|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Будущее человечества Юрий Сбродов © 2005 Пыль на ветру — Все, хватит, не могу больше, лучше убейте меня, — кричал Владимир.
Шоссе с ровным шелестом кидалось под колеса старой «Волги», могучие, многовековые сосны стискивали дорогу, будто не желая пропускать вперед незваных пришельцев вроде Владимира.
— Все, теперь уже и природа против них! Нет, нет, и еще раз нет! Это надо прекращать раз и навсегда, — он уже не замечал, что мыслит вслух — внутри кипело, бурлило, грозясь изменить его...
— Вот поганцы, чего удумали... Человечество им подавай... Да пошли вы все к дьяволу, поняли?! — Владимир нервно барабанил по панели на которой красным пятном выделялась кнопка.
Деревья мелькали за окном, сливаясь в одну аляпистую линию, уносящуюся назад. Без начала и конца. А скорость увеличивалась.
Вот знакомый поворот. Сколько пришлось ждать, сколько мучений пережить, чтобы добраться до него и теперь уже ничто не в состоянии помешать задуманному.
— Влад, в чем дело? Ты себя контролируешь? — невысокий человек в белом метнулся к нему из-за приборной панели.
— Как никогда раньше! — Владимир резко отстранил того. Внутри все клокотало в предчувствии, — Я официально требую прекращения эксперимента!
Человек в белом качнулся, словно от удара, брови взлетели вверх.
— Что? Нет, погоди, сядь, успокойся и давай по порядку что стряслось?
— Что стряслось, — передразнил Владимир, тяжело дыша и медленно подходя к светящемуся пульту. — Человечество погрязло в войнах и распрях, грязь скатывается по планете! Только кровь и пепел, а никто! Никто останавливаться не собирается! Эксперимент явно неудачен! Изменение климата, угроза техногенной катастрофы, озоновые дыры, всеобщее потепление, поголовное загрязнение окружающей среды и никто не собирается даже идиотских фильтров поставить! У всех на уме только деньги, а если у соседа пожар только улыбаются шире, да ручки потирают — конкурента нет! Ура! Дожили! Люди перестали быть людьми, снова возвращаясь в эпоху войн и злобы.
— Да они никогда не становились настоящими людьми — все время враждовали, убивали, мучили! Во все века. Куда ты идешь?
— Сейчас они стали настолько хозяевами природы, — не обращая внимания на последние слова, горячо доказывал Владимир, — и настолько от нее отдалились, что у них хватит и сил и безумия, чтобы разрушить всю планету из-за совершенно идиотских амбиций!.. И знаешь что самое страшное?
— Что?
— Если мы не закончим этот эксперимент, то сами, наблюдая за ними станем такими же и нашему миру конец, как конец и Земле. Он неминуем, понимаешь? Мы в чем-то ошиблись и теперь, как и во все века люди ненавидят друг друга, а сейчас чрезвычайно озлоблены и готовы на всё! И если их сейчас не остановить, я сам пойду вместе с ними.
Владимир еще придвинулся к пульту. Еще один шаг и все. Человек в белом нервно дернулся.
— Но почему?
— Не знаю, но чувствую... я уже бежал с автоматом в руках по стонущей от разрывов земле. По голой, истерзанной и лишенной всякой жизни, а вокруг меня неслись точно такие же и они кричали... Сами оборваны, в крови, грязь налипла, а в глазах священный гнев... Ты не понимаешь как эти слова могут стоять вместе? Это так, поверь... Они кричали, и я кричал и ярость настолько сильная, разрывающая душу, давила на сердце, мысли метались в голове, захлестывая сознание... в тот миг я мог растерзать врага голыми руками... и враг был там — проклятые америкосы, сволочи, грёбаные свиньи, которых нужно отстреливать, давить, изничтожать...
— Опомнись, Владимир! Что ты говоришь? — в глазах вспыхнул ужас и он боялся смотреть на перекошенное злобой и ненавистью лицо человека так неузнаваемо переменившегося за два года, а тот тяжело дышал, кулаки сжимались, лицо напряглось, челюсти сведены, как на глотке противника...
— Я сказал: или ты вырубаешь эту адскую машину, или я сам это сделаю, — глаза лихорадочно горели, когда он выкрикивал эти слова и шаг, последний шаг сделан. — Они смогли искалечить мою жизнь, но я еще слишком хорошо помню прошлое, чтобы не дать им шанс сотворить это и с другими. Вырубай! — заорал он и врезал застывшему от ужаса другу в челюсть, тот отлетел к стене, застонал. Владимир охнул, глаза расширились, он оторопело смотрел на саднящие костяшки пальцев. Губы затряслись, из горла вырвался протяжно долгий стон, он упал на пол и забился в истерике, воя и плача, вырывая себе волосы.
Сколько прошло времени он не знал, но человек в белом еще лежал у стены, тихонько поскуливая. «Я должен» — прошептал Владимир и поднялся на колени.
Слезы катились по лицу, душили, тряслись руки, когда он отключал механизм.
Владимир, спотыкаясь, брел по лесу. Здесь был парк с каруселями, аттракционами и смехом. Но с остановкой эксперимента исчезли аккуратные дорожки, на их месте лишь трава. Родная, чистая и... такая однообразная, скучная, одинокая. Рассыпались в прах качели, развеяло по ветру фургончик с мороженым и кажется, будто ветер еще таскает под небом развеселый крик румяного продавца: «Подходи, налетай! Ребятишки, не хотите ли мороженого?»
Исчез детский смех. Это было больнее всего. Вообще, странная штука — человеческая надежда — вроде бы столько разочарований позади, ни одного светлого пятнышка на памяти, а все равно веришь, что следующее поколение наконец изменится, станет настоящим...
Владимиру хотелось кричать, к горлу подступил горький комок. Все это напоминало похоронную процессию. Да что там говорить, это и была похоронная процессия. Все людское, каждая мелочь, связанная с именем человечества, построенная им перестала существовать. Осталась лишь планета, которую еще долго приводить в порядок реанимационным группам, чтобы подтянуть ее на уровень простейшей «болванки».
Лес застыл будто в недоумении, оставшись один. Тяжелые стволы расступались неохотно, словно до последнего оттягивая момент первого взгляда на огромный безжизненный пустырь, покрытый пеплом и пылью — всего, что осталось от города.
Владимир судорожно сглотнул, завидев блеснувший впереди просвет. Как же не хотелось идти туда! Но странное чувство подстегивало его, как убийцу, которого тянет на место преступления.
Горы отработки и еще не осевшей пыли тлена — вот, что он увидит, шагнув за спасительную преграду леса. Неожиданно навалились воспоминания. Как наяву перед глазами стоял солдат, к которому плача и шепча: «Не пущу...» прижималась девушка, а он только гладил ее по волосам, и в синих глазах было столько тоски, что хотелось выть. А в следующий миг выплывала картина боя. Земля сотрясалась, корчилась от взрывов, стонал и рвался в клочья воздух, несся прочь от того ужаса, который творили люди. Сквозь крики и грохот, стоны и проклятья рвался отчаянный крик: «Не умирай, живи, скотина!» и маячил сгорбленный силуэт на фоне рвущейся земли и падающих людей. Худые мальчишеские плечи сотрясались от рыдания: «Не умирай, гад! Ну что я скажу Маринке...» и видны были присыпанные комочками песка синие глаза на залитом кровью лице, того, кто так недавно гладил волосы девушки...
Виктор почувствовал как дрожат колени, а в груди набухает жуткая тяжесть. «Только этого не хватало — чтобы я жалел этих неудавшихся...» — разозлился на себя он и, скрежеща зубами, заставил себя вспомнить и другие виденные сцены.
Андрей легко перепрыгнул через скрученные остатки колючей проволоки, смятой прошедшим только что танком, перекатился через плечо, тут же из бруствера застрочил пулемет. Андрей распластался по земле, отвечая короткими очередями.
— Прикрой меня! — рявкнул он Владимиру. — Щас я их...
Из узкой щели бруствера плевался огнем пулемет, взрывая фонтанчиками землю перед головой. Владимир вскинул автомат, плечо дернулось от отдачи. Пулемет на мгновение смолк, Андрей вскочил, ринулся вперед, на ходу отцепляя гранату, бросил. Возле бруствера коротко бухнуло, земля рванулась вверх, а Андрей снова сорвался с места, вскидывая автомат, Владимир бросился за ним. Они ворвались в бруствер одновременно, поливая свинцовым дождем остолбеневших противников. От грохота заложило уши, даже когда пальба смолкла плохо различались отдельные звуки. Бой переместился за линию обороны врага и потому Андрей деловито направился к трупам, быстро осмотрел каждого, начал рыться в карманах, снимать часы.
— Ты чего рот разинул?
Владимир не ответил — противно. Один из врагов неожиданно зашевелился, Андрей подскочил как ужаленный, в руке блеснула сталь. Владимир не успел даже дернуться, а нож с хрустом врубился в тело, показалась кровь.
— Не надо, пожал... — прохрипел раненый.
— Живучий, гад... — с отвращением прошипел и добил его Андрей.
Еще он вспоминал корчащихся от непереносимой боли наркоманов. Вспомнил как один такой рылся в сумке истекающей кровью женщины, ища хоть немного денег. Вспомнил сотни бродяг с пожелтевшими от пьянства лицами, собирающих бутылки, вспомнил небрежно затягивающихся и плюющих под ноги пацанов у подъездов. Вспомнил просто стадо людей, которые ничего не сделали для счастья другого человека, которые даже в любви искали только удовлетворение сексуальных потребностей.
Да, они были хорошими людьми, ничего не сделавших плохого другому, но и не сделавшим ничего хорошего. И он сильно сомневался, что если бы таким представился шанс прорваться наверх через предательство, ложь, лизоблюдство или что-то подобное, задумались бы они хоть на минуту, ведь главная цель жизни — развлечение и удовольствие.
Поэтому Владимир поступил правильно только все не мог взять в толк почему до сих пор называет себя именно этим именем.
Деревья недовольно шептались за спиной Владимира, когда он выходил на опушку. Они были единственными, что осталось привычным в этом мире, и потому он долго не решался сделать первый шаг вперед. Стоял, вцепившись побелевшими пальцами в ствол молодой березки.
Впереди все тонуло в серой хмари, которая еще не осела, кружилась как снежные хлопья в воздухе, ложилась толстым ковром на огромные горы отработки, смешивалась, исчезала. Жуткая туча пепла погасила солнце, смазала горизонт, лишила мир красок. Владимир опустил взгляд. Ботинки, присыпанные отработкой, стали серыми, штаны тоже. И куртка. Он стоял серый, безликий и слушал единственный голос этого мира — хриплый вой ветра где-то далеко наверху.
А мир качнулся перед глазами, покрылся сеточкой трещин, будто старинный холст забытого художника. Владимир знал что происходит, но стоял и слушал себя, слушал ушедший мир. Из зыбкого пепла отработки эхом доносились веселые крики детей, звучали аплодисменты, а дурашливый голос красноносого клоуна просил о чем-то, но Владимир уже не различал что. Мир трескался перед глазами, шатался и стонал, будто смертельно раненый.
Сначала исчезли запахи.
Язык больше не чувствовал вкус пепла во рту...
Слух покинул его.
Крупная слеза скатилась по щеке, оставляя мокрую дорожку в сером пепле лица, и на землю упала облачком невесомого праха.
Владимир уже не видел. Он вспоминал как оскальзывались пьяные рабочие на обледеневших краях могилы. Вспоминал как сердце болезненно сжималось в груди, когда оттаскивали бьющуюся в истерике девушку от холодного гроба. И крик. Истошный, надорванный крик: «Саша, Сашенька...»
Он рванулся туда, стараясь дотянуться до них, но рука распалась, а сознание растворилось в ушедшем мире.
Нелепая фигура застыла на лесной опушке, налетел свежий ветер, лишенный бензинового яда, легко толкнул в грудь, и бесполезное тело осело, смешиваясь с другими такими же.
Юрий Сбродов © 2005
Обсудить на форуме |
|
