где в склизкой, протухлой воде, нет-нет да и мелькнет белесое, лягушачье тело утопленника, коего взяли упыри к себе в услуженье.
Ратейка, Борик и остальные елховские ребята играли в битки, когда прибежали из-за околицы деревенские девки, из тех, что уже взрослые — ходят где хотят, родителей не слушают.
— Светлена, Светлена! — визгу было столько, что поневоле встала игра — побросали биты, да бегом слушать, что стряслось.
Ратейка видел, как враз побледнел Борик: Светлена его старшая, любимая сестра. Пошла она с подружками за грибами-ягодами, а уж как оказались у черного леса — никто и сказать не может. Заигрались, загулялись, а когда собрались в обратную, глядь — нет ее. Уж кликали-аукали, бегали-искали, но все напрасно. Потерялась Светлена, исчезла, да не где-нибудь, а у самого что ни есть пропащего места!
Вспомнили тут, как из соседних весей долетали обрывки слухов, которые сказывают друг-другу на ушко светлыми днями — вечером страшно. Будто пропадали молодые да красивые, уходили совсем недалече, кто по ягоды, кто по грибы. А то и вовсе: шли проведать работавших в полях отцов да братьев. Только как выходили за околицу еще видели, а как обратно — нет!
Оттого и стал Борик словно мукой обсыпанный, и в наступившей разом тишине многим слышно было как скрипнул зубами.
Давно уж, но бродили от дома к дому сказки, будто завелось в черном лесу чудище-страшилище, что пьет кровь молодых девушек. Пьет и все сильней становиться. Ходили гурьбой молодые парни из Реченок к упырьему болоту. Пошли вчетвером, да все и сгинули — даже косточек не осталось. Только то случилось в начале лета. С тех пор не подходили люди к гиблому месту, издалека огибали стороной его.
Как занесло туда непутевых? Нечто грибов там много? Или цветы красивей?!
Зареванные, напуганные девки бросились по домам, под мамкины юбки, за батины спины. И многие из родителей, хоть и глядели жалостливо на Светленину мать Власту, а про себя вздыхали — не мое чадо, да не мое и горе.
Кряж, Властин муж, уехал с двумя холостыми парнями на ярмарку в далекий Угорюн-терем — продать меха, купить гречихи — своя что-то не уродилась этим годом. Отбыли всего дня два как. Знать еще почти седмицу не будет их: ехать хоть и недалеко, а все одно дня три будет в каждый конец.
Затихла игра, и сами собой потянулись парубки к домам ближе. Остались вскоре только Борик да Ратейка, преданные друзья, неразлучные наверное еще и оттого, что обоим следующей весной стукнет по пятнадцать лет.
Вытянулся Борик, хоть и так высок, а тут ровно совсем взрослым стал.
— Ратей, — глухо, хрипло, по-мужичьи, сказал Борик, — Слушай Ратей. Только, чур, честно... Тебе ведь нравиться моя сестра?
Верно сказано. Кому же не нравилась Светлена? Чистая, светящаяся, будто имя ей выбрали не люди, а боги. А уж глаза! Синие, словно васильки, и глубокие-глубокие, куда там Зябь-озеру...
— Сам знаешь, — ответил Ратей.
— Помоги мне спасти ее, — взял Борик друга за руку. — Помоги, если она тебе и вправду дорога!
Засомневался, замялся Ратейка: все-таки черный лес. Дремуче стыл да страшен.
— На будущий год, спросят тебя гои — смел ли, отважен ли? Что ответишь, если теперь струсишь?
То правда. Только... Чудо, пьющее кровь, внушало Ратейке ледяной колючий страх. Ходили же, больше, сильней. И — ни слуху, ни духу... Порой жизнь становится дороже ответов.
Ратей молчал, уставившись на жухлую листву под ногами, найдя вдруг там интересное. На глазах у Борика вспухли злые, беспомощные слезы.
— Ну и стой тут, один пойду тогда!
Развернулся и зашагал. Всего миг стоял Ратейка, глядел в крепкую спину товарища. Холодил внутри снежный комок, но щеки вспыхнули — какой же он друг? А еще...
И бросился догонять.
Недолог путь до забвенного леса. Напрямки, коли знать куда — одним духом добежать можно.
Обошли опушкой, разом нашли ленты, расчески, малых куколок, что прячут девки в складках юбок, стыдясь перед подружками: вроде и взрослые, а все Мягкушу носят! Побросали от страха, убегали в спешке.
Посмотрели повнимательней, как девчонки не умеют. Всего в одном месте вел в лес след, слабый, едва видимый. Вон травинки еще не выпрямились после ноги, тут веточка обломана, чуть сорван мох с корявого ствола. А вот и кусочек коры, отвалившийся от дерева.
Посмотрели друг на дружку. Ух! Детство... Враз стали серьезными лица, нахмурились брови, затаилась серьезинка в глазах. Не сговариваясь, обнялись, словно в последний раз.
— Спасибо, Ратей, вернемся когда... братом назову. Побратаемся по настоящему.
Ратей кивнул — давно собирались. Только духу выдержать истиное, огненное братание не было. Теперь — хватит. Только б выбраться.
Храбриться одно, а ступить под когтистые ветки, нырнуть в затхлый стоячий воздух... тут одной похвальбы мало. Опасливо, поминутно замирая от малейшего треска Борик, а за ним и верный товарищ шагнули в стылую жгучую тень черного леса. Солнце, недавно стоявшее почти совсем на маковке неба, скрылось за налетевшие тучки. И разом захолодало.
Отойдя от края всего на десяток шагов, они остановились. Глухо, будто в тумане, шелестели поверху сучья.
— Смотри, — шепотом сказал Ратейка.
— Вижу.
По прелой слежавшейся еловой падалице ступали шаги. Да какие — шагал великан, ломился сквозь сухостой, снося его с легкостью, медвежьи.
— Пойдем?
— Раз решили, пойдем!
Трудно шагать, когда за каждым поваленным деревом, за каждым пеньком мерещатся упырьи бледные тела, а за всяким стволом словно притаились косматые волкудлаки. Что там шевельнулось? Кто хрустит ветками из темных зарослей, из завалов трухлявых веток?
— Ка-р-р-рххххх!
От неожиданности друзья присели. Кабы не Светлена, бросились бы без оглядки, а так только схватились за руки, как малые дети. Осмотрелись, двинулись дальше.
— Кар-р-рххх!
Посыпались с высоты мелкие веточки: ворон сорвался с места и улетел прочь.
— Не бойся Ратей, — тихо сказал Борик, — видишь: лес как лес. Брошенный разве что. Люди не ходят. А так нет ничего страшного тут.
— Жутко здесь, — признался Ратей. — Глядят отовсюду словно...
И замолчал от нахлынувшего разом страха. Пробежал исполох по плечам да по спине холодными колючками. Что было? Замерли, вслушиваясь.
— Слышал?
— Может, показалось?
Но нет. Вот снова. Вдалеке, будто иссохшее дерево, скрипнуло — не скрипнуло, крикнуло — не крикнуло.
— ...о — щ-щ-щ-щ-и...
— Там, — дрожащей рукой указал Ратейка.
Страшные волотовские следы уводили туда же
— Значит и нам..., — кивнул Борик, — Светлена там...
Навернулись слезы на глаза, утер рукавом. Жива ли сестрица? Хоть бы жива.
Многие говорят, что нет в них страха, не верьте! Не был знать похвастун в страшном месте никогда. Не заходил туда, где рвется изнутри первородная жуть перед неизвестным, где знаешь — не ждет впереди ничего доброго, а идти все одно надо. Не стоял смельчак тот под уродливой, искореженной елкой, не слушал неведомый нелюдской крик. Стоит ли верить такому?
Лишь дружба, да любовь еще, быть может, ведет вперед. Наперекор всему.
Изредка долетал до жмущихся друг к дружке, упрямо продвигающихся к сердцу чащи товарищей скриплый голос, да порой примешивался к нему другой: гулкий, твердый, внушающий уверенность, отгоняющий испуг. Неужто пришел кто неведомый на помощь?
Быстрее, быстрее! Вот!
— Смотри!
Екнули сердца, захолонулись снежной ужастью. Зажали руки рты — только бы не вскрикнуть!
Схороненые за упавшем деревом, смотрели Ратейка с Бориком на раскинувшуюся перед ними неширокую поляну, окруженную со всех сторон поваленными деревами да буреломом.
У дальнего края блистала, светилась неведомым светом капля. Чудный свет, словно небесная высь перемешалась с льдистым звездным огнем. А внутри... Светлена! Застыла, глаза открыты, а сама неживая будто — ни рукой не пошевелит, не сморгнет.
У искрящейся синими искрами диковинной капли застыло чудище. Мерзкое, страхолюдное. Выше любого в веси, согбенное, руки свисают до распухших колен. А уж пальцы — крючковатые, длинные, нечеловеческие...
Обликом пугало оказалось еще страшней. Выпуклые бесцветные глаза, проваленный нос, кривые редкие зубы, выпирающие из-под сгнивших губ.
Но хуже всего было то, что местами на теле страшилы кожа была сорвана, и оттуда выглядывали черные кости!
— Кощ-щ-щ-и! — заскрипело, заклохтало чудище и вытянуло руки к...
Почти у того дерева, где прятались друзья, стояла фигура, закованная в блестящий воинский доспех. Шелом, круглый, таких ни Борик ни Ратей не видывали даже на картинках. Да и железо, что обтягивало могучие рамена, было не склепанное из колец, а нечто словно отлитое целиком. Лица витязя друзья не видели. Но это был богатырь, что пришел сразить поганое лихо и освободить Светлену!
Воин заговорил, подняв руку.
— Иваль’о ясерьянз кис ыын, мерзть!
Затряслось чудище, замахало лапами.
— Оэ, оэ, кощи, кощи, оэ...
— Мерзть!
Вскинуло уродливые руки гадкое страшилище, и заплясали на длинных кривых пальцах молнии!
— Иваль’о ясерьянз кис ыын, мерзть! — громче крикнул витязь.
Посыпались яркие, ветвистые молнии с пальцев страхолюда. Ближе, ближе, почти подобрались к богатырю!
— Кощ-щ-щи, оэ, ун нри. Та, ун нри!
Витязь схватился за пояс, где верно висел добрый меч...
Выбросил вперед руку.
Тонкая нить вспыхнула и погасла.
— Ко-гр-р-р-р-щ-щ-щщщщщщщ
Вздрогнув, чудище перестало сыпать смертью и медленно осело наземь.
Проклятый механоид! Тк’о Ль был вне себя. Он посмел поднять руку на него! На живого драхка! Нарушить законы! Словно не знал как нужна ему, Тк’о Ль, подпитка. Посмел не только умолять, но и угрожать. Теперь все, не своевольничать больше железяке! Жаль, конечно, без робота будет тяжело добывать...Ничего эту особь он заманил сам, киборг лишь чуть помог набросить капсулу-ловушку.
Пить, пить, скорее, скорее. В голове жгло все сильней. Скорее!
Тк’о Ль наклонился и отключил поле биокапсулы. Как же аборигены уродливы! Похожи и не похожи на драхки, словно карикатуры.
Пересилив себя, он склонился еще ниже, к голове, и потянул к себе живительную силу. Хоть это подходит, можно питаться без отвращения, не то, что на Бле Гри, хоть это...
Довольно, нужно оставить немного. Оставить. Жажда чуть притупилась, в голове посветлело: ломка отступила. О, проклятый киборг! Конечно, робот не сделал бы ему ничего. Просто почистить программы, убрать излишние сантименты. Он и раньше умолял не убивать таких, молодых самок. «Прошу, прошу, господин» «Не надо, не надо»... Голод застил глаза, замутил ход мыслей. Проклятье!
Тк’о Ль недовольно и голодно махнул рукой.
— Олк, фо, олк! — крикнул витязь, и сейчас же из кустов метнулось к его ногам серое, невысокое тело.
Погрузить на «выскочивший» из кустов низкий «Раз-два-раз«-скутер механоида оказалось делом нелегким. Но батареи внутри могли еще пригодиться. А за едой вернется чуть позже. Все равно сюда никто не пойдет...
— Мы видели! — кричал Борик, — Видели.
Запыхавшихся, едва стоящих на ногах друзей окружала половина веси.
— Говоришь проволокой, или иглой? И этот... как его? — переспросил кузнец Вересь, огромный как стог.
— Кощей!
— ...Кощей. Сдох? Он что, сломал иглу, что?
— Наверно, а потом он открыл переливающийся ящик и поцеловал Светлену!
— Кто?
— Иван... крестьянский сын! Он сам так говорил!
— Врешь, поди.
— Я могу показать, мы покажем, пойдемте, — горячился Борик — Витязь оставил ее там. Он не смог расколдовать. Не смог! Он на волке ускакал, он увез кощея... Бросит его в глубокое болото! Нужно идти, Светлену спасти!
— А что ж не забрал сразу?
— Страшно там, — тихо ответил Борик. — Не хватило духу.
Это понятно, ежели хоть полправды есть в рассказе — пожалуй, никто бы не смог забрать.
— Что молчишь, Ратейка, правда это? — спросил один из слушавших мужиков.
Ратей молча кинул. От пережитого язык его не слушался ...
Но...
Так и было...
Только вернуться туда еще раз — выше сил.
...Не видать ничьих следов
Вкруг того глухого места
В том гробу твоя невеста!..
А.С. Пушкин
Ефим Гамаюнов © 2008
Обсудить на форуме |
|
