|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Фантастика 2008 И Юнь © 2008 Пробуждение ...
<помехи>
...
— А что потом?
Он стоит. Руки скрещены на груди, на губах ободряюще-вежливая улыбка. Красноватый свет пробивается сквозь жалюзи, полосами расчерчивает комнату. Темная, красноватая, красноватая, темная. Темно-красные полосы на белом халате Доброго Доктора.
Минутная стрелка приближается к цифре восемь.
У меня чуть больше десяти минут.
— Что происходит дальше, Эбби? — повторяет он. Улыбается, вроде как ободряюще и понимающе, не подает виду, что не верит мне.
Но я знаю — он не верит.
— А потом все начинается сначала.
— Но это же хорошо, да? Вы видите кошмар, кошмар заканчивается, вы просыпаетесь.
Качаю головой.
Он не понимает.
Психологи не понимают. Психотерапевты не понимают. Не хотят понимать. И Добрый Доктор такой же. Сидит в чистом, удобном кабинете, принимает странных пациентов — с расстройствами сна, депрессиями, суицидальными наклонностями. Всяких и разных. Но все равно не таких.
Красноватые полосы начинают медленно желтеть. Стрелка часов медленно ползет вперед.
— Нет, Доктор. Это не хорошо, — говорю.
Он хмурится.
У него светлые волосы, с рыжеватым отливом. Он поглаживает большим пальцем рукав халата, разглядывает меня... нет, даже не меня — мои руки. Розоватые шрамы на запястьях.
И я знаю, о чем он думает.
— Почему не хорошо? — переспрашивает.
Это наводящие вопросы называется. Вопросы, наводящие на нужный ответ. Вопросы, приводящие пациента к нужному ответу.
А нужный ответ такой — мои фантазии ложны. Ненастоящие. Выдуманные. Глупые даже.
Я должна сказать — да, я просыпаюсь, и это хорошо. Кошмар закончился, и начинается новый день.
Только вот новый день точно такой же, как и предыдущий. Точно такой же.
И все повторяется.
...
Я поднимаюсь на ноги. Он делает шаг ко мне навстречу, осторожно, словно боясь спугнуть. Встает между мной и дверью.
Улыбка на его губах вежливая.
— Ответьте мне, Эбби. Почему вы считаете, что это не хорошо?
За его спиной часы, черная минутная стрелка ползет вперед по белому циферблату. Его часы спешат — чуть-чуть спешат, но я чувствую это.
Через три минуты все кончится.
— Спасибо, Доктор, — говорю я. — Спасибо, что выслушали.
Он качает головой.
— Подождите.
Свет уже почти белый.
Скоро все закончится. Снова. Опять. В очередной раз — все закончится, как всегда, как обычно, точно так же, как вчера, как позавчера, как три недели назад; все закончится, и меня отбросит назад, обратно, на ту же точку отсчета.
Зачем? Я не знаю.
Закрываю глаза.
— Эбби.
Он дотрагивается до моей руки. Стискивает мои пальцы своей ладонью.
Мне кажется, он все еще улыбается. Все так же.
— Говорите, Эбби. Говорите со мной.
Я открываю глаза.
Свет яркий и белый.
Через минуту все закончится.
Я улыбаюсь. Вижу свое отражение в зеркале за его спиной — странная, маленькая, потерянная, и улыбка моя какая-то неправильная, безумная. Добрый Доктор держит меня за руку, и он, наверное, действительно добрый.
Только я этого никогда не узнаю.
— Мы умрем, — говорю я. Он просил меня говорить, и я говорю. Хотя это уже не важно. Хотя это уже ничего не изменит. — Наверное. В восемь пятьдесят три что-то случится. Я не знаю что. Но мне кажется, в восемь пятьдесят три все закончится. После восьми пятидесяти трех уже ничего не будет. Потом у вас будет очередной обычный день. Вроде как новый, но на самом деле такой же, как этот. Вы переживете тот же день, что и сегодня, Доктор. И вы этого не заметите. А я замечу. Потому, что я буду помнить.
Он хочет что-то сказать.
Я вижу, что он хочет что-то сказать, но слов уже нет. Слова уже умерли. Свет яркий-яркий, болезненно-белый, режет глаза. По зеркалу за его спиной медленно начинают расползаться трещины. Стекла в окнах разлетаются мелкими осколками стекла. И белый свет врывается внутрь.
А дальше уже ничего нет.
И последнее — он закрывает меня собой. Осознанно — встает между мной и белым светом.
...
<помехи>
...
— Вы смотрите на мои руки, Доктор?
Я снимаю туфли и забираюсь в кресло с ногами. Он стоит — руки скрещены на груди, как и всегда. Та же поза, те же движения. Как будто он запрограммирован двигаться так. Как запрограммированы и другие. Запрограммированы и зациклены.
— Да, — отвечает он. — Я смотрю на ваши руки, Эбби.
Не спрашивает, что случилось. То ли он все-таки хороший доктор, то ли, наоборот, слишком торопится с выводами.
Я закатываю рукава кофты и показываю ему руки. Он подходит ближе, наклоняется ко мне, разглядывает шрамы.
— Им чуть больше четырех месяцев, Доктор, — говорю. Он не спрашивает, но сегодня мне хочется говорить. Может быть потому, что я помню, как в прошлый раз он загородил меня собой, заслонил от белого света, попытался мне помочь. Может, поэтому мне кажется, что он особенный. — Я не пыталась покончить с собой. Но вы ведь мне не поверите, да?
Усмехаюсь.
Он пододвигает себе стул, садится напротив меня. Ободряющая улыбка на губах, и, мне кажется, она чуть менее вежливая, чем раньше. Чуть более искренняя.
— Я поверю вам, Эбби, если вы расскажете, как все было.
Я закрываю глаза.
Часы тикают.
...
Где-то там, когда все это еще не началось, была я, нормальная я. Где-то там, когда этого еще не было, я была обычной. Как все. Где-то там, где были еще понедельники, пятницы и четверги и воскресенья, когда были будни и выходные, и цифры на календарях менялись с каждым днем, я была обычной. Обычнейшей. Обычней некуда.
Но я плохо помню то время. Оно выцветает и тускнеет, с каждым новым одинаковым днем, оно отдаляется, прячется от меня. Каждый новый повторяющийся день стирает какую-то часть настоящей меня, прежней меня, и остается только эта бледная копия.
И ничего больше.
...
— Я не помню, — я говорю тихо, и он наклоняется ко мне, ближе. Я чувствую его дыхание, еле уловимый запах табака и мятной жвачки. — Не помню, что произошло. Но это было до того, как дни начали повторяться. Сразу до. В первый день раны были свежими. Совсем свежими. А сейчас — видите?
Он кивает.
Берет меня за руку. Раньше он тоже брал меня за руку.
Проводит пальцем по моим шрамам. У него теплые руки.
— Я была на какой-то вечеринке. До этого, мы что-то отмечали. Чей-то День Рождения, наверное. Никогда не видела именинника. Но каждый день после этого я оказываюсь там, где это все началось. Каждый мой новый день — неважно, где я была в восемь пятьдесят три — я начинаю с одного и того же места. И день один и тот же. То же число. Те же люди делают те же самые действия. Все точно так же, как и вчера. И позавчера. И за неделю до этого. Я застряла, Доктор, вы понимаете?
Он кивает еще раз. Ждет, что я продолжу, но я молчу. Смотрю на часы на стене. На красноватый свет, пробивающийся сквозь жалюзи.
— Вы упомянули восемь пятьдесят три...
— Да. Это когда все заканчивается.
И я встаю. Ковер на полу мягкий, приятно щекочет мои босые ноги.
Доктор поднимается вслед за мной.
— Что заканчивается?
— Жизнь? — пожимаю плечами. — День? Я не знаю, Доктор. Я не знаю, почему я помню, что все это уже было.
Часы спешат. Но мне не нужно это время. Я чувствую время.
— А вы можете что-то изменить? Вы пробовали что-то изменить?
— Да. И нет. Меняется только то, что я пытаюсь изменить. Я могу прийти к вам, как сегодня. Если бы я не пришла, у вас был бы другой пациент. Или перерыв. Что-нибудь, что было у вас все те дни, пока я не знала вас.
— И сколько раз вы уже приходили ко мне? — мне чудится насмешка в его голосе. Скрытая, еле ощутимая, но насмешка.
Он не верит. Как вчера. Как позавчера.
— Две недели.
Он бросает быстрый взгляд на календарь. Думает, наверное, что я не замечу, но я замечаю.
— Я могу разбить ваши часы, Доктор. А завтра они снова будут целыми. Но если вы ударите меня, сильно, синяк останется. Меняюсь только я. А все остальное остается прежним.
...
— Эбби?
Он хочет взять меня за руку — как он делал раньше — но я не даюсь.
— Смотрите, Доктор. Просто смотрите, хорошо. Уже скоро.
И мы молчим. Стоим рядом, перед часами, и молчим.
Стрелка медленно приближается к пятидесяти трем минутам.
...
<помехи>
...
— Я одинока, Доктор. Да, я говорю это. Признаю это. Хотя это не то, что можно признавать. Не то, о чем стоит говорить. Одиночество — это стыдно, и я привыкла его стесняться. Раньше. Сейчас мне все равно. Я настолько одинока, что прихожу сюда, к вам, почти каждый день, и рассказываю одно и то же, одну и ту же историю с самого начала, чтобы в конце я могла добавить что-то еще. Что-то новое.
Я встаю. Подхожу к нему, чтобы он не подходил ко мне. Я хочу, чтобы хоть что-то сегодня отличалось от того, что было вчера.
Пусть мелочи.
— Почему вы так думаете? — спрашивает он. Он всегда задает вопросы. Никогда ничего не утверждает — всегда или вопрос или предположение. Он как проводник, направляет меня, поддерживает, и мне кажется — мне только кажется — что может быть, он выведет меня.
Может быть, он поможет мне.
— Потому что так оно и есть. Все повторяют одно и то же, все застряли в одном и том же дне, и не помнят, не чувствуют, а я помню. И чувствую.
Он протягивает руку. Я отступаю. Не хочу, чтобы он прикасался ко мне, сегодня — не хочу.
— Вы уверены, что это реально? Или это ваши ощущения? Вам кажется, что этот день похож на предыдущий.
Да.
Я смеюсь. Смеюсь тихо, почти беззвучно, и не могу остановиться — этот смех заменяет мне слезы. Точно так же я бы плакала, если бы могла. Если бы хотела.
Я не хочу плакать.
И если бы я это сказала, он бы спросил — почему?
— Я уверена, — отвечаю я.
И он смотрит на меня, как-то оценивающе, словно прикидывая, какая терапия мне лучше подойдет — медикаментозная или шоковая.
За окнами сумеречно — тучи пока еще не разошлись.
...
Я всегда просыпаюсь все там же. На кафельном полу, в ванной. В крови. Своей или не своей — я не знаю. Знаю только, что это кровь никогда не высыхает.
Я просыпаюсь в одно и то же время. Открываю глаза и понимаю, что ничего не изменилась. Я лежу на полу, навзничь, и потолок в ванной белый, с темными мелкими трещинками.
И я помню, как вчера проснулась тут же. Помню, что когда-то дни не повторялись. И не помню только тех нескольких часов — или нескольких минут? — перед тем, как все началось.
Что-то произошло тогда. Что-то должно было произойти.
...
Я повторяю одну и ту же историю изо дня в день. Я прихожу сюда, к Доброму Доктору, который не помнит меня и не вспомнит потом, и рассказываю все то же самое. Что я застряла. Что дни повторяются. Что все вокруг меня делают одно и то же. Говорят одно и то же. И он, Добрый Доктор, такой же, как все.
Может быть, я надеюсь, что он внезапно вспомнит. Увидит.
Или просто скажет мне, что я сошла с ума.
...
— Как вы это называете? Свое состояние.
Это неожиданный вопрос.
И я не знаю ответа. Я смотрю на него, молча, удивленно, и он смотрит на меня — без улыбки, внимательно.
Добрый Доктор.
— Вы говорили, что вы застряли, — продолжает он. — Почему? Почему именно вы застряли? Ведь не вы делаете одно и то же изо дня в день. Вы можете что-то менять. И вы сами меняетесь. Тогда почему вы застряли?
— Потому что я одна?
Он качает головой.
Отворачивается от меня, подходит к окну, поднимает жалюзи. Тучи уже начинают расползаться, как прорехи на ткани, и светлое небо за ними чуть-чуть подкрашено красным светом.
Время еще есть.
— Нет. Дайте мне руку.
Я качаю головой.
Он поворачивается ко мне. Я отступаю. Отхожу от него, пячусь, пока не упираюсь в стену. Часы надо мной, тикают, спешат как обычно. Сумеречный свет заполняет комнату, и темных-светлых полосок нет.
Это неправильно. Это по-другому, не так, и это неправильно.
— Почему вы не позволяете никому помочь вам, Эбби?
— Вы не знаете меня.
— Но вы меня знаете. Разве нет?
Он слишком добрый. Слишком.
Так не бывает.
Я смотрю на дверь, на ручку двери, и я хочу убежать. Прямо сейчас.
— Во сколько все закончится? В восемь пятьдесят три? Идите сюда, Эбби. Вы можете что-то изменить. Вы сами это говорили. Вы застряли? Нет. Почему бы вам не назвать это по-другому? Пробуждением?
Он идет ко мне.
— Что с вами случилось? Что случилось тогда? Почему вы прячетесь, убегаете и боитесь что-нибудь изменить? Вы можете.
И время течет слишком медленно. До пятидесяти трех минут еще слишком много времени.
— Мне кажется, я умерла тогда. Перед тем, как мои дни стали повторяться. Мне кажется, что я умерла, Доктор, и мне кажется, что даже вы не сможете это изменить.
...
<помехи>
...
Вы можете.
Я повторяю его слова, про себя, снова и снова. Вы можете. Я не верю, что могу. Но он, почему-то, верит.
Или просто так говорит.
...
Новый день, и он такой же, как и предыдущий. И я там же, оказываюсь в той же точке, в том же положении. У меня расцарапаны ладони, и царапины ноют — это я вчера впивалась в них ногтями. Перед тем, как все закончилось. У меня кружится голова, потому что я не спала очень, очень давно. Я только умирала, там, в конце, белый свет сжигал меня всю, до черного пепла, а потом я снова оказывалась здесь. Уже чуть-чуть выцветшая.
Я встаю. Передо мной зеркало, большое, в полный рост, и я смотрю на себя, и уже почти не узнаю. Я еще материальна, я еще существую — я могу прикоснуться к себе и почувствовать прикосновение, но мне кажется, что, в конце концов, я вся выцвету, стану бесцветной и бесплотной.
От меня не останется ничего.
...
Вы можете.
— Я могу, — повторяю я вслух, и понимаю, что не знаю даже имени Доброго Доктора.
Но почему-то хочу верить ему.
...
Я бегу, бегу из последних сил, заставляя себя двигаться — и это будет мой последний рывок, я в этом уверена. Еще темно, холодно, и пока не рассвело, пока он не проснулся — я верю, что у меня есть шанс. Призрачный шанс.
Я хочу разбудить Доброго Доктора.
Дверь открывается с тихим скрипом.
...
Он стоит у окна. Стоит неподвижно, скрестив руки на груди, в темном кабинете — стоит и смотрит на ночной город внизу. На город, который вот-вот повторит всю ту же заданную программу, в которую кто-то очень расчетливый уже не включил меня.
Он не спит.
И я понимаю, что все это — было глупо.
...
Он оборачивается.
Улыбка на губах — нехорошая, неправильная улыбка. Чем-то похожа на мою, которую я видела в зеркале. Он чем-то похож на меня, вдруг понимаю я, он в чем-то как я. И он ни разу не задал одного и того же вопроса. Как будто бы все время знал, все время помнил, что я говорила раньше.
— Доктор?
— Эбби.
...
У него под ногтями кровь. Я не видела этого раньше, не видела этой крови, не обращала внимания. У него под ногтями кровь, и темные круги под глазами, и его взгляд странный, неправильный, и все это заметно, когда он не улыбается.
А еще я помню его.
Помню не только потому, что приходила к нему, как к Доброму Доктору. Помню его оттуда, из нормальной, размеренной жизни.
Он был на вечеринке.
...
Вы меня знаете. Разве нет?
— Я должна была найти вас, да?
Он кивает.
Я смотрю на стену — и часы остановились. Замерли.
Добрый Доктор протягивает мне руку. Ладонью вверх.
— Вы убили меня. Я умерла потому, что вы убили меня.
Он качает головой.
— Нет, Эбби. Вы убили меня. Просто вы не можете этого признать.
...
Он был на вечеринке. Среди темных силуэтов, выхваченных вспышками света из полной темноты, я помню его. Особенный силуэт.
Новый друг моей Лучшей Подруги.
Это началось глупо. Это все начинается глупо. Ссора, драка, а потом кто-то поскальзывается на скользком полу, и все заканчивается еще более глупо.
И это необратимо.
...
— Восемь пятьдесят три. Эта цифра что-то значит, да, Эбби?
Он выцветает. Краски выцветают. Часы стоят, и в кабинете темно, но все цвета все равно начинают перетекать в белый.
— Да, Доктор. Это время вашей смерти.
Он смеется.
— Да. Да.
...
Я думала, что я разбужу его, и никогда больше не буду одна. Но на самом деле проснусь я, и я все равно буду одна. Потом. После.
Я закрываю глаза и дотрагиваюсь до его протянутой руки.
Она холодная.
...
<обрыв пленки>
...
И Юнь © 2008
Обсудить на форуме |
|
