|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Будущее человечества Кира Калинина © 2005 В отраженном свете Впереди плескалась узкая речка, не нанесённая на старые туристские карты. К ней вела поросшая травой пологая тропа. Сосны обступали низкие берега, над головой колыхались волны птичьих трелей. Река, будто змея, разморённая зноем, лениво шуршала кристальным телом вдоль узких полосок песчаного пляжа, чёрного и лоснящегося, как намазанная на хлеб икра.
Ребята побросали рюкзаки и с воплями атакующих кочевников ссыпались вниз по склону. Кузнечики в траве испуганно примолкли, лягушки попрыгали в воду. Над деревьями взвились потревоженные птицы.
Умывшись, обрызгав друг друга с ног до головы и наскоро выкупавшись, пришельцы распотрошили рюкзаки с припасами, разбрелись по берегу в поисках хвороста. Через полчаса на вытоптанной траве трещал костёр, над огнём болталась трёхкилограммовая банка с синтетическими консервами, а двенадцать голодных сталкеров сидели кружком, со знанием дела рассуждая о забытом искусстве рыболовства.
«Чёрный песок, — думала Неона. — Здесь, в Сибирском заповеднике, его быть не должно. Но чему удивляться в наши дни?» Она сказала об этом вслух. Лео сдвинул к переносице круглые очки и начал заговорил о псевдовулканических отложениях, о влиянии солнечной радиации на органические соединения, о биокристаллических реакциях и бактериальных мутациях. Его слушали минуты полторы, потом загалдели о своём, но Лео продолжал говорить — для Неоны. Она смотрела, как ходит его скошенный, не по-мужски узкий подбородок, как движутся губы, неестественно бледные на прокопчённом загаром лице, смотрела на длинный палец, то и дело взлетавший поправить очки, сползающие с орлиного носа, замечала, как при каждом движении челюсти подёргивается кожа под натянутыми у висков волосами, и терпеливо прятала досаду.
Рядом с ним она чувствовала себя никчёмной дурой. Другие не замечали, как сильно он отличается от них. Но другие и сами кое-чего стоили.
«А у меня нет ничего, кроме зависти, — думала Неона. — Поэтому я — вижу».
Лео не напускал на себя важности, как другие мальчишки, не отделывался шуточками и туманными многозначительными намёками, он всегда знал, о чём говорил, и справлялся с тем, за что брался. Не хвалился зря, но и не скромничал. «Для этого, — раздражённо заметила Неона, — он слишком уверен в себе».
Две недели назад Лео получил права на пользование транс-трансом и принёс их в клуб. Тогда все узнали, что его полное имя Леопольдо, а фамилия — длинная, из двух частей и такая, что не выговоришь.
Имя Леопольдо совершенно к нему не подходило. И потому развеселило всех ужасно. Водительскую карточку передавали из рук в руки, и каждый заходился со смеху разглядывая отпечатанную на ней стереографию — маленькая головка Лео вспучивалась над жёлтым пластиком и потешно моргала в лицо смотрящему. А под головкой значилось: «Леопольдо...». Над Лео не годилось смеяться, и Неоне было неловко за него. Сам же Лео только улыбался. Дня три его дразнили Лёвой, Царём Зверей и даже почему-то Людовиком Шестнадцатым, и он охотно откликался. К кому-то другому кличка непременно прилипла бы. Но Лео остался Лео, потому что просто не мог быть никем другим.
Юл пристроила на коленях гитару и запела своим особенным голосом — мягким и дрожащим, будто от волнения — древнюю песню про костёр и янтарные сосны. Все благоговейно притихли. Лео оборвал себя на полуслове. Неона прикрыла глаза. Она слышала эту песню добрую сотню раз, ненавидела — и всегда мечтала спеть сама. Но у неё не было проникновенного голоса Юл, и на гитаре она играть не умела. Неона могла несколькими нажатиями клавиш перестроить структуру «Гармонии» Макарвинского так, что она всегда звучала по-новому, и каждый раз восхитительно, но кто этого не может?..
Она зарегистрировалась на изучение полного академического курса и вот уже три года — пусть с трудом — держалась в верхней аттестационной строке своей рейтинговой группы. Другие в пятнадцать лет предпочитали учебным программам бесконечные игровые миры «Виртуальной галактики» и, даже высиживая за «Учителем» обязательный трёхчасовой минимум, проигрывали в уме очередное сражение где-нибудь в дебрях космоса или придумывали, как взломать доступ к сексуальным каналам. Ночами устраивали голографические вечеринки и «живые» танцульки, на которых Неона не бывала, потому что сторонилась чужих людей, а своих буйных сверстников просто боялась. Она и в клуб-то пришла для того, чтобы как-то перебороть страх перед общением. Официально подростковый клуб «Радуга» — или Тайный Орден Розы и Ветра. «Мы, последние романтики Земли, клянёмся всегда стремиться из серого сейчас в туманные дали мечты...»
Гитара пошла по кругу. Неона знала, что ей не предложат. Она могла лишь тихонько подпевать коллективным гимнам и завистливо слушать сольные номера клубных звёзд. Свою гитару она держала в шкафу. Редкий инструмент, сделанный умельцем-кустрём и обошедшийся её родителям в кругленькую сумму. Неона знала, как вибрирует под пальцами напряжённая струна, умела извлечь пару простых аккордов, разучила три древние народные песенки, но дальше продвинуться не смогла. Струны врезались под ногти, оставляли на коже болезненные багровые отпечатки, и Неона не представляла, что с этим делать.
Она легко освоила тайный язык Ордена и даже написала на нём несколько стихотворений, но не рискнула показать. Стихи сочиняли все поголовно. И все хорошо. Некоторые гениально. «Неунифицированные индивидуумы» в своей стихии.
Произносить такие слова среди розенвиндеров было не принято. Это язык стереоновостей, специализированных мультимедийных каналов, учебных программ для будущих «профи», которых в клубе презрительно называли «андроидами». Неона никому не говорила о своих академических успехах и о том, что уже начала осваивать психолингвистические методы сжатия информации, чем в тайне очень гордилась. Когда она станет достаточно взрослой и получит допуск к гипнообучению... Только сначала надо пройти тесты на коммуникабельность и не заработать диагноз «фобический интраверт», который закроет ей дорогу к любой мало-мальски стоящей профессии. Она не знала, в какой области станет специализироваться. И не торопилась выбирать. У неё в запасе несколько лет. Пока главное — преодолеть антропофобию.
Розенвиндеры не говорили об успеваемости, а о карьере и подавно. Неона только гадать могла, как они учатся и станет ли хоть один из них претендовать на статус «профи», хотя именно они и достойны его как никто другой.
Когда стемнело, пошли купаться. Болтали, будто при прохождении спутников Службы экомониторинга над ночной стороной их камеры заметно теряют разрешающую способность. Неона знала, что это не так. Лео, очевидно, тоже. Да и другие... Купаться в этой чистейшей с виду воде запрещалось. Хотя радиация почти не превышала допустимого уровня, вода кишела бактериями-мутантами и химически активными реагентами. Нарушителей ждал карантин и крупный штраф.
Неона неохотно стянула джинсы. Она предвидела долгий разговор с родителями, и муки совести, и глубокое разочарование. Планы на отпуск рухнут. Прощайте, лунные сады развлечений, марсианские пляжи под огромными куполами, венерианский аквапарк... Круиз по Солнечной системе. Всё к чёрту из-за глупой детской выходки! И всё-таки она ступила в панически холодную воду и глупо взвизгнула, когда кто-то обдал её волной брызг. «Это как гипноз, — думала она. — Нельзя быть с ними и оставаться «кротихой». Убеждённых приверженцев жизни в подземных убежищах розенвиндеры обзывали «кротами». Они всем давали клички. Всем, кто не с ними.
«Кроты» почти не показываются на поверхности, зато охотно летают в космос, это считается престижным, означает мобильность и перспективу. А розенвиндеры космос не любят. Говорят, что им хватает земли, которую кроме них никто не понимает. Просто молодые экстремисты. «Регрессоры». Как Эгон Кониц, книжками которого они зачитываются. Он умер два года назад от неизвестной инфекции, которую подхватил снаружи. Говорили, будто «андроиды» нарочно не стали его лечить... И Неона отказалась от межпланетного круиза ради сомнительного удовольствия ополоснуться в прокажённой реке!
Она таки нахлебалась воды. Теперь будь что будет. «Может, — угрюмо предположила Неона, — я принесу в Убежище эпидемию». Она дрожала, кутаясь в узкое полотенце, и слушала беспечный смех тех, кого пыталась считать своими друзьями. Тех, кому завидовала. Бигу, который собирал старинные парусники прямо внутри бутылки, Соне, которая вручную делала глиняную посуду, Денису, который так ловко подражал глотателям огня, Тессе, которая умела сплестись узлом, и, конечно, Лео, который мог и умел всё...
Они по-дикарски плясали вокруг костра — полуголые, с визгом, воплями и гоготом. Им было жарко. Празднуют ещё один удар по ханжеской морали «кротов». Неона натянула штаны и рубаху поверх мокрого купальника и пошла в темноту леса, никому не нужная и чужая. Когда костёр стал лишь бледной искоркой среди деревьев, она остановилась. Она всё ещё слишком благоразумна, чтобы позволить себе заблудиться. Любой из них на её месте и думать бы не стал о такой ерунде. Любой из них и так нашёл бы дорогу назад. Она бродила среди деревьев, пока не стих шум. Браслет на её руке отпугивал насекомых — возможных переносчиков инфекции.
Когда Неона вернулась на берег, все уже спали. Только Лео одиноко ковырял прутиком в негаснущем костре. «Установили дежурство», — догадалась Неона.
— Хочешь консервов? — спросил Лео, будто только и ждал, когда она вынырнет из темноты. — Ещё тёплые.
Его глаза прятались за кругляшками скачущего пламени. Длинные волосы, обычно стянутые в хвостик, свободно лежали на плечах. Неона села на расстеленное у костра покрывало — обычная тряпка, никакого подогрева — и обхватила ладонями тёплую банку.
— Зачем ты их носишь? — Раньше она не решалась спросить. Но теперь всё равно. Ей нечего искать среди розенвиндеров.
Лео привычным жестом поправил очки.
— У меня предрасположенность к близорукости. Откорректированная, конечно. Мне тогда полгода пришлось носить очки, — он пожал плечами и вдруг улыбнулся. — А эти... в них ведь не обычные стёкла, а особые оптические линзы, которые позволяют видеть человека насквозь.
Неона неуверенно засмеялась. Чуть было не поверила.
— Я профи, — сказал Лео. — Другим надо принимать аналептики, чтобы стимулировать ресурсы мозга, а я умею делать это сам. Мутация.
Теперь она не могла решить, шутит он или нет.
— Это не кажется тебе смешным?
— Нет, — сказала Неона.
— Я так и знал, — Лео бросил прутик в костёр. — Я умею читать мысли.
— Не умеешь, — возразила Неона в отчаянии.
— Ты собираешься уйти из розенвиндеров.
Неона зажмурилась.
— Ты расскажешь родителям, что купалась снаружи. Ты пройдёшь обследование, а потом полетишь в космос. А когда вырастешь, ты станешь профи.
— Не может быть, — сказала Неона тусклым голосом.
— Этому легко научиться, — Лео снова пожал плечами. — Хочешь?
— У меня нет мутации.
— У меня тоже. Такие люди, как я, были всегда — те, у кого это получается само собой. Но научиться может каждый.
— Ты сказал, что ты профи. В какой области?
— В любой.
— Никогда не слышала, чтобы ты хвастал.
— Я предложил тебе лишь последнее звено логической цепочки. Если проследить все связи, у моего хвастливого утверждения появится прочный фундамент.
Неона пристально взглянула на Лео. Он не улыбался.
— Ты что, экзаменуешь меня?
— Это фатальный недостаток всех андроидов — они не умеют применить свои знания вне освоенной профессиональной области. Ты можешь думать категориями логико-семантического анализа только на занятиях, здесь и сейчас ты беспомощна.
— Во времена Первого Средневековья тебя сожгли бы не костре, — вяло сказала Неона. — Как дьявола.
Ей казалось, что она умерла, оставив после себя лишь тень, лишённую воли и надежд.
— Не думаю, — спокойно возразил Лео. — Во времена Первого Средневековья я был бы монахом. Или даже инквизитором, как один мой предок.
— Он был инквизитором? — переспросила Неона с тупым недоверием.
— Он приговаривал к сожжению еретиков, колдунов и неудачников, на которых из вредности доносили соседи. Я побывал в его личине, когда путешествовал по жизням своих предков.
— Ты просто насмехаешься надо мной, — догадалась Неона, но не смогла даже разозлиться.
Лео покачал головой с какой-то печально-удивлённой улыбкой.
— Я не хочу, чтобы тебя сожгли на костре. Вот и всё.
— Понимаю, — ей в самом деле казалось, что она понимает. — Только какое тебе дело до того, что со мной будет?
— Это ещё одно заблуждение профи — будто человек может существовать изолированно, ни в ком не нуждаясь и не обременённый никакими моральными обязательствами.
— Не слышала ничего подобного.
— Конечно. Об этом не говорят. Но ты ведь и сама так думаешь. Ты ни за что не вступила бы в Орден, если бы не боялась провалить психотест.
— Наверно, я сплю, — сказала Неона. — И весь этот бред мне снится.
— Ты действительно считаешь, что это лучший выход?
Огонь трещал, вздыхая порциями бледного прогорклого дыма, который медленно скатывался к реке. Над головой раздражённо гудела голодная мошкара. Лео поправил очки — горящие уголья в глазницах демона.
— Нет, — сказала она наконец. — Но я... боюсь.
— Боятся того, что не понимают.
— Я не понимаю тебя.
— Я прост, как осиновый пень, — Лео улыбнулся. — Ты знаешь, что такое осиновый пень?
— То, что остаётся от осинового дерева, если его срубить.
— Ты когда-нибудь видела осиновый пень?
— Ты знаешь, что нет.
— И тебя это не огорчает?
— На свете много вещей, которых я не видела и не знаю. Мне стоит лечь и умереть?
— Есть то, чего ты не знаешь, но хочешь и стремишься узнать, а есть предметы, которыми ты совершенно не интересуешься, — заметил Лео, игнорируя её сарказм.
— Нельзя познать всего.
— Это выглядит так, будто ты защищаешься, не замечаешь?
— Возможно, потому что ты говоришь так, будто обвиняешь.
— Люди давно не рубят деревьев. Это хорошо для деревьев. Но плохо для людей.
— У нас достаточно искусственных материалов, заменяющих древесину. Пусть себе растут.
— Но люди почти не поднимаются на поверхность, чтобы насладиться красотой сохранённых ими деревьев. Они не помнят, как пахнет жёлтая стружка, выползающая из-под рубанка, не знают замысловатого узора древесных волокон на свежеобструганных досках, они не считали годовых колец на разрубленном стволе, в их кожу никогда не впивались занозы... И они никогда не вдыхали запах смолы, не погружали лицо во влажную траву, не лежали, глядя в бездонное небо, разгадывая образы в очертаниях облаков.
— Всё это есть и внизу. Притом совершенно безопасное.
— Да, всё это есть внизу. Но оно не настоящее.
— Послушай, Лео, чего ты хочешь?
— Скрасить скучное бдение ночного стража философской беседой.
— Я серьёзно. Или это секрет?
Лео протянул к огню длинные худые ноги в белых пластиковых ботинках с толстой подошвой, которые вышли из моды года четыре назад. Неона всегда удивлялась, где розенвиндеры берут это старьё. Вдруг ей пришло в голову, что они нарочно просматривают электронные потребительские каталоги, предназначенные для Изолированных территорий, куда всякая мода приходит с опозданием на несколько лет, и скупают бросовый товар за бесценок — сколько раз они хвалились, что подключаются к спецсетям!
Это похоже на правду. Она никогда не видела у розенвиндеров по-настоящему старых вещей. Глупая, мелкая уловка. Неона почувствовала разочарование, хлесткое и оскорбительное, как пощёчина. Великолепные талантливые розенвиндеры в роли идеологических мошенников. А она сидит тут и с содроганием выслушивает бредни Лео.
Он только рисуется. Он такой же, как все.
— Когда ты пришла, Эгон уже оставил нас, — языки пламени тянулось к подошвам Лео, будто головы маленького дракона, привязанного к земле за хвост. «И это тоже бравада? — гадала Неона. — Как я могла не заметить? Как могла находить его симпатичным?»
— Он уже тогда был болен и знал, что умрёт. Он боялся, что его смерть деморализует нас. Он построил себе хижину на острове Яку, на берегу океана, и прожил там полгода.
На поверхности? Всё время? Неона не позволила себе выказать удивление.
— Его последняя книга так и не была опубликована. Он просил меня хранить её... до тех пор, пока не придет время. Он знал о моём даре. И больше никто. Ты первая, кому я открылся.
— Мне чувствовать себя польщенной?
Лео улыбнулся прохладной улыбкой бессмертного духа лесов.
— Я процитирую тебе из завещания Эгона. Ведь его последняя книга была завещанием. — Он слегка наклонил голову, изображая — почтение? скорбь? смирение? — Человек рождается под солнцем и умирает под звёздами. Жизнь его кратка как день и призрачна как сон. Она гаснет легко, как искра, отскочившая от костра. Выйдя из небытия, человек успевает лишь открыть глаза, оглядеться, удивиться тому, как прекрасен мир, и снова скрывается во тьме. Но в шелесте трав слышится его земное имя, вода ручьёв стремит среди полей его быстрые мысли, а птицы возносят к небесам возвышенные порывы его души. И через столетия в пронзительных красках заката, в шуршании опавших листьев, в кружении снежинок и звоне капели, в пухлых формах облаков, в шуме морского прибоя нам слышатся голоса давно ушедших и видятся картины, погасшие годы и годы тому назад. Земля помнит каждого поимённо, в её великом сердце есть место любому, — гению и бездарности, праведнику и злодею... Все для неё равны, все любимы, все достойны прощения, ибо мы не только дети её, но и продолжение её самой, как пальцы есть продолжение руки. Если пальцы решат вдруг покинуть руку, чтобы отныне и навсегда обходиться без неё, что из этого выйдет? Представить такое немыслимо. Хотя, бывало, рука лишалась пальцев, чтобы болью остудить слишком уж горячую голову. Это жестокое лекарство, но порой иного не остаётся. С нами случилось немыслимое: пальцы бежали, оставив руку... Ужасна их участь.
Напевный, ставший по-взрослому ровным голос Лео стих. С минуту он молчал, глядя в огонь, а Неона не знала, верить ли его скорби, верить ли его словам. Неужели Кониц и в самом деле был организатором клуба?
— Эгон собрал нас и научил тому, что знал сам. Он дал нам цель и наметил способы её осуществления. Я хочу вернуть людей на Землю. Глобально, не правда ли? — Лео снова улыбнулся.
— Когда-то люди верили, что летать по небу дано лишь птицам. До тех пор, пока не построили первый самолёт, — сказала Неона. Разочарование всё ещё гложело её. Неужели он так ограничен?
— Но люди так и не научились подниматься в небо без самолётов, не правда ли?
Он улыбнулся — мягко, снисходительно, иронично, как будто открывал незыблемую истину малолетнему несмышлёнышу.
— Следуя твоей логике, надо отказаться от одежды и обуви, потому что человек был сотворён голым, и от инструментов, потому что они не растут из его рук, и от огня, потому что он не загорается от его взгляда.
— Не загорается? — Лео смотрел в костёр, продолжая улыбаться. Неона невольно проследила за его взглядом, бессознательно ожидая, что пламя выплеснется к её ногам, принуждённое его волей, и разозлилась на себя за это ожидание.
— Отказаться от всего, что достиг человек? — она с трудом сдерживалась. — От всех открытий, которые он сделал, от всех вещей, которые научился производить, от целей, к которым стремился?
— У человечества никогда не было целей, — заметил Лео. — Оно движется стихийно, как трава, колышущаяся под порывами изменчивого ветра.
— Не прячься за поэзией, — Неона уже не могла скрыть раздражения. — Если мы только трава, то зачем всё это? Весь этот Поступательный Путь, или, как раньше говорили, прогресс? Только для того, чтобы в один прекрасный момент ветер подул в другую сторону? Зачем?
— Ни за чем. Путь ведёт в тупик. Идеологи Пути и сами понимают это — с тех пор, как перестали именовать его прогрессом.
— Но тогда... что же остаётся?
— Всё это.
Лео огляделся вокруг и сделал намёк на жест хозяина, демонстрирующего свои владения. Очень слабый намёк, но вполне понятный.
— И ты действительно сможешь этим довольствоваться? Ты сможешь быть счастливым, зная, что мир вокруг тебя так велик, что тебе не хватит жизни обойти его? Зная, что есть другие миры, далёкие и невероятные, которых ты никогда не увидишь? Космос — последнее, что делает романтиков из презираемых тобою «кротов», это великая Мечта, которая никогда не будет исчерпана, потому что космос бесконечен и разнообразен...
Лео вскинул руку с прутиком так резко, что Неона в испуге замолчала. На кончике прута дрожали два листочка, почти чёрные во тьме.
— Ты когда-нибудь давала себе труд рассмотреть древесный листок? Как удивительно он устроен! Все эти зубчики и прожилки — как они прекрасны и целесообразны, как математически совершенны. А ты знаешь, сколько раз за день листья на дереве меняют своё положение? Ты хоть раз наблюдала за жучком, ползущим по травинке? Присматривалась к бегу ручья?.. Это тоже космос, бесконечный и разнообразный, который можно исследовать всю жизнь снова и снова и не устать.
— И топтаться на месте, с каждым поколением делая одни и те же открытия и отправляя их в небытие только для того, чтобы детям было чем заняться? — Неона устала спорить. — О, я понимаю всю прелесть созерцательной жизни, я знаю, что совершенство природы не может перестать восхищать и притягивать и так далее и тому подобное, но если это всё, если больше ничего нет...
Лео наклонился вперёд.
— Почему же нет? Разве что нарочно ограничить себя горизонтами трёхмерного мира, как это делают «кроты». Тогда, если захочешь достичь звёзд, действительно придётся построить громадные корабли, спалить свой дом в топках их реакторов, броситься в бездну и сгинуть там в ледяной тьме, древней и прожорливой, как сам хаос.
— Но другого пути нет.
— Так ли? Вселенная содержит в себе возможности, выходящие далеко за пределы того, что принято называть физическими законами. Но если слепой не может видеть ничего, кроме тьмы, это не означает, что мир лишился красок... Слепота линейного пространства делает звёзды бесконечно недостижимыми. Это единственная форма бесконечности, которая доступна «кротам», и как всё недостижимое, она вдохновляет их на безумства. Они пытаются заставить курицу петь соловьём, что безусловно возможно с помощью генной инженерии, но как назвать это бедное создание, как дать ему жизнеспособность естественных прототипов?..
— Ты говоришь прямо как андроид, — неловко пошутила Неона.
Лео снял очки и аккуратно спрятал их в карман рубашки.
— Если тебе захочется спать, ты сделаешь круг в пять километров или пройдёшь пять шагов и заберёшься в свою палатку? Теперь я говорю как розенвиндер.
— Точно, — устало согласилась Неона. — Ничего не поймёшь. Впрочем, насчёт палатки была неплохая идея.
— Дай мне руку, — сказал Лео.
— Зачем? Ты предскажешь мне судьбу?
— Я покажу тебе короткий путь к палатке, — Лео странно улыбался, и Неоне вдруг стало не по себе. Его предложение показалось неприятно двусмысленным. Она никогда не замечала, чтобы Лео заглядывался на девчонок. Он ведь далеко не красавец, но Неона не сомневалась, что стоит ему свистнуть, девчонки побегут за ним толпой, и она впереди всех. Но только не сейчас. И не так.
Лео протянул через костёр костлявую руку. Неона запаниковала. Не ответить на этот жест, значит жестоко оскорбить, всё равно, что плюнуть в лицо, — это въелось в подкорку, впечаталось в гены за чёрт знает сколько поколений. Да и, в конце концов, что он может ей сделать?
Его рука была сухой, горячей и сильной. Это не было неприятно, но странное, непривычное ощущение физического контакта, почти постыдное, пугало и беспокоило. Неона позволила руке оцепенеть, как будто больше не имела над ней власти, и тревожно взглянула в лицо Лео.
— Смотри в огонь. И ничего не бойся.
Неона вспыхнула, с трудом подавив желание отдёрнуть руку.
— Я не...
— Просто смотри в огонь.
Она подчинилась, сама не зная почему. Из любопытства, наверно. Красно-жёлтое пламя дрожало и потрескивало, живое и завораживающе красивое, этого Неона не могла отрицать. Да, собственно, и не собиралась. Но почему одно непременно нужно противопоставлять другому? Жар костра лизал ей руку, прикасался к лицу, опаляя щёки, но она не могла отодвинуться и не желала показать Лео своей слабости. Что бы он ни задумал, она выдержит это. Почему бы нет?
Она ощутила, как что-то изменилось, и в тот же миг Лео сказал:
— Вот и всё.
Лео? Но этот голос... Она вскинула глаза и отпрянула, так резко, что опрокинулась бы на спину, если бы он не удержал её руку. Удержал — и сразу же отпустил, как только она вновь обрела равновесие. Парализованная испугом, она молча таращилась в широкое бородатое лицо мужчины, обветренное и суровое. Его голову покрывало что-то... что-то вроде чалмы. Просторное тёмное одеяние трепетало на ветру. Лицо... Она вдруг узнала эти круглые глаза, этот орлиный нос. Сходство потрясло её больше, чем все отличия. Ей показалось, что она сейчас умрёт от напряженных попыток совместить то, что видела перед собой, с реальностью, которая существовала всего минуту назад.
— Ничего не бойся, — густой, тёплый, классически маскулинный голос, совсем не похожий на надтреснутый басок Лео. Или?..
— Как?.. Кто?..
— Что с тобой, Звезда Пустыни? Ты ведь дома.
Что-то в ней отозвалось на это имя, что-то поднялось со дна её сознания — так мифическое чудовище поднимается из морских глубин, чтобы потопить корабль, а вместе с ним все попытки людей придать миру хоть какую-то рациональность.
Ветер холодил лицо, плеща жиденьким костерком у её ног, нигде не встречая препятствий и наполняя воздух тихим размеренным шелестом, будто сотня змей устроила танец на зыбкой глади песка. Песок? Откуда? Неона погрузила пальцы в мягкую податливую прохладу, испытав лишь мимолётное удивление, потом подняла руку и позволила песку взвиться бледным рассеянным шлейфом, который тут же унесло в сторону. К шелесту прибавилось тихое бряцание, далёкий гомон голосов, невнятно бормочущих что-то на непонятном языке, и ещё какой-то нерегулярный шум, не похожий ни на что из того, что Неона знала раньше, и всё же странно, щемяще знакомый.
— Не ожидала, что ты такой ловкий гипнотизёр, — голос противно дрожал, но она запретила себе стесняться этого.
— Самообладание, достойное Звезды Пустыни, и самоуверенность, умаляющая её мудрость, — бородач улыбнулся.
— Я не верю в этот бред.
— Как хочешь. Ты можешь отказаться от жизни, которую прожила в суровом краю Серебряного Моря, от положения, которого достигла. Немногие женщины удостаивались титула Звезда Пустыни. Из ныне живущих ты — единственная. И ты знаешь, как нелегко было завоевать его, а вместе с ним свободу поступать по своему усмотрению... Можешь стереть эту жизнь, если хочешь.
Неона подняла голову. На чёрной вуали ночи сияли пронзительно яркие звёзды, сплетаясь в узоры, совсем непохожие на привычные созвездия Северного полушария, и опять странно знакомые. Вот Копьеносец догоняет Однорогого Быка, над ними распахнулся веером Хвост Павлина, а вон Сума Вилиры и выкатившийся из неё Путеводный Клубок... Пески вокруг пели свою шелестящую песню, которая откликалась в сердце волнующим томлением и туманной памятью о бесконечной дороге, о странных, захватывающих событиях, о некой важной миссии, которая завела её на самую окраину Великой Серебряной Пустыни... Воспоминания делались всё более отчётливыми, оживали, и струны её души колебались им в такт, то восторженно звеня, то отдаваясь протяжным стоном. В тихих звуках, наполняющих ночь, она отчётливо различила шумное дыхание спящих верблюдов, позвякивание их упряжи и оружия свирепых Серебряных Стражей, которых хозяин Голубой Скалы отрядил сопровождать её в этом опасном путешествии...
Мог ли Лео придумать всё это? Мог ли сделать картину такой живой, а чувства такими острыми?
Человек, сидящий напротив неё, звался Песчаным Охотником. Он не владел ничем, кроме своего меча и древнего культового жезла исчезнувших аги, но все владыки Серебряного Моря принимали его как равного и были счастливы отдать свои армии под его начало. Её влияние было иного рода, но не меньшим. Они отличались друг от друга, как день от ночи, но оба были последними из признанных...
Неона вскинула руку и прочертила в воздухе зигзаг, который, зашипев, вспыхнул зелёным пламенем.
— Осторожнее, Звезда, наши храбрые друзья суеверны, — тон Охотника был притворно строгим, но глаза смеялись.
Она знала, что могла бы возжечь костёр взглядом, но среди владеющих Искусством, демонстрировать свою силу без повода считалось дурным тоном. И всё же это было легко, так же легко, как дышать, и не менее приятно.
— Верни меня назад, — слова дались с трудом, потому что ей никуда не хотелось возвращаться. Жизнь, которую она смутно помнила, была пресной и пустой, не стоящей даже того, чтобы говорить о ней. И всё же она сознавала какое-то принуждение и необходимость преодолеть его.
— Разве тебе нужна моя помощь, чтобы ступить на Призрачную Тропу, о Звезда? — Охотник наклонился вперёд и взял её за руку — прикосновение не робкого мальчика, но зрелого, искушённого мужчины, который знал, как пробудить в женщине её естество. А она знала, как ответить на этот жест и как отвергнуть его, но не собиралась играть в эту игру сейчас. Почему она подумала о мальчике? Перед её внутренним взором возник расплывчатый образ тощего подростка с кругляшками дрожащего огня вместо глаз, и с ним пришло ощущение какого-то долга, который она оставила по ту сторону Призрачной Тропы. Ей необходимо вернуться назад... вместе с Охотником.
Она сомкнула пальцы вокруг его ладони и на миг замерла в растерянности, потому что не знала, что делать дальше. Чёрные глаза Охотника поблёскивали из-под густых бровей. Казалось, он видит её беспомощность и забавляется этим. Она крепче вцепилась в его руку и рухнула в бездну, увлекая за собой его изумлённый дух. Когда он наконец воспротивился её усилию, всё было кончено.
Вокруг шумел чёрный ночной лес, от реки тянуло свежестью и гнусом.
Лео с треском сломал очередной прутик и швырнул его в огонь.
— Тебе понравилось?
Если бы она сейчас ударила его в лицо, сохранил бы он своё спокойствие, свою уверенную улыбку? Она не смогла придумать хорошего ответа и только пожала плечами.
— Хочешь спать? — как будто не было ничего важнее этого. Неона чувствовала, что больше не выдержит, что сейчас вскочит и закричит, так громко, что звёзды осыплются с небес, а боги всех миров в ужасе заткнут уши.
— Да, — сказала она, встала и побрела к палатке, спотыкаясь и слушая неровный, сбивчивый стук своего сердца.
Она попалась и знала это.
— Спокойной ночи, — пожелал Лео ей в спину.
Ей снились серебряные пески, высокие рыжие верблюды, бородатые мужчины с кривыми мечами и белый дворец на голубой скале.
Неона открыла глаза. Сенсорная панель менторекордера медленно поплыла вверх и остановилась, зажатая держателями проекционной установки. Кокон соскользнул с ложа. На стене запечатлелась последняя сцена придуманного ею сюжета. Белые шпили и минареты вырастали из дымчато-голубого камня прямо в ослепительно синее небо. Не слишком ли помпезно? Нет, она не станет ничего менять. Никогда не следует отказываться от спонтанно возникших образов, они всегда органичны и, как правило, восходят к какому-то архетипу. Студии виртуального видео обожают архетипы.
Кокон медленно плыл по потокам единого поля, которые пронизывали комнату, будто нити гигантской паутины. Ещё несколько штрихов, небольшая косметическая обработка — и можно сбрасывать в сеть.
Чушь, конечно... Невнятная, с оттенком трагичности, сказочка для подростков, страдающих кризисом идентичности, или для взрослых, так и не преодолевших его. Кто-нибудь обязательно клюнет. Да, она только любитель, но даже Коммон М-канал не побрезговал воткнуть два её сюжета в местный ночной блок — теперь ей не предлагают меньше двадцати юнитов за штуку, и на каждый третий сюжет находится покупатель. Когда я стану знаменитой, и они захотят взять у меня интервью... Неона хихикнула.
Желудок скрутил резкий голодный спазм. Запись всегда отнимала много сил, вызывая зверский голод и сонливость. И дикую усталость в голове — будто её мозг имел мышцы, изнывающие от перенесённого напряжения. Как если бы она час провела на беговой дорожке или с гантелями. Неона улыбнулась циничному сравнению и продолжила свою мысль: мышцы лица тоже могут устать, если напрягать их слишком долго, например, непрерывно улыбаться.
Мне казалось, что волны, исходящие от менторекордера, стягивают мозг, как веревочная петля лапку попавшей в силок птицы, как рыболовная сеть бьющуюся в ловушке рыбу... Хороша метафора — птицы, рыбы! Нет, как выглядят рыбы, я действительно знаю. Неона снова улыбнулась.
Кокон замер возле аквариума. Большие пучеглазые рыбы проплывали мимо, занятые своими рыбьими делами, бесчувственно взглядывая на Неону из-за стекла. С тех пор, как она начала зарабатывать, ей позволили расширить крохотную комнатушку до вполне приличной квартиры, в которой можно было завести какую-нибудь живность. Она выбрала рыб, потому что им не требовался физический контакт.
Из кокона выдвинулся манипулятор, Неона открыла рот. Пока она жевала, манипулятор держал надкусанный сандвич в дюйме от её рта. Вспотевшее от переживаний тело неприятно зудело. Машинально, почти не задумываясь, она потянулась другим манипулятором за скользнувшим от стены шлангом, в кокон хлынула тёплая вода, мягкие губчатые лапы принялись тереть и массировать.
Неона закрыла глаза и позволила этой приятной процедуре длиться, длиться...
Губки втянулись в панцирь кокона, непрерывно подогреваемая вода приятно омывала скрюченный отросток, который по иронии судьбы считался её телом. И Неона медленно соскользнула в вялый, слепой сон, дающий отдых утомлённому мозгу.
Она проснулась через два часа, не слишком бодрой, но без мучительного давления в голове. Вода быстро стекла по тому же шлангу, отправившись куда-то в недра Комплекса, на регенерационную станцию, сухие губки тщательно обтёрли кожу. Неона думала о том, сколько кругов уже совершила эта вода и сколько ещё совершит, о людях, которые пользовались ею и ещё будут, о миллионах, которые доверяли этой воде свою незащищённую плоть, и забавлялась будоражащей мыслью об опосредованном физическом контакте со всем земным человечеством. Те счастливцы, что могли купить себе красивые лица и тела, и те, кому они достались от рождения, делили эту воду с неудачниками вроде неё. Она представляла, как эти люди собираются вместе, чтобы сделать какую-то работу или просто развлечься, как изредка ходят друг к другу в гости, проявляя предписанный законом коллективизм, потому что «здоровая тяга к общению с себе подобными» есть обязательное условие получения разрешения на постоянную работу и возможность чего-то добиться в жизни. Для них это проблема, знала Неона. Так же, как подспудная тяга выбраться на поверхность — и боязнь этого. Так что сюжет получился вполне злободневным. Может, за него даже накинут юнит-другой.
Нет, едва ли. Она ведь не предлагает правильного решения проблемы. Ещё бы она могла его предложить... Неона кисло улыбнулась.
Её герои походили на других персонажей ви-ви, и в то же время отличались от них, — она и сама не вполне понимала чем. Может быть тем, что они мои герои, и я знаю о них больше, чем обычный зритель. Неважно. А вот люди — настоящие люди, сотрудники ви-ви-студий, которые просматривают, отбирают и оплачивает мои фантазии, зрители, которые впитывают эти фантазии через сенсорные проекторы, — похожи они на все мои «я», пойманные лучом менторекордера? Наверно. Они должны находить в этом что-то, иначе студии не стали бы покупать мои бредни — даже за такие гроши. Знают ли они, что автор этих сюжетов никогда не видела человека во плоти и уж, конечно, никогда не поднималась на поверхность?
Неона облегчённо вздохнула. Здесь и сегодня она сделала всё, на что способно существо, подобное ей. Теперь следовало кое-что сделать в другом месте.
Она смежила веки и увидела пламя костерка, а когда открыла глаза, он уже был тут, мягко потрескивая и дыша теплом. Серебряные пески пели свой тихий гимн пронзительным звёздам, глядящим вниз из глубины ночи. В стороне вздрагивали пятнышки костров, от них доносились гортанные голоса и грубый смех. Она улыбалась, не отнимая руки, и глядела в пылающие глаза Охотника, собираясь научить его, что ничего не достаётся легко. Усталость долгого дня, проведённого в неудобном седле, подаренном ей владыкой Голубой Скалы, — красивая игрушка для изнеженных обитательниц сераля, — лишь эхом жила в её сильном теле, закалённом многими испытаниями и путешествиями, подчас более тяжёлыми, чем нынешнее, пока тихое и скучное. Всё изменится, когда они достигнут Долины Белых Костей. А там... Там они оба сделают то, что должны сделать. Немногие из тех, кто отправился с ними с Голубой Скалы, вернутся назад.
Но сейчас не время думать об этом. В эту лёгкую прозрачную ночь, похожую на струю фонтана в садах Идиры. Ночь, созданную для мягких, отстранённых игр в слова, жесты и желания.
Она могла бы остаться здесь навсегда, никогда не возвращаться под землю, в несколько квадратных ярдов, замкнутых глухими стенами, в тюрьму бедного неразвитого тельца и томящегося разума той, что никогда не видела солнца, — но в этом был какой-то смысл, более высокий, чем просто жалость, и более человечный, чем долг. И кроме того, кто-то должен был рассказать им...
Кира Калинина © 2005
Обсудить на форуме |
|
