|
КМТ
 Учебники:
Издатели:
Ссылки:
|
Будущее человечества second Argus © 2005 Седьмой день Пятнадцать шагов от одной стены до другой. Он аккуратно и осторожно ступал, приставляя пятку к носку, старательно удерживая равновесие. Потом еще двадцать четыре шага в длину — от двери до окна, он шел, обходя место своего заключения. И снова отправлялся в путь. Ему надо было чем-то занять себя, и такое бесконечное кругокамерное путешествие было единственным доступным для него в сложившейся ситуации времяпрепровождением. Вокруг была совершенная темнота — единственный источник света, большой фонарь, он выключил вчера, когда понял, что больше не может смотреть на тень-двойника, идущую рядом.
Майк Напьер совершенно не ожидал, что его задержат и посадят в тюрьму. Он спокойно летел на Землю навестить деда, который пригласил его заглянуть на каникулах на семейный островок в Тихом океане. Конечно, он краем уха слышал о спасательной операции, ради которой правительства Венеры и Марса отправили к Земле четыре больших десантных корабля. Но, честно говоря, Майк не отнесся к этой новости серьезно — мало ли о чем трубят СМИ, умеющие из любой мухи сделать не то что слона, а самого настоящего мамонта. А уж на рекомендации чиновников не летать на Землю в ближайшее время, он, как и любой нормальный человек, даже не обратил внимания.
Поэтому он совершенно не ожидал увидеть рядом с Луной кроме десантных транспортов, которых, кстати, оказалось не четыре, а полтора десятка, еще тяжелые крейсера и огромный флагманский линкор марсианского флота «Анри Тюренн», о спуске которого со стапелей в прошлом году не делал репортажей разве что самый ленивый журналист.
Он настолько был поражен, нарвавшись на боевые корабли, что даже не попытался скрыться, пользуясь быстроходностью и верткостью своей яхты. Марсианские полицейские на такой трюк, когда кто-то у них на глазах разворачивался и ехал в обратную сторону, реагировали обычно нормально, а вот в чувстве юмора военных он уверен не был. Не зря же они дрейфовали здесь, вдалеке от своих баз — творилось что-то серьезное.
Но военные повели себя на редкость странно: ему дали курс и очень вежливо попросили сесть на Луну по указанным координатам, не отрядив на него никакого конвоя. А уж когда Майк оказался на поверхности земного спутника, то понял, что они совершенно не ждали случайных путешественников. Он был встречен двумя десантниками — экипажем маленького разведывательного бота, и его нынешнюю тюрьму они переоборудовали прямо у него на глазах из развалин одной из заброшенных исследовательских станций, заливая ее снаружи мгновенно остывающей пеной для обеспечения герметичности. Они же стали его охранниками.
— Добрый день.
— Здравствуйте, — он обернулся к открывшейся двери, в которую заглянул один из его тюремщиков, и на ощупь включил фонарь, направив луч к окну
— Есть будете?
— Да. Хотелось бы. — Майк кивнул.
Лейтенант (оба десантника оказались офицерами) принес ему — как и вчера, и позавчера — обыкновенный, чуть разогретый сухой паек и воды.
— Извините, что никакого разнообразия, но мы сами едим только это.
— Конечно, — спокойно сказал Майк. Он не чувствовал злобы или иных отрицательных эмоций по отношению к этому лейтенанту — Рону О’Ши. Тот всегда был вежлив, давая понять Майку, что на самом деле это все — не настоящая тюрьма, что он всего лишь задержан и будет выпущен буквально через несколько дней, когда на Земле все придет в норму. Второй же офицер был ему неприятен — это было внутреннее инстинктивное отвращение, взявшееся невесть откуда.
О’Ши поставил поднос с едой на кровать — стола, стульев, тумбочки, как и никакой иной мебели не было — и вышел из камеры, закрыв ее на навесной замок. Этот раритет, воспользоваться которым пришлось за неимением лучшего, Рон нашел на складе станции, когда получил приказ запереть пленника. Зачем капитан отдал такой приказ — было непонятно, так как гражданские комлоги были отключены и связаться Майк все равно ни с кем бы не смог, а сбежать — тем более, но пришлось брать под козырек.
Рон прошел по неосвещенному коридору до дежурки. Обстановка у них с Грегом была ничуть не лучше, чем у их заключенного — им всем пришлось довольствоваться только тем, что можно было раздобыть на этой станции, законсервированной века три назад. Даже вместо нормального освещения просто мощный фонарь, который они подвесили под потолок. Раз в два часа аккумулятор садился, и его приходилось менять.
В углу за кроватью Грега была свалена куча электронных блоков, из которых половина даже не собиралась работать по причине отключенной гражданской сети, а вторая была практически бесполезна. Без проблем функционировала только военная связь, да старинный спутниковый телефон.
Совершенно непонятно, что происходит, и зачем их оставили на Луне. Неужто, чтобы они сторожили здесь этого туриста, решившего навестить своего родственника и каким-то образом прорвавшегося через заградительные отряды, сторожившие все дороги от Марса и Венеры на Землю?
Хотя, наверное, это всего лишь было показательная порка со стороны их командира, которую они полностью заслужили, в хлам разбив бот при посадке на Луну. Рон признавал, что немного виноват — но кто мог знать, что одна из опор попадет в незаметную расщелину, подломится еще до того, как они успеют выключить двигатели, и их кораблик перевернется! Как жучок на спину, разве что ножками не дергает.
Кэп, узнав об этом, просто сказал им, что лишнего бота вытаскивать их обратно на борт «Тюренна», у него нет — «Сидите и ждите». В конце он еще добавил пару не самых вежливых и не самых печатных слов.
Грег Лопез, его напарник, ушел наружу снова искать утечку воздуха, про которую уже раз в десятый вопили приборы, и которая второй день успешно скрывалась от них, а Рон остался тестировать антикварный телефон, который они оживили своими руками с помощью двух толстенных томов инструкции, и на который пока, к сожалению, не пришло ни одного вызова. Он на всякий случай проверил предохранители, схему подключения и, долю секунды помедлив, щелкнул тумблером приема. И тут же прозвучал резкий сигнал вызова, заставивший его вздрогнуть от неожиданности. Он торопливо сказал:
— Лейтенант О’Ши. Слушаю.
— Ух ты. Привет, Майк. Это Лео Дугган, — заговорила трубка задорным голосом. — Как дела?
— Лео? Ты? Откуда ты узнал, что я здесь? Почему по телефону звонишь? — Это был его однокурсник по Академии, получивший после выпуска распределение в десант.
— А у меня нет ничего другого. Вся наша связь накрылась медным тазом.
Лео был на борту плывшего по красивейшему индиговому морю суденышка. Ярко-красный с белой полосой вдоль борта, «Левиафан», как было написано у него на корме, шел против ветра. Он то взлетал на волну, то, на секунду задержавшись на ее гребне, смело бросался вниз, зарываясь носом в буруны.
Леопольду Дуггану было не до всей этой красоты. Без формы и бронекостюма, весь в окровавленных бинтах, для надежности — наряду с другими грузами — принайтованный к фальшборту, мокрый с ног до головы от брызг, он, обессиленный, сидел на палубе. Его мутило — то ли снова тошнило (куда же больше?), то ли кружилась голова. В трюма и по каютам раскидали тяжелораненых и гражданских, остальным, хоть немного живым, и ему в их числе, достались только места наверху. Рядом с ним, прижатый сломанной ногой в шине к ящику с боекомплектом, стоял чемоданчик инмарсатовского телефона, по которому Лео умудрился позвонить на Луну.
— Здесь — это где? Ты разве не на «Тюренне»?
— Я на Луне.
Лео расхохотался:
— Ну, ты даешь. Такого я от тебя не ожидал. Как тебя туда закинуло?
— Кэпу шлея под хвост попала, — коротко ответил Майк. — Что у вас там происходит? Мы тут как отрезанные сидим.
— У нас? У нас все путем, — нервно и весело сказал Лео. Говорил он, проглатывая гласные и стуча зубами, сбиваясь и повторяясь. — Мы еле унесли ноги с Мадагаскара. На какой-то чудом, кажется, плавающей, представь себе только — плавающей!, развалине. Это было единственное, что мы смогли найти, потому что мы потеряли все наши боты.
— Почему с Мадагаскара? Разве вы не должны были быть на материке?
— Какой там материк... Майк, ты бы еще прошлогодние новости попросил рассказать. Мы едва успели сбежать на остров уже на следующий день после высадки. Гражданских спасли едва человек тридцать. А потом все началось и на Мадагаскаре, хотя нас уверяли, что на островах все будет тихо, что проливы — надежная защита и что-то там еще они говорили... Сейчас там точно тихо — как на кладбище.
— Но как она добралась до острова? Говорили же..
— Бес ее знает. — Лео резко перебил Майка. — И тех, кто нес эту чушь, туда же! Она меняется, Майк. Когда нас готовили к высадке, утверждали, что ее можно будет остановить нашим оружием. Так вот, в лучшем случае станнеры могут ее немного задержать. Совсем немного. На пару минут. Если очень сильно повезет. Очень сильно. И знаешь, нам не повезло — нас тут едва две сотни.
— Но...
— Фиг с два. Пришлось драпать на этом корыте. Господи, что там творилось!
— А прислать за Вами бот? — удивленно спросил Майк. — Разве не могли?...
— Они не успевали — так быстро мы делали ноги. Пообещали забрать нас с Реюньона. Кажется, пообещали, потому что это было последнее, что сказала наша связь, перед тем как откинуть копыта. Вот туда и чешем. Если по пути не уйдем на дно... — Кораблик, несмотря на свое грандиозное название, особого доверия у Лео не вызывал.
Он скривился от боли, неожиданно постаравшейся вывернуть его наизнанку. Все-таки какая-то из ран наверняка была серьезной. Врач, осматривавший Лео после того, как на него обрушились выбитые взрывной волной все стекла с одного из фасадов небоскреба в Дурбане, сказал, что у него только порезы — с сотню или чуть больше. Врач был уже мертв, и поменять своего мнения не мог.
— Слушай, ты можешь перекинуть мой сигнал до Перта, а то я, чтобы на тебя попасть, настраивал этот аппаратик с полдня и уже немного устал.
— Что же ты раньше не сказал?
— Может, я хотел поговорить с хорошим человеком? — улыбнулся Лео. — А то у меня половина трюма раненых, вторая половина — в отключке, и местная макака в рубке, которая лопочет только на тарабарском языке.
— Дино, мы потеряли шестую десантную бригаду на Мадагаскаре. — Полковник О’Хара, командир Седьмой десантной бригады, постарался произнести это как можно спокойнее. Он сам уже привык к таким новостям за недолгие пять дней, проведенных ими на Земле, но Дино, его заместитель, еще не мог и, наверное, уже не сможет никогда осознать происходящего. Каждый раз подобная информация вводила его в ступор минут на десять. А сыпалась она — одна другой трагичнее — каждые полчаса, и надо сказать, что Шестерке еще повезло. У них кто-то выжил. И они кого-то даже вытащили.
— Свяжись на всякий случай с адмиралом, подтверди приказ выслать два бота на Реюньон. Надо забирать выживших. Оливер погиб.
Полковник быстро вышел из палатки, он просто не мог видеть, как Дино будет докладывать на «Тюренн». Он не хотел видеть и слышать адмирала. Этот лейтенант — Лео-как-его-там — сказал ему, что у Гектора О’Хара больше нет сына.
Снаружи — по контрасту с охлажденным кондиционерами штабом — была адская духотища. Не спасала даже близость моря. Под бешеным солнцем по лагерю носились сотни десантников. На берег один за другим садились и взлетали боты, забирая спасенных, раненых и мертвых, отвозя их на орбиту, отправляя новых солдат на позиции. По всем правилам не стоило давать живым видеть трупы так близко — особенно, когда их столько много, но сейчас на это никто не обращал внимания. Живые знали о смерти. О ее близости и неотвратимости.
Он надвинул на лицо маску — поморщившись, когда ремень задел натертый краем респиратора волдырь на челюсти. Пыль, бывшая повсюду, забивала легкие и лезла в глаза. Кашель и слезящиеся глаза днями напролет. Он уже устал терпеть бесполезную боль.
Спасенных было гораздо меньше, чем он ожидал еще совсем недавно, а раненых становилось все больше и больше. Его десантники сдавали позиции на востоке. Фронт был уже у озера Эйр, и с каждым часом они отступали все быстрее и быстрее.
— Гектор, — Дино позвал его. — Конференция.
Вот это было по настоящему гнетущей процедурой. Он мог терпеть свои ошибки, видеть кровь своих солдат, но настоящей, беспощадной пыткой было для него смотреть, как командиры остальных бригад рассказывали друг другу о своих неудачах.
Он вернулся в палатку, сдернув маску и бросив ее на стул. Над столом над мини-проекторами висели две голограммы. Еще пять дней назад их было восемь. Восемь десантных бригад, высаженных одновременно на всех континентах, должны были обеспечить постепенный вывоз людей с Земли или уничтожить заразу. Ошибка, основная и единственная ошибка, стала ясна уже на второй день, когда полностью погибла в Южной Америке Пятерка.
Они с самого начала неправильно оценили силы противника. Недооценили на порядок, на два, на десять. Они не могли противостоять заразе. Чтобы спасти людей, здесь нужны были не восемь кораблей, рассчитанных на сотню тысяч человек, а весь флот, все корабли: военные, торговые, прогулочные. Чтобы остановить заразу, нужны были не восемь десантных бригад, а вся армия — танки, артиллерия, ракетные установки.
У них просто не оказалось времени, чтобы медленно, по заранее разработанным планам эвакуировать людей на Марс и Венеру. Безумная по сложности задача, с которой они не справились и не могли справиться.
Сейчас уже стало ясно как божий день, что спасти людей было невозможно. Люди не могли добраться до опорных точек, удерживаемых десантниками, потому что транспортная и информационная сети Земли были уничтожены заразой, а десантники не могли дойти до людей, потому что умирали быстрее, чем продвигались вперед. Они — все бригады вместе — не спасли и десяти тысяч человек.
Наконец, проектор, немного помедлив, вывел и его голограмму. Напротив него стояли Мэтью Гир, командир Двойки, высаженной в Северной Америке, и Брендон МакНайт, Четверка, Восточная Азия.
Первым заговорил Гир. Его голограмму перебивали помехи, и звук шел с перерывами. Когда же он был слышен, то вместе с голосом в палатку врывались взрывы и стрельба.
— Я добр...ся до сев... Ла...дора. Да...ш... ...ступать нек.... Жду бот .... Кон... ...зи.
Голограмма дернулась в последний раз и пропала, не дав им перекинуться с Гиром даже парой слов. Увидимся ли еще, Мэт?
МакНайт, умудрившийся совершить марш от Шанхая до Циндао, собирая вокруг себя людей и таща их буквально на броне своих транспортеров, был уже на грани истощения. Его тоже надо было забирать, хоть он и грозился идти и дальше, если у него заберут спасенных. У него их было шесть тысяч — самый настоящий, невообразимый подвиг. Но от бригады МакНайта оставалась, дай бог, четверть. В нынешнем состоянии, охваченный безумием войны, пылающим в глазах, он, может, и добрался бы и до Пекина, но забирать оттуда его пришлось бы в гробу. Следующим в очереди на эвакуацию был МакНайт.
О’Хара понимал, что ему повезло. Его высадили дальше всех от очагов заразы, и его потери сейчас были меньше двадцати процентов — скажи ему кто-нибудь до высадки, что у него будет убит или ранен каждый пятый, он бы рассмеялся. Сейчас это было почти счастье. Но он будет и последним, кого будут забирать. Ботов элементарно не хватало на всех, потому что пилоты и техника оказались не готовы к военным условиям, к стрельбе, к неожиданным маневрам, к недостатку времени на принятие решений. Боты разбивались при посадках, врезались друг в друга, один даже протаранил десантный транспорт. Еще сколько-то забрала зараза. Он бы не поверил, если бы своими глазами не видел запись, как она не схватила пару ботов в полете.
Ему надо продержаться еще один день. Что может быть проще для двухтысячной бригады на фронте в полторы тысячи километров? Даже не смешно.
На следующее утро Гектор О’Хара еще держался — на последнем клочке побережья.
Он уже сам стоял у тяжелого станнера в башне транспортера. Он не смог никому приказать остаться. Он должен был драться сам, своими руками, видеть врага напротив, видеть то, что убивало его солдат, а не отдавать приказы с орбиты. Он смотрел на заразу — похожую на саранчу, на чуму, на весь ад Откровения и всаживал в нее последние заряды. В прицеливании смысла уже не было — зараза была слишком близко, промазать было невозможно, и один за другим выстрелы уходили в стену боли, смерти и страха, которые он чувствовал кожей даже под бронекостюмом.
Позади него и еще трех машин, прикрывавших отступление, заканчивал грузиться последний бот. Он переглянулся с соседями, и они, одновременно нажав в раз на гашетки, выпрыгнули из башен и бросились к боту. Когда они только забежали на аппарель, пилот включил двигатели на полную мощность — кажется, даже, не корректировочные, а маршевые, и машина, дернувшись, прыгнула вертикально вверх.
Получив доклад о завершении эвакуации седьмой бригады, и отключившись от связи, адмирал Джек Смайти откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
Он в черно-синем парадном мундире, стоял, вытянувшись, перед президентом, вручающим ему под командование эту, с таким треском провалившуюся, операцию.
— Достоверной информации о ситуации на Земле у меня нет, — сказал президент.
Джек не поверил, но промолчал.
— Вся информация разрозненна и противоречива. Там то ли война, то ли эпидемия, то ли инопланетяне, — он не шутил. — То ли еще что-то. А может просто чья-то неумная шутка. Но ты знаешь, что если мы не примем решительных мер, то Совет Рекреации сотрет нас в порошок. Слишком много средств они вложили в Землю после войны, чтобы потерять ее. Я не могу ограничиться символической разведкой. Ты получишь половину нашего флота и поддержку с Венеры.
Их взгляды метнулись друг к другу и встретились. Прошла секунда, две, десять. Джек пытался проникнуть в душу президента, понять, что он думает.
— Половину. — Еще раз сказал президент. Он не отвел глаз. — В пресс-релизе для публики мы напишем, что к Земле отправилось четыре десантных корабля, которые могут и эвакуировать людей и навести порядок, если возникнут проблемы. Но на самом деле в твоем распоряжении будет гораздо больше сил.
Президент, как истинный политик, перестраховывался. И Джек четко и ясно спросил его, ища слабину:
— Где границы моих полномочий?
И так же четко и ясно циничный, и, кажется, сейчас все-таки искренний президент ответил ему:
— Границ нет. Любое твое решение, Джек, будет правильным. Ты сам должен будешь решить, что делать. Я надеюсь на твое благоразумие, Джек.
На этом разговор закончился, адмирал Смайти отдал честь и вышел.
Вот и пытался Джек Смайти понять, распространяется ли устная индульгенция президента на то, что он собирается сделать. Четвертуют его после этого, повесят или, смилостивившись, успокоятся, разжаловав и отправив в отставку.
Президенту придется несладко из-за нападок журналистов, но он уже умыл руки, отдав своего первого адмирала на расправу. Разговор, наверняка был записан, и у Джека было только два пути — плохой и очень плохой.
После того, что Джек собирается сделать, президент не будет смотреть на графики, которые, бесперебойно анализируя информацию с Земли, выдает бортовой компьютер «Тюренна», не будет советоваться с учеными и генералами. Все и так будет ясно.
А между тем скорость распространения заразы увеличивается в логарифмической прогрессии. Если в начале операции — буквально шесть дней назад — они могли ее хоть ненамного задерживать, то сейчас они просто драпали от нее. Пятки сверкали. Последнюю колонку цифр — прогноз — адмирал старался не показывать никому. Достаточно того, что он сам трясется от страха. Незачем кому-то еще знать, что у заразы нет объективных преград в распространении и противопоставить ей нечего. Почти нечего. Кроме последнего шанса.
Да он знал, он был абсолютно уверен, что на поверхности оставались еще десятки тысяч, может даже сотни тысяч людей. Они верили, что их спасут, отчаянно ждали помощи. Но как их оттуда вытащить? В первый день после высадки он отдавал одного десантника за трех спасенных, в середине недели расклад был один к одному, сегодня — полсотни за одного.
Любая попытка повторной, пусть даже лучше подготовленной, высадки сейчас просто стоила бы жизни его десантникам, поэтому люди там внизу обречены. И не он подписал им приговор.
Адмирал открыл глаза, и снова беспорядочной чехардой замелькали перед ним огоньки на приборах. Требовалось решение, и адмирал Джек Смайти принял решение. Он встал и пошел на мостик.
Майк, как припадочный, дергался и прыгал, пытаясь залезть в скафандр. Полминуты назад в камеру влетел один из его тюремщиков, Грег Лопез, бросил ему скафандр и приказал: «Одевайся! Шевелись!».
Руку Майк сначала сунул в штанину, потом даже в воротник, и с удивлением увидел кисть с другой стороны. Потом еще пара попыток. Кнопки не хотели защелкиваться в правильном порядке, и их пришлось застегивать дважды, прежде чем все получилось правильно. Майк, облегченно выдохнул, осмотрелся и выпрямился.
— Ты, что собираешься дерьмом дышать? — Грег поменял местами неверно подключенные трубки на скафандре Майка и, схватив его за плечо, резко толкнул его в направлении выхода. Майк сделал шаг и почувствовал, как летит вперед, как врезается в притолоку и падает на пол прямо перед дверью.
— Дурак, или притворяешься? — Грег дернул Майка за руку, открыл пульт управления на левом запястье его скафандра и выставил нужные параметры. — Бежим!
В тамбур перед выходным шлюзом одновременно с ними выскочил Рон с двумя огромными металлическими ящиками в руках:
— Давайте быстрее. Я отключил климат и гравитацию. Больше нам здесь делать нечего.
Снаружи их ждал — рядышком с перевернутым — еще один бот.
Майк, подгоняемый десантниками, буквально выпихнувшими его из шлюза, попытался бежать, но тут же споткнулся о свои же ноги и неуклюже упал навзничь. Он никогда не занимался физкультурой в скафандре, предназначенном только спокойного лежания в кресле во время посадок.
Земля у него перед глазами была такой красивой. Изумрудного и бирюзового цвета, и гигантские белые кудрявые великаны бродят по лесам и океанам. Старая и добрая бабушка людей. Майк увидел, как закопошились вокруг старушки как будто безобидные букашки — сотни спутников, полыхнув огоньками корректировочных двигателей.
Военные спутники были сделаны на совесть, ни один не отказал, потому что стареет все, но не оружие, оно всегда готово к бою, готово выстрелить и через тысячелетия. Сателлиты стремительно окружают Землю, готовясь к атаке. Вот они уже замкнули кольцо над экватором. Остановились, подождали, огляделись — все ли на месте, все ли собрались, все ли готовы. Да, пора! Ракеты, бомбы, мины, торпеды, как свора охотничьих псов, спущенных с поводков, — нет, спутники не безобидные мошки, у них есть клыки, — устремились к Земле, чтобы укусить, схватить, разорвать на части.
Майк видел, как на завораживающем взгляд гобелене Земли появляются серо-черные червоточинки, как расползаются они чернильными кляксами, съедающими рыхлую бумагу, как они темнеют, становясь будто кипящая смола. А потом посреди черного мутного варева, в котором кипит планета, появляются красные всполохи.
И вот уже вся Земля горит, агонизирует, умирает.
second Argus © 2005
Обсудить на форуме |
|
